Тайна старого фонтана - Фокс Виктория. Страница 66

Как будто одних только пыток было недостаточно!

И снова ее захлестнула волна сочувствия. Это многое объясняло. Изабелла вынесла больше ударов судьбы, чем под силу обычному человеку.

Это также могло пролить свет на странности, которые она обнаружила в спальне Изабеллы. Утром в пятницу она поднялась на чердак, чтобы попросить Изабеллу присмотреть за Алфи, пока она сходит в банк уладить вопрос еще об одном кредите. Изабеллу она не застала, но дверь была приоткрыта, и через нее Вивьен заметила лежавшие внутри игрушки: лошадка-качалка, карусель и армия солдатиков. Конечно, здесь она играла с Алфи. Возможно, она дарила ему игрушки без ее ведома — Вивьен была уверена, что раньше этих вещей она не видела. А может, они были у Изабеллы давно — кто знает, что на уме у женщины, которая пережила такое? Вивьен не собиралась ее осуждать.

Пройдут недели, месяцы, потом долгие одинокие годы до самой ее смерти, и Вивьен не раз вспомнит эти знаки судьбы, предупреждавшие ее. Это были не намеки, а просто-таки крик об опасности. Как она могла пропустить их?

Я хочу его.

Его. Но совсем не мужчину.

Мальчика. Ребенка.

Если бы она только прислушалась, если бы была внимательнее, то смогла бы предотвратить этот ужас. Но она отказывалась замечать то, что было прямо у нее перед носом. Возможно, после того как доверилась и была обманута отцом, она не была готова вынести это еще раз. Или просто отказывалась признавать, что горе может снова вернуться в ее семью, и защищала себя — и их, не замечая ничего. Может быть, просто боялась.

С другой стороны, требовалось мужество, чтобы продолжать вспоминать и прокручивать в голове события, предшествовавшие той ночи, а она делала это столько раз, что вряд ли дело было в ее трусости. Ей нужно было быть сильной.

Если бы только…

Как она возненавидит эти слова! Она будет просыпаться в ужасе, услышав их во сне. Если бы только она не начала доверять этой женщине. Если бы только она доверилась своей интуиции. Не послушалась Адалину и осуществила свой план. Не поверила ее хитрым уловкам или хотя бы не впустила ее в свое сердце, — ведь то, что человек однажды стал жертвой, не значит, что он никогда не станет преступником.

Если бы только не произошла череда всех тех случайных событий: если бы она ушла с Алфи той ночью из дома (хотя это могло случиться следующей ночью или позже), если бы взяла малыша спать к себе, не выпускала кроху из своих объятий и продолжала целовать его головку снова и снова — о, она бы жизнь отдала за то, чтобы прижаться к ней еще раз! А в самые черные ночи ей приходила в голову мысль: если бы только он не родился, не было бы причины ее нечеловеческой боли.

Глава сорок седьмая

И вот настал этот день. Воскресенье. Вивьен рано пошла спать, вскоре после того как уснул сын. Она отключилась сразу же, а проснулась, казалось, меньше чем через секунду и перевернулась, чтобы посмотреть на часы: полночь. В лихорадке после пробуждения от глубокого, но необъяснимо беспокойного сна она погладила простыню в том месте, где спал когда-то ребенок, и, должно быть, уснула вновь, закутавшись в одеяло.

Что разбудило ее? Крик. Мужской крик. Он прозвучал вновь.

Она не поняла ничего. Ужас. Не то чтобы она не узнала того, кто кричал, — Сальваторе, кто же еще? — но никогда не слышала в его голосе такого безотчетного страха. Она не могла разобрать, что он кричит, но сразу поняла: произошло нечто немыслимое, невыносимое, кошмар, чуждый человеческой природе, оголивший даже нервы Сальваторе — вышколенного знатока этикета, который никогда не показывал своих эмоций. Это был крик не человека — животного, волка в горах. Опасность, опасность!

Вивьен сразу все поняла. Она опустила ноги на пол и побежала. Она знала. Ей не нужно было входить в его спальню и видеть пустую кроватку или открытую дверь. Она знала. Истошный крик вырывался из ее горла, когда она неслась вниз по лестнице, когда выбежала в ночь, в темноту, сотрясаясь каждой клеточкой, — он шел из таких глубин ее естества, что она утратила способность дышать. Это таится, наверное, в каждом человеке, но только немногим проклятым выпадает заглянуть в эту пропасть.

