Пленница гарема - Уолч Джанет. Страница 13

Теперь, когда вызов Абдул-Хамиду бросила Екатерина Великая, желавшая скинуть его с трона, султан был вынужден постоянно быть начеку. Русская царица контролировала владения Оттоманской империи и провоцировала восстания против султана, стараясь отхватить хотя бы кусок территории. Когда родился ее внук Константин, она воспитывала его в духе имперских амбиций. Императрица надеялась, что он отвоюет Константинополь, столицу Византии, и перенесет российский трон туда, где три столетия назад оттоманы, исповедующие ислам, наголову разбили православных.

Всего два года назад, в 1787 году, Абдул-Хамид пригласил к себе французского посла и предложил ему отправить предупреждение своим французским союзникам. «Скажите своим русским друзьям, чтобы они вернули Турции Крымский полуостров», — передал ему султан. Этот кусок земли, вдававшийся в Черное море, был объявлен независимым в тот год, когда Абдул-Хамид взошел на трон, однако в 1783 году Екатерина присоединила Крым, тем самым создав угрозу турецким мореплавателям и прибрежным территориям.

«До тех пор пока Крым остается в руках русских, — предупредил султан, — Турция похожа на дом без дверей, куда может войти любой вор, когда ему заблагорассудится. Вы должны сообщить царице Екатерине: если Россия не откажется от Крыма, Турция предпримет надлежащие шаги».

Вскоре после этого султан созвал Совет министров, куда входит главный чернокожий евнух, главный белокожий евнух, великий везир [37] и десять других везиров. Я присутствовал на нем, помогая главному переводчику, который заметил мои способности к языкам. Это была редкая возможность, и я благодарен этому доброму человеку.

«Именем Аллаха мы не можем позволить, чтобы нас топтали эти амбициозные русские, — с такими словами обратился султан к своим советникам. Он сидел на усыпанном драгоценными камнями троне, его маленькие глазки горели от злости, а бледная кожа казалась еще белее из-за контраста с черной бородой. Султан заявил везирам, что настал решающий час. — Русские поддерживают и снабжают всем необходимым бунтарей по всей империи. Сначала они в Сирии подстрекали народ к восстанию, затем вооружили албанцев в Морее [38], а после этого поддержали мамлюков [39] в Египте. Наш бесстрашный адмирал Хасан отогнал их от наших берегов, но мы не можем позволить, чтобы империи постоянно бросали вызов. Вы согласны, что теперь настало время объявить войну?» — спросил он, зная, что ни один член Совета не осмелится возразить.

Сам трон халифата находился под угрозой. Не только власть султана, но и существование великой Оттоманской империи находились под вопросом. После той встречи с везирами ситуация стала еще мрачнее; турецкий флот при входе в Черное море был разбит русскими. Никто не знал, что еще способна выкинуть Екатерина. Шли разговоры, что она может оказать помощь Австрии в войне против Турции.

Однако внутри империи у султана возникало не меньше проблем, чем за ее пределами: пожары, умышленно устраиваемые в городе янычарами, угрозы со стороны главы адмиралтейства; попытка покушения на его жизнь, совершенная одним везиром, еще сильнее усилили его параноидальное состояние, а безответная любовь к Роксане только увеличила ощущение собственного бессилия. Алхимия желания стала следствием множества бессонных ночей. Даже слышали, что он восклицал: «Да поможет Аллах Блистательной Порте [40]!»

Никакие владения, женщины, оружие или наследники не вселяли в него чувство безопасности. Султан, правивший империей с помощью рабов, сам оставался лишь рабом.

Неужели гашиш, булькавший рядом с ним в усыпанном драгоценными камнями наргиле, делал его таким безвольным? Некоторые рабы тайком проносили таблетки опиума в свои комнаты, и многие султаны пристрастились жевать эти крохотные золотистые пилюли. Может быть, он прибег к этому наркотику, дабы притупить свои тревоги.

