Пленница гарема - Уолч Джанет. Страница 50
— Айше как-то удалось убедить главную наставницу Старого дворца, чтобы ей позволили выйти оттуда, чтобы отметить рождение ребенка. Затем она уговорила свою давнюю подругу Бейхан привезти ее сюда.
— Что же такое могла сказать Айша, чтобы убедить обеих?
— Она сказала: «Я мать единственного принца Оттоманской империи. Некоторые вещи общеприняты. Если я там не появлюсь, все встревожатся. Вся империя окажется в неловком положении».
Нам оставалось лишь вежливо приветствовать ее и предложить угощения. Мы меньше всего хотели испортить это событие и не стали устраивать скандал. Но время уже близилось к вечеру, и очередь посетительниц поредела.
— Я позволю Айше остаться здесь еще несколько минут, затем выпровожу ее отсюда, — сказал я валиде-султана, но мне не удалось осуществить свое намерение.
Когда я направился к Айше, вошла главная управительница, держа в руке серебряный жезл.
— Прошу встать. Прибывает его блистательное величество султан Махмуд, — объявила она. Женщины тут же поднялись. Мы все стояли, когда вошел султан в сопровождение своей сестры Хадисе.
По правилам я должен был прийти вместе с ним, но он хотел устроить нам сюрприз, и это ему удалось. Я не мог поверить своим глазам. И думаю, что остальные тоже, ибо, как только Махмуд вошел, несмотря на строгие правила, требовавшие соблюдать тишину в его присутствии, с уст присутствующих слетели возгласы изумления. Султан был почти неузнаваем.
Затем в тишине я услышал, как Айша довольно громко спросила:
— Где его тюрбан? Что это у него на голове? Что же он такое надел?
И действительно, она была права — на голове у султана было что-то необычное. Вместо привычного тюрбана султан Махмуд, падишах, тень Бога на земле, халиф, глава всех мусульман, надел красную феску [92]!
Улыбающийся Махмуд прошел через комнату к Фатиме и поцеловал руку молодой матери. Затем, когда она подняла младенца на руки, султан коснулся губами его лба, и кисточка его фески задела щеки малышки.
Накшидиль, стоявшая рядом с Фатимой, радостно улыбнулась.
— Поздравляю, мой лев, — ласково сказала она, поцеловав его руку и рукав.
После этого султан поблагодарил их обеих, повернулся и ушел, оставив нас в полном недоумении.
Как только он вышел, Айша бросилась к Накшидиль.
— Что это все значит? — спросила она требовательным тоном. — Разве твой сын стал неверным? Неужели ты не знаешь, что мы говорим: «Тюрбан — это преграда, отделяющая веру от безбожия?»
Валиде-султана улыбнулась и отвернулась, предоставив Хадисе возможность ответить.
— Нет ничего необычного в том, что наш великий султан, вставший на путь преобразования Оттоманской империи, решил сменить головной убор, — ответила та. — Новому мышлению соответствует новая одежда.
— Какой позор — видеть халифа без тюрбана, — сказала Айша. — Это богохульство!
— Как замечательно видеть, что он не отстает от времени, — возразил я, хотя не был совсем уверен, что феска — это удачный выбор. Что подумают религиозные вожди?
— Если он будет продолжать в том же духе, то скоро начнет молиться вместе с неверными, — с усмешкой сказала Айша.
— А если вы будете продолжать в том же духе, то скоро начнете молиться за свою жизнь, — ответила Накшидиль. — Как вы смеете говорить такое о султане! — Тут она приказала двум евнухам отвезти эту женщину обратно в Старый дворец и дала сигнал оркестру играть.
Потом я узнал от Накшидиль, что она раньше говорила с султаном. Феску ему подарил посол Туниса, сказав, что хочет подарить нам новую идею точно так же, как ребенок Фатимы внес новую жизнь во дворец.
— Но разве это не противоречит законам ислама? — спросил я. — Вы ведь знаете, что говорят священнослужители: «Два поклона в тюрбане стоят больше, чем семьдесят без него».
— Тюльпан, ты удивляешь меня, — ответила она. — Эта пословица отжила свой век. Посол говорил Махмуду, что сегодня в Тунисе все мусульмане носят фески. На самом деле плоский верх должен напоминать нам о молитвенном коврике, а кисточка символизировать небесные блага.
— И когда посланник преподнес султану эту феску?
— Сегодня утром. Махмуд рассказал мне об этом в банях, но я не ожидала, что он наденет ее по такому случаю, — сказала Накшидиль. — Как это было неожиданно!
Да, это стало большой неожиданностью. Но вскоре после этого янычары преподнесли нам свой сюрприз.
23
По мере того как я старел, время бежало быстрее. Ежегодные праздники следовали один за другим и наступали так быстро, будто время сжалось. Казалось, еще и года не прошло с тех пор, как мы отмечали Рамадан и отослали Фатиму к султану. Однако с того дня Фатима уже родила, и снова, будто грозовой ливень, наступил Рамадан.
Но на этот раз, как бы мы ни были заняты малышкой Фатимы, дни воздержания от еды пролетели почти незаметно. Я устраивал пиры и развлечения для гостей. После заката, когда приходили женщины, мы позволяли себе лакомиться тушеными баклажанами, засахаренными фруктами и анисовым пирогом, а тем временем девушки танцевали, карлики шутили, рассказчики услаждали наш слух разными историями.
В середине праздничного месяца должно было состояться шествие к павильону Священной мантии. Облачившись в конусообразный тюрбан и подбитую мехом накидку, я возглавил процессию, в которой шли Накшидиль, валиде-султана, Фатима, ставшая кадин, жены везиров и улемов. Но как только мы прошли сады и через узкий проход вышли в Третий двор, я увидел павильон Священной мантии и почувствовал, что что-то не так. Пока мы приближались к небольшому зданию, мои ощущения подтвердились. Накшидиль дернула меня за рукав.
— Смотри, охрану несут сегбаны, — шепнула она. — Они заменили янычар.
— Вижу, — пробормотал я в ответ. — Наверное, эту замену произвел Алемдар. Надеюсь, он знает, что делает. — Я невольно погладил серебряный кинжал, висевший у меня на боку.
Как и в предыдущий год, я повел валиде-султана в Комнату кресла, оставил женщин прислуживать ей, пока она будет там, и вошел в помещение Священной мантии. Я огляделся и заметил Священные реликвии, выставленные на обозрение, затем увидел серебряный балдахин. Однако, увидев перед ним двоих мужчин, я изумился: там стоял великий везир в кафтане и высоком тюрбане, султан в церемониальных одеждах, но уже второй раз у него на голове вместо традиционного тюрбана красовалась феска с кисточкой. Я плотно сжал губы, чтобы не выдать своего удивления, и занял место рядом с ними.
В уже знакомой ритуальной последовательности султан отпер особый золотой ящик, развернул сорок боч и поднял накидку пророка вверх. Каждый из нас брал символический кусок льняной ткани и клал его себе на голову. Пригласили знатных лиц, и я заметил, как каждый из них, дойдя до двери, задерживает взгляд на феске султана и едва скрывает удивление. Но никто не осмелился сказать и слова. Все выполнили священный ритуал в полной тишине. Когда мужчины закончили, пригласили женщин, и я снова увидел испуганные взгляды, которые те тут же скрыли, выполняя священный обряд.
После завершения церемонии султан спрятал накидку в бочи и вернул все в золотой ящик. Когда наша процессия вышла из павильона, я снова долго смотрел на сегбанов, стоявших перед нами: я вспомнил янычар и благодарил Бога, что все прошло гладко.
Сопроводив валиде-султана к ее покоям, я тут же вернулся к себе и положил кинжал в чулан. Подошло время послеполуденной молитвы, и, преклонив колени на коврике, я повторил слова Накшидиль: «Да будет султан избавлен от гнева янычар, соперничающих везиров и злобных улемов». Я вздохнул. Как раз в этот момент послышался какой-то шум.
Я огляделся и подумал, что такой шум обычно бывает, когда люди спасаются от пожара или бежит стадо животных, сорвавшихся с привязей. Прислушавшись, я понял, что кричат не от страха, а от гнева. Это были солдаты, и мои кошмары начали обретать осязаемые черты. Янычары штурмовали Топкапу. Как часто мы с ужасом говорили о подобном, и вот это случилось, обрушилось на нас!