Дзержинский - Тишков Арсений Васильевич. Страница 17

Страшный удар, и Феликс не успел даже сообразить, что произошло, как оказался в воде. Ватное пальто набухало и гирей тянуло вниз, связывало движение рук и ног. Вынырнув, казалось, в последний раз, Феликс увидел руку, протянутую Сладкопевцевым, и с его помощью выбрался на берег.

Сладкопевцеву повезло. Когда лодка со всего разгона налетела на полузатопленное дерево и торчавший под водой сук пробил обшивку, он успел прыгнуть на какой-то пень, а с него на сушу.

Беглецы разожгли костер — просто счастье, что спички оказались не у Феликса, а у Михаила. Дзержинский выжимал и сушил одежду, бегал, чтобы согреться.

Когда туман наконец рассеялся, они увидели, что находятся на маленьком островке посреди Лены. Вокруг простирались пустынные берега.

— Чем не робинзоны, — пробовал шутить Феликс. Он никак не мог согреться, зубы все еще отбивали дробь.

После нескольких часов работы на веслах ужасно хотелось есть. Но есть было нечего. Скудные их запасы вместе с лодкой поглотила река.

— А вот и спасители не заставили себя ждать, — Сладкопевцев показал на проплывавшую мимо лодку. Крестьяне, сидевшие в ней, заметили костер и людей на острове и направились к ним.

«Потерпевших кораблекрушение» отвезли в ближайшую деревню. Они условились, что Феликс будет выдавать себя за купца, направлявшегося в Якутию за мамонтовой костью, а Сладкопевцев сыграет роль его приказчика. Дзержинский видел, что кое-кто из спасителей довольно скептически относится к их рассказу.

Тогда Феликсу пришла в голову блестящая мысль.

— Мишка! Выдай нашим спасителям пять рублей за труды, — распорядился «купец».

Сладкопевцев неодобрительно покосился на Дзержинского. У них на двоих было всего-то шестьдесят рублей, и такие непредвиденные траты казались ему излишними.

Мужики заметили его колебания, обозлились.

— Давай пятерку, раз его степенство господин купец, такое одолжение обществу делают. Нечего зажиливать!

Тут же послали за водкой. А когда изрядно выпили за здоровье «господина купца», захмелевший бородач полез к Феликсу обниматься, бормоча: «Мне што. Хучь купец, хучь барин, может, ишшо кто, а главное, человек ты хороший».

В надежде на хороший заработок мужики снарядили подводу, и беглецы, очень довольные собой, отправились дальше.

На почтовом тракте ямщики и лошади менялись через каждые 6—10 часов. Легенда о «кораблекрушении» богатого купеческого сынка мчалась вместе с ними, обрастая все новыми подробностями.

Благополучно добравшись до железной дороги, Феликс и Михаил сердечно распрощались. Дальше ехать вместе было бы неразумно…

Поезд подходил к Варшаве. Феликс стоял у окна и с волнением смотрел на хорошо знакомые ему варшавские пригороды. «Путь от Верхоленска до Варшавы занял у меня всего 17 дней, а туда, в ссылку, царские сатрапы везли нас четыре месяца», — подвел итог своему путешествию в Сибирь Дзержинский.

Никто его на вокзале не встретил. И он был рад этому: встречать могли только полицейские филеры, а их-то ему совсем не хотелось видеть.

Две недели варшавские рабочие прятали Дзержинского. Ему постоянно приходилось менять адреса; днем отсиживался где-нибудь в укромном месте, передвигался по городу только с наступлением темноты. Полиция искала его. Об активной партийной работе нечего было и думать. Он понял, что на этот раз надо на время исчезнуть. Знакомые бундовцы помогли переправиться через границу.

Глава IV

Рождение Юзефа

Феликс шел по улицам Берлина на свидание с Розой Люксембург. У нее на квартире должны были собраться и другие члены Главного правления социал-демократической партии Польши и Литвы.

Берлин Дзержинскому не понравился. Много больших, монументальных, порой даже величественных зданий. Но все какое-то казенное. Преобладал серый цвет — серые здания, серая брусчатка на улицах; холодно, мрачно.

Он знал: Берлин — оплот и олицетворение прусско-бранденбургской реакции. А разве сравнишь его политический климат с Варшавой? Здесь, в Берлине, свободно живут и работают основоположники польской социал-демократии Роза Люксембург, Адольф Барский, Юлиан Мархлевский, Ян Тышка (Леон Иогихес). И польскими делами занимаются, и в деятельности германских социал-демократов активно участвуют. И никто их за это не преследует. Да и он сам идет по улицам Берлина свободно, спокойно, не опасаясь слежки и ареста, как в Варшаве.

И всё-таки Варшава для него лучше! Там его настоящая жизнь, борьба.

Чем ближе Дзержинский подходил к дому, где жила Роза, тем большее волнение охватывало его. Приближалась минута, когда он воочию увидит тех, кто сыграл такую большую роль в его жизни, чьи статьи и брошюры он с жадностью читал еще мальчишкой в гимназическом кружке. Как-то они встретят его?

В маленькой квартире Розы Люксембург хозяйка и гости тоже готовились к встрече с Дзержинским. Никто не знал его лично, но от эмигрировавших из Польши товарищей члены Главного правления слышали, что не без воздействия Дзержинского выросла революционная сознательность и жажда действия в широких рабочих кругах Варшавы, слышали легенды о его стойкости в тюрьмах и дерзких побегах и поэтому ждали его с нетерпением.

Дзержинский вошел и в смущении остановился у дверей. Роза, радушно улыбаясь, пошла ему навстречу, крепко, по-мужски пожала руку, познакомила с Мархлевским, Барским, Тышкой, усадила за стол подле себя.

Феликс ждал заседания Главного правления, готовился сделать доклад и ошибся. Ничего официального. Шла общая, непринужденная беседа. Конечно, его закидали вопросами. Ответы перемежались репликами, воспоминаниями. Иногда вспыхивали короткие споры, которые вскоре же гасились новыми вопросами.

Феликс с интересом наблюдал своих собеседников. Тридцатилетняя хозяйка, худенькая, с пышной прической и тонкими чертами лица, была обаятельна. Мархлевский, Барский, Тышка старше Розы, но Дзержинский видел, что за сердечным, товарищеским отношением их к ней скрывается и огромное уважение. Именно Роза была душой этого маленького тесного кружка. «Редкое сочетание женственности с огромной эрудицией и силой воли», — отметил он про себя.

Вначале разговор крутился вокруг суда, побега, жизни в ссылке. Вспоминались общие знакомые, прошлые дела. Когда речь зашла о его работе в Варшаве, Феликс почувствовал, что наступил наконец момент сказать о том, что он думает о деятельности Главного правления.

— Вы все здесь мои учителя. Я очень уважаю вас. Но в 1899 году, когда варшавские рабочие воссоздавали социал-демократическую организацию, им так не хватало литературы и политического руководства. И то и другое могли и должны были дать вы, однако никакой связи с Главным правлением у нас не было. Мы работали на ощупь.

Дзержинский заметно волновался, говорил быстро, сбивчиво.

— Сейчас, когда спустя два года я приехал в Варшаву, застаю примерно ту же картину. Литературы мало, и поступает она главным образом через русских товарищей из Петербурга. Своей, польской, почти нет, и регулярной связи с Главным правлением опять нет. Нам необходима своя боевая польская социал-демократическая газета, такая, как ленинская «Искра», — продолжал Дзержинский. — Нужна постоянная связь между Главным правлением и краевыми организациями.

— Все это легче сказать, чем сделать, — перебил его Тышка. — Кто и где наладит издание газеты? Кто сумеет организовать транспортировку ее через границу? Кто?

— Я, — просто ответил Дзержинский. — Конечно, если вы мне доверите и поможете, — поспешно добавил он.

— Вы, вероятно, думаете, что мы и в самом деле сидим здесь в безопасности и ничего не хотим предпринимать для помощи краю, — вмешался Варский. — Увы! Все наши попытки, к сожалению, кончались провалами. Царские жандармы свой хлеб не зря едят.

Роза пристально смотрела на Феликса грустными глазами. Он чувствовал, как краснеет от смущения за свою дерзость.

— Не будем сейчас упрекать друг друга, — мягко сказала Люксембург. — Соберем в ближайшие дни заседание Главного правления, и пусть Дзержинский изложит там свои предложения более обстоятельно.