Дзержинский - Тишков Арсений Васильевич. Страница 15

Предложение было принято единогласно.

— Никаких требований не признаю. Прошу разойтись по камерам — таков был ответ начальника тюрьмы Лятоскевича.

— Администрация не желает с нами разговаривать, но мы заставим ее считаться с нами, — заявил Дзержинский. — Выкинем из тюрьмы всех надзирателей и не пустим никого до полного удовлетворения наших требований.

— То есть как это выкинем? — опешил от такого неслыханного предложения кто-то из ссыльных.

— А так. Возьмем за шиворот и выкинем. Надзирателей внутри тюрьмы единицы, дежурят без оружия и сопротивляться не будут.

Эта мера, как крайняя, была заранее обусловлена Дзержинским с его товарищами социал-демократами. После небольших колебаний присоединились к нему и все остальные ссыльные.

У надзирателей отобрали ключи и выставили их за ворота. Ворота заперли, да еще и забаррикадировали.

Утром над воротами тюрьмы гордо развевался красный флаг с надписью: «Свобода». Вблизи собралась порядочная толпа. Глазели на флаг как на чудо, пока не показалась рота солдат и молодой поручик не пропел фальцетом: «Р-р-разойдись!»

Отогнав на приличное расстояние любопытных, рота развернулась в цепь и окружила тюрьму.

Передав командование усатому унтеру, поручик отправился к Лятоскевичу. Он доложил, что имеет секретный приказ: оружия не применять. Что же делать, если бунтовщикам взбредет в голову выйти из тюрьмы?

Этот непонятный для начальника тюрьмы и присланного ему в помощь офицера приказ был вызван отнюдь не человеколюбием генерал-губернатора. У того были свои резоны.

Взять тюрьму штурмом труда не представляет: она отгорожена от женского корпуса Александровского централа простым частоколом, а ссыльные безоружны, полагал чиновник. Но какой разразится скандал! Во-первых, не обойдется без жертв, а это значит — огласка на всю Россию; во-вторых, начнутся протесты в беспорядки среди политических заключенных в ссыльных по всей Восточной Сибири, а может быть, и в других местах. Понаедут разные комиссии, и кто знает, может быть, и с губернаторским креслом придется расстаться.

Вот почему, подучив донесение от Лятоскевича и взвесив все обстоятельства, его превосходительство изволил приказать: «Этому идиоту» — так генерал-губернатор именовал начальника тюрьмы, — урезонить бунтовщиков и уладить дело мирным путем; в помощь Лятоскевичу послать солдат, но только для «устрашения», а огня без его ведома и указания не открывать.

Еще его превосходительство распорядился в официальных бумагах события в Александровской пересыльной тюрьме именовать не бунтом, а «демонстрацией политических ссыльных». Главное же, что сделал предусмотрительный иркутский генерал-губернатор, — это послал телеграфный запрос губернатору якутскому с просьбой срочно, телеграфом, сообщить места поселения ссыльных, содержащихся в Александровской тюрьме.

А в Александровском солдаты, выставив у тюрьмы караулы, отправились спать. Ушел домой, шатаясь от усталости, Лятоскевич. В течение дня он несколько раз пытался «урезонить» бунтовщиков. Переговоры велись самым позорным для начальника тюрьмы образом — через щель в заборе. Ссыльные вручили Лятоскевичу заявление на имя прокурора Иркутской судебной палаты с жалобой на неудовлетворение их законных требований. Заявление подписали Дзержинский и еще пять ссыльных.

Тюрьма не спала. Ссыльные с минуту на минуту ждали, что солдаты и надзиратели попытаются овладеть тюрьмой. Еще вечером появление солдат напугало кое-кого. Начались разговоры: не следовало-де заниматься самоуправством и не лучше ли теперь же кончить эту волынку. Дзержинский, Урицкий, Скрыпник, Сладкопевцев и другие, более решительные, уговаривали колеблющихся держаться стойко.

Поздно ночью в самую большую камеру, где собрались все ссыльные, вбежал запыхавшись один из дежурных. Только что в ту же самую щель, через которую днем велись переговоры с Лятоскевичем, кто-то просунул иркутскую газету «Восточное обозрение». В газете под крупным заголовком сообщалось об убийстве министра внутренних дел Сипягина.

