Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 113

Закончив установку стенда, Иван Фёдорович обратился к дяде Сяне:

— Александр Иванович! Вы так толково объясняли, что даже я понял. У меня возникла одна идея. Давайте встретимся завтра в школе с утра.

Наутро Иван Фёдорович предложил Александру Ивановичу стать учителем труда в школе.

— Я без образования, опыта работы с детьми нет. Надо кого-нибудь помоложе. — осторожничал Александр Иванович.

— Ничего, не боги горшки обжигают. У меня тоже когда-то после армии был первый день педагогической работы. — ободрил Иван Фёдорович.

Так нечаянно Александр Иванович стал педагогом. Получалось неплохо. В совершенстве знающий обработку древесины, будучи мастером на все руки, учитель учил своих питомцев элементарным приёмам обработки дерева и металла. Вместе с учениками старших классов проводил текущий ремонт школьных полов, окон и дверей. Делал спортивные снаряды. Организовывал выставки детского технического творчества, готовил наглядные пособия.

На итоговом занятии по окончании курсов усовершенствования учителей труда в шестьдесят шестом в числе немногих получил в группе оценку «Отлично». Каково же было удивление кураторов, когда узнали, что, получивший отличную оценку педагог закончил только четыре класса румынской школы, оконченной почти сорок лет назад.

В восьмилетней школе почасовая недельная нагрузка учителя труда была мизерной. Заработная плата была ниже минимальной. В шестьдесят восьмом пришлось вернуться в строительную бригаду. В качестве бригадира в составе Дондюшанского КСО строил животноводческий комплекс в Плопах. Тогда это был объединённый с Елизаветовкой один колхоз.

В диких девяностых комплекс был варварски разрушен и разворован новоявленными «строителями новой жизни». Разрушили, как поётся в «Интернационале», до основания. Вот только строить новое никто не спешит. Проезжая мимо, каждый раз испытываю какую-то неуёмную глухую тоску, безысходность. Как будто подло обокрали меня. На бугристой от развалин территории летом обильно растут полынь и лебеда. Ощущение — как после ядерной бомбардировки!

Самого младшего из братьев, Сережу, я знал, кажется, с пеленок. Он, будучи на два года старше Алеши, часто бывал у нас дома. Мне было невероятно интересно, когда Сережа приходил к нам в гости. Он быстро и красиво чинил мне карандаши. Помогал Алёше оформлять какие-то альбомы. Вырезал мне из бумаги и веток клёна и липы различные фигурки, рисовал на бумаге всё, что видел. Нарисовал он и меня.

Нарисовал очень похоже, но с такими огромными ушами! Мои уши вообще были моей большой проблемой. Глядя в зеркало я ненавидел себя и мои уши. Особенно после того, как раз в месяц меня стригли наголо. Уши мои после стрижки как-то мгновенно вырастали. После того, как меня стригли, я смотрелся в зеркало и прижимал свои уши к голове. Вроде лучше. Но как только отпускал, уши, как локаторы, мгновенно занимали боевую позицию.

Стричься я вообще не любил. В теперь уже далёком детстве нас всех скопом стриг отец Серёжи Тхорика, как его называли в селе — Иван Матиев (Матвеевич). Жили они тогда у деда — дяди Василька Горина. Раз в несколько недель он выносил и устанавливал под клён табурет. Чаще это было по субботам. Сначала он стриг Серёжу. А потом по очереди. Кто храбрее, тот и садился на пыточный табурет. Всех без исключения стригли наголо. На ножах машинки скрипела пыль с песком. Машинка больше «скубала», нежели стригла. Мы не плакали, но само «скубание» как будто поворачивало невидимый кран. Из наших глаз и носа лились ручьи, оставляя за собой широкие разводы.

Особенно неприятно было, когда смотрелся в зеркало на веранде, а солнце светило мне в затылок. Тогда мои уши становились багрово-оранжевыми, казалось что солнечные лучи проникают через тонкие хрящи. Я старательно заправлял мои уши под шапку-ушанку, на уроках сидел, прижав ладонями уши к голове, оставив спереди щель, чтобы слышать все, что делается в классе. Оттягивал стрижку до самого последнего. Надеялся, что отрастающие волосы закроют уши, сделают меня хотя бы чуть более красивым.

А тут! Такое нарисовать! А ещё говорит, что он двоюродный брат моей мамы. Хорош родственничек! Я понимал, что уши у меня большие, но не такие же! Не мог нарисовать покрасивее?! Чтобы были как у Мишки Бенги или у Коли Пастуха. Было обидно до слёз.

Сейчас, на склоне лет, когда я, как и многие родственники по линии бабы Явдохи, прогрессивно теряю слух, согласен на самые большие уши, даже пришитые. Лишь бы восстановился слух. Но увы! Издавна говорят: сапожник без сапог.

После школы Серёжа безуспешно поступал в сельхозинститут. Ушел в армию. Потом Киевский политехнический, механический факультет. Закончил с красным дипломом. Был направлен на работу в Горький. Потом снова Киев. Работал в конструкторском бюро крупного завода. Но тянуло к земле. Вернулся в Елизаветовку. Был принят на работу преподавателем в Цаульском совхоз-техникуме. Закончил дополнительно заочное отделение механического факультета Кишиневского сельскохозяйственного института. Неравнодушного в работе, назначили главным инженером совхоза с совмещением преподавательской работы.

С увлечением занимался рационализаторской и изобретательской работой, все новое и прогрессивное тут же внедрял в производство, а в аудитории выносил на суд студентов. Его авторский проект на линию по автоматизированной очистке зерна получил диплом, медаль и денежную премию ВДНХ в размере 20000 рублей. Но для получения премии было необходимо представить копию заявки на авторское свидетельство и патент в Госкомизобретений со справкой о принятии к рассмотрению. Утвердить заявку должен был руководитель высшего звена одного из ведомств министерства сельского хозяйства.

Когда Сергей Иванович зашел за подписью, ему было предложено оставить документы для ознакомления и зайти попозже. Когда он зашел забрать подписанные материