Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy". Страница 129
Это вывело из забвения. Кто-то открыл дверь в хаммере. Музыка стала громче. Сальваторе перехватил удар. Кровь во рту, кровь на лице — это было по-своему эстетически увлекательно. Из хаммера вышла красивая длинноногая девушка. Деймон нашел в себе силы сделать маневр, оттолкнув Локвуда. Яркие вспышки телефонов озарили пространство. Из хаммера вышла вторая девушка. Она тоже была длинноногой. Доберман повалил на землю своего лучшего друга, издав какой-то полурык (животные инстинкты, скорее всего). Локвуд оказался прижат к серому асфальту. Девушки из хаммера оказались в объятиях водителя, красивого мужчины в белом (не по погоде, если честно) костюме. Сальваторе навис сверху, заломал руку своему — бывшему? — лучшему другу. Трое приехавших остановились возле машины. Фотографировались. Девушки, и правда, были обворожительны. Дешевая красота, конечно, но все же на нее не можешь не обратить внимания. Доберман надежно вцепился в запястья Локвуда, резко поднимаясь и рывком подрывая Тайлера с земли.
Девушки вместе с водителем медленно направились в здание клуба. Одна из них была особенно привлекательна. Она заставляла парней сворачивать шеи. Локвуд оказался прижат к стене. Возле самого входа практически. Та длинноногая обратила свое внимание на Добермана. В ее взгляде было восхищение, была заинтересованность. Деймон лишь мельком на нее взглянул, но ее образ почему-то засел в памяти. Красивая девочка в неприлично коротеньком платьице скрылась в проходе вместе с остальными.
Музыка, тем не менее, продолжала звучать. Отличная музыка, нужно отметить, — хоть что-то неиспорченное в этом вечере было.
— Угомонись! — резко и практически до надрыва. — Не нужна мне твоя девка, понял? И ничего у нас не было!
Глупо, банально и дешево. Доберман чувствует подступающий приступ тошноты — передоз Еленой, послевкусие, возникшее после его чрезмерного пребывания рядом с ней.
— Она стала первой, кого я полюбил! — продолжал плеваться гневом Локвуд. — И ты отобрал у меня ее! Ты!
Сальваторе резко разворачивает парня к себе и вновь впечатывает в стену. Во взгляде Тайлера — неподдельная злоба, шипящая и действующая. А в его душе — обида и сожаления, ведь девочка его — его святая Мальвина! — теперь и не его вовсе. И ведь Локвуд прекрасно знает, что таких как Мальвина не подкупишь, не приручишь.
— Я не отбирал ее!
— Не ври, Доберман! — Локвуд отталкивает Сальваторе, пренебрежительно избавляясь от его рук. Деймона относит назад, но он успевает устоять на ногах. — Она жила у тебя, спала с тобой, ты целовал ее! И теперь она говорит, что хочет быть с тобой!
Доберман выплюнул кровь в очередной раз, потом сжал зубы и зло процедил:
— Да фальшивка она, я тебе с самого начала это говорил! А тебя подкупало, что она не ебалась еще ни с кем, вот и вс...
Удар. Сальваторе чувствует приступ тошноты и то, что еще несколько секунд — и его вывернет наизнанку. Головная боль стала увеличиваться, а воспоминания о фальшивке взыграли с еще большей силой.
— Слушай сюда, — цедит Локвуд, хватая друга за шиворот и небрежно приближая избитого Сальваторе к себе. — Еще хоть один гребанный раз ты оскорбишь ее, и донор потребуется уже для тебя!
Кривая улыбка искажается на лице Сальваторе. Зубы, испачканные кровью, напоминают клыки какого-нибудь мифического животного. И снова происходит трансформация взгляда: испепеляющий и наплевательский взор дымных (в этом он похож с Еленой, Тайлер только сейчас это подметил) глаз устремлен вперед. И Сальваторе выжидает. Выжидает последующий слов, последующих действий, последующих ударов.
— Ты ведь не любишь ее, Локвуд, — произносит Доберман, про себя отмечая что музыка, доносящая из хаммера, не прекращается, ее словно кто-то поставил на повтор. — Если бы любил, был бы рядом!
— Ты любишь, значит?
Из клуба выходит та троица. Длинноногая шатенка (которая обратила внимание на Сальваторе) снова натыкается на него взглядом. На ее губах сразу появляется обворожительная улыбка.
Доберман хватается за запястья Тайлера, скидывает руки парня с себя, чувствуя разъедающую досаду в душе. Это как видеть свой дом и не иметь возможности туда вернуться. Как получить шанс оживить мать, но не использовать его. Как клясться себе же в ненависти к Елене, а потом делить ее с лучшем другом.
— Не люблю, — уверенно. — Я ненавижу ее так сильно, что это несравнимо даже с ненавистью к моему папаше.
Мимо проходит длинноногая (так ее окрестил мысленно Сальваторе). Длинноногая проходит мимо, пристально смотря на окровавленного Деймона, от которого веет опасностью, страстью и неконтролируемыми эмоциями. А еще Длинноногая чувствует, как Окровавленный жаждет внимания, как хочет забыться где-то в пустых комнатах какого-нибудь отеля на окраине.
— Но даже если она мне и нравится, то ты будешь полным уебком, если посчитаешь, что я смогу отбить ее у тебя! — он толкнул Локвуда в грудную клетку довольно-таки сильно. Двери хаммера снова открылась. Этот даб степ — он лишал Сальваторе рассудка. Его пленяла и красивая девушка, вновь задерживающаяся у дверей элитной и дорогой машины. Наверняка ее ночью ждет какая-нибудь отвратно-грязная оргия под эту самую музыку. Наверняка, завтра они друг о друге и не вспомнят. Но пока что они друг другу нравятся. Правда, нравятся.
Доберман медленно развернулся и, проходя мимо хаммера, еще раз взглянул на девушку. Ее каштановые волосы были красиво уложены. Что-то в стиле Джоли или Фокс. Коротенькое платьице и кожаная куртка — не по сезону, но смотрится неплохо. И ноги, обтянутые капроном чулок и обутые в лаковые сапожки на невысоком каблуке, были даже лучше, чем у Елены. Сальваторе оглядел ее, нисколько не опасаясь получить еще раз за то, что посмел позариться на святое, а потом затянулся и скрылся где-то в темных переулках.
5.
Как только она открыла дверь, так сразу поспешила ее закрыть, но Сальваторе перехватил инициативу. У Елены не хватило сил запереться. Доберман ввалился в дом. Девушка медленно отступила назад. Она была одета в короткую футболку, оголяющую одно плечо и слишком уж откровенные шорты. Чем-то отдаленно напоминала ту длинноногую у клуба.
Может, Елена становится его личной тульпой? Этаким наваждением? Дешевой пародией на зависимость и фанатичность?
Сальваторе захлопывает дверь; прижимаясь к ней спиной, медленно разувается, не сводя с девушки глаз. Дым его взгляда смешивается с дымом ее взгляда. Происходит диффузия. Контаминация, если хотите. Можно вспомнить еще чертову массу заумно-тошнотворных слов…
В прихожей — полумрак. Елена стоит в метре. Совершенно беззащитная. Совершенно ненавистная. Она — причина его ночных пьянок, ссоры с другом и разъебывающий спокойствие досады. Хочется уравновесить, хочется вернуть баланс. Хочется либо вернуть отнятое, либо забрать что-нибудь взамен.
— Я видел, что твоя взбалмошная тетушка пару минут назад куда-то свинтила… А тебя не учили не открывать дверь чужим дядям, а?
Он снимает куртку, медленно приближаясь к Елене, растягивая каждую секунду. В полумраке Сальваторе кажется, что у Мальвины закосы уже не под Британни, а под Каю Скоделарио. Что ж, так даже лучше. Сексуальнее, что ли? К тому же, и внешних сходств больше.
— Ты пьян, — устало констатирует шатенка, не отступая назад. Сальваторе останавливается на расстоянии считанных сантиметров. Его куртка падает на пол. Зрительный контакт установлен прочно. Ровно как и духовный. — Тебе лучше уйти.
— Ты же хочешь со мной? Да?
Елена выше поднимает подбородок. В ее теле нет напряжения, а во взгляде — былого отчаяния: словно все эмоции застыли, словно их заморозили. Можно узреть лишь слепую готовность к любым действиям. К абсолютно любым.
— Это жестоко, — смиренно выговаривает она, нисколько не тая от того, что Доберман слишком близко по отношению к ней. И Сальваторе понимает, что привлекает его в этой девочке, что привлекает Локвуда.
Переливы. Переливы натуры. Ты ее гонишь, игнорируешь — она тянется к тебе, кошкой возле ног лащится, прося заботы, умоляя о приручении. Ты ее решаешься погладить — она практически дается в руки, а потом резко шипит, щетинится, скалится и не подпускает к себе. И когда ты уже готов взять ее, готов забрать ее, она отталкивает тебя, как ненужную игрушку.