Заиграла музыка, и девушки начали танцевать. Сначала они исполнили традиционные турецкие танцы: пальцами стучали по крохотным тарелочкам и мелкими шажками кружили по помещению, приседали, сгибали одно колено, скрещивали руки и подпрыгивали. Затем начался любимый танец Накшидиль, танец зайцев: девушки скакали по зале, пытаясь достать тавсан [41].

Краем глаза я следил за тремя принцами, сидевшими на маленьких тронах рядом с султаном: Селим, сын покойного султана Мустафы III, являлся старшим из них и считался наследником престола. У этого двадцатипятилетнего юноши были умные глаза, пухлые губы и приятные манеры. Двое других были сыновьями Абдул-Хамида. Мустафа, старший из братьев, с рыжеватыми волосами, озорной улыбкой, постоянно вертелся и ерзал на своем троне. Четырехлетний Махмуд с темно-каштановыми локонами и большими карими глазами, в отличии от брата, всегда сидел спокойно. Когда начался танец девушек-зайцев, малыши стали смеяться, и на мгновение три принца одновременно взглянули на Накшидиль. Я заметил, как глаза Накшидиль и красивого Селима встретились, но она тут же опустила голову.

Музыка из галереи заиграла громче и быстрее. Мальчики зачарованно наблюдали, как, высоко подняв руки, танцовщицы одна за другой попрыгивали, пытаясь достать круглый хрустальный шар, висевший в центре канделябра.

Когда музыка стала затихать, гостям подали кофе, засахаренные фрукты и халву, любимую сладость султана, приготовленную из зерен кунжута с медом. Музыка снова заиграла громче, но в более медленном ритме, девушки встали полукругом, начали трясти тамбуринами и щелкать пальцами, пока Пересту не вышла в самую середину. Тело танцующей девушки начало извиваться, она вращала бедрами и трясла пышными грудями то в одну сторону, то в другую, словно разъяренная змея. Спустя некоторое время ее место заняла другая девушка и зачаровала зрителей, тряся всем телом под гнусавые звуки.

Затем настала очередь Накшидиль. Она глубоко вздохнула и вышла из круга, выпятив свои маленькие груди, похожие на спелые дыни. Она медленно запрокинула голову назад, вытянула руки и начала вращать ими.

Пока жалобная музыка, заигравшая медленнее, наполняла слух Накшидиль, а горевший ладан проникал ей в ноздри, она забылась в танце. Она научилась владеть своим телом силой воли, напрягая мускулы и держа их в таком состоянии продолжительное время, затем отпускала их, снова напрягала, одновременно вращая бедрами, при этом по всему ее телу пробегали волнообразные движения.

Взволнованная своим знойным танцем, она игриво вышла перед почтенными гостями, предлагая бесстрастному султану свои подрагивающие груди, бедра и даже драгоценности. Я наблюдал за этим и чувствовал, как в помещении поднимается жара, будто из вулкана вырвалась лава. Я мельком заметил, что султан кивнул и изящно уронил платок на пол. Тут музыка заиграла что-то другое, некоторые евнухи жестами четыре раза приглашали своих курильщиков ладана к гостям, и все поняли, что пора расходиться. Когда мы вышли из залы, я коснулся плеча Накшидиль.

— Султан подал знак, — шепотом сказал я. — Он уронил носовой платок, когда вы танцевали. Сегодня вас пригласят к нему в постель.

Было два часа утра, когда нам велели привести ее. Я быстро оделся; поскольку ворота гарема заперты от заката до рассвета, я по подземному туннелю прибежал в ее комнату.

— Накшидиль, — прошептал я, но произносить ее имя не было необходимости. Она уже сидела на диване спальни и еще даже не сняла одежды и драгоценностей, ее волосы были еще так же красиво убраны.

— Что такое? — спросила она, вздрогнув.

— Султан немедленно требует вас.

Пересту услышала наш разговор.

— Аллах велик, — сказала она. — Машалла [42]. Иди и ничего не бойся.