Фонтан. Сальве. Тело в его руках, недвижимое как будто ото сна, капли воды, падающие с его скрещенных ножек… Она бросилась к нему, выкрикивая его имя, которое он никогда больше не услышит.

Глава сорок восьмая

Италия, лето 2016 года

Я жду, что придется вернуться в Барбароссу, но вместо этого Адалина отводит меня в старую церковь на Пьяцца-Мария, скромное здание в старом дворе, увитое белыми персиковыми цветами. Внутри пусто и прохладно, на скамьях никого. У алтаря висит распятие, у Христа скрещены ноги и опущена голова. Мерцают свечи.

— Я часто прихожу сюда, — говорит Адалина, — помолиться за них.

Мы садимся рядом. Мне холодно. Я хочу домой к Максу, свернуться калачиком на его диване и наблюдать, как он готовит. Этот свет делает Адалину старше, не похожей на себя. Выглядит она плохо. В контрасте с тем, какой властной она казалась в стенах Барбароссы, здесь она выглядит уставшей и больной — именно такой я представляла себе Вивьен.

— Помолиться за кого? — спрашиваю я.

Мне кажется, лучше начать разговор с этого вопроса.

— За своего сына, — говорит она, глядя на меня с надеждой, что я все пойму и ей не придется произносить это вслух. — И Изабеллу.

— Адалина, что случилось с Изабеллой?

— Она убила себя. Вивьен не убивала ее.

— Тетя Макса?..

Адалина крутит головой.

— Нет. Лили была не такой. Она была мягкой женщиной — лучшим другом. Единственным человеком в Барбароссе, который был кому-то другом.

— Но почему? — Изабелла казалась мне яркой, заметной, израненной… безнадежной. — Зачем она это сделала?

— Ты была права насчет фонтана, — отвечает Адалина. — Изабелла повесила на шею камень и ступила в воду. Она ждала… — в пламени свечи черты лица Адалины колеблются, она напряглась и, кажется, пытается вызвать в памяти мельчайшие детали, как будто это поможет найти ответы на вопросы, на которые она сама себе не ответила. — Нужно было иметь нечеловеческое терпение, чтобы вот так вот ждать, пока жизнь покинет ее. Она, должно быть, слишком сильно хотела умереть, раз у нее хватило воли… усмирить тело, требующее подняться из воды.

Я зажмуриваюсь.

— Это случилось глубокой ночью, не так ли?

Мне не нужно открывать глаза, чтобы понять, что я права. Двенадцать минут четвертого. Время моих необъяснимых пробуждений в Барбароссе. Фигура в белом у фонтана… Призрак в моей спальне… Звуки на чердаке…

— Сальваторе нашел ее, — продолжает Адалина. — Это нанесло ему роковой удар. Он больше не стал прежним.

Я не могу смотреть на нее и перевожу взгляд на распятие. Я не религиозна, но в самые тяжелые моменты мне нравится чувствовать чье-то присутствие, помогающее верить, что в конце концов никто — ни праведники, ни грешники — не сможет избежать Высшего суда.

— Но Вивьен удерживала его?

— Он был слишком ненадежен, чтобы отпустить. К тому же, я полагаю… ей было его жаль.

Так вот что случилось! Та самая «трагедия», о которой писали газеты. Из-за этого Джио сбежал. Все складывалось. Разум Изабеллы был поврежден сильнее, чем кто-либо мог представить. Все оставило в нем след: смерть супругов Моретти, насилие, причиненное Динаполи, разрыв с братом…

Но ведь это не все.

— За что просила прощения тетя Макса?

Адалина вздыхает и складывает на коленях морщинистые хрупкие руки с идеальными ухоженными ногтями, длинными, подпиленными, покрытыми перламутром. Я раньше не обращала внимания. Они не выглядят как руки горничной.

— На самом деле ей не нужно было прощение. Она не была в этом виновата.

— В чем? — Я жду ответа. — Адалина?..

В конце концов она смотрит мне в глаза.