Нервное напряжение, царившее до этого, разрядилось пением революционных песен.

Караульные солдаты удивлялись: чему это радуются арестанты? По их солдатскому разумению, этим «бунтовщикам» за захват тюрьмы грозила если не виселица, то уж, наверное, каторга, а они поют.

Наступило утро восьмого мая. Второе утро существования вольной республики ссыльных в Александровской пересыльной тюрьме. У ворот тюрьмы остановилась тройка. Из коляски с трудом вылез вице-губернатор.

Его превосходительство распорядился предупредить ссыльных, чтобы открыли дверь: он сам придет беседовать с ними.

Лятоскевич отправился выполнять приказание. В ожидании возвращения начальника тюрьмы вице-губернатор прикидывал: если его переговоры окажутся безрезультатными, то в открытую для него дверь войдут солдаты. Он уже дал указание поручику подтянуть к воротам свою команду. Но… все его хитроумные замыслы повисли в воздухе.

— Передайте вашему превосходительству, — Дзержинский подчеркнул слово «вашему», — что дверь мы не откроем. Если он желает разговаривать, пусть подойдет к забору.

Беседовать через щель вице-губернатор не пожелал. По его приказу рота была построена в две шеренги перед тюрьмой. Надзиратели принесли заготовленные за ночь лестницы, встали на левом фланге.

— Господа! — раздался зычный голос его превосходительства. — Генерал-губернатор приказал передать, что ваша просьба о скорейшем направлении к месту ссылки будет удовлетворена. Прошу немедленно открыть ворота и дать возможность персоналу тюрьмы беспрепятственно исполнять свои обязанности.

— Передайте генерал-губернатору, что ваша тюрьма нам совершенно не нужна. Наоборот, мы хотим поскорее избавить вас от своего присутствия. Как только мы получим обещанное вами уведомление, персонал тюрьмы будет немедленно допущен к исполнению своих обязанностей, — отвечал из-за тюремной стены звонкий, молодой голос с заметным польским акцентом.

Вице-губернатор снял фуражку, вытер вспотевшую лысину. Затем медленно водворил фуражку на место и что-то сказал стоявшему рядом поручику. По полю разнеслась протяжная команда, ссыльные услышали клацанье затворов.

— Даю вам двадцать минут. Если ворота не будут открыты, прикажу стрелять, — как только мог твердо отчеканил вице-губернатор и быстрыми шагами направился прочь.

Вице-губернатор сознавал, что оказался в глупейшем положении. Пригрозив открыть огонь, он шел ва-банк, не видя иного выхода для поддержания престижа власти. И вот и престиж власти, и его собственный престиж оказались под угрозой. Время бежит, а ссыльные не выказывают признаков покорности. Привести свою угрозу в исполнение он не может: связан категорическим запрещением генерал-губернатора.

Между тем в тюрьме разыгрались драматические события.

Вспышка энтузиазма, вызванная сообщением об убийстве Сипягина, давно прошла. Сказались две ночи, проведенные без сна, голод и жажда. Уже не чувствовалось единой, сплоченной массы. Угроза вице-губернатора, воплощенная в солдатах с заряженными винтовками в руках, подействовала на многих.

Первой к воротам двинулась группа уголовников. Их вид не оставлял никаких сомнений: еще минута, и они разбросают баррикаду.

Путь им преградил Дзержинский.

— Чего вы испугались? Вице-губернатор не может стрелять в людей, которые требуют только одного: соблюдения ими же установленных законов!

— Начхать ему на законы! Захочет и всех перестреляет. Ему еще и орден на шею повесят.

— Захватить тюрьму постановили все ссыльные на своем общем собрании, — твердо заявил Дзержинский. — Открывать ли ворота или держаться до полной победы — тоже будем решать все сообща. Мы не позволим никому нарушать общую волю!

Дзержинский чувствовал себя теперь увереннее. Подошли и встали рядом Урицкий, Скрыпник и другие социал-демократы. Уголовных было мало, политических больше.

Для подготовки собрания времени не требовалось. Все и так были во дворе.

Начались горячие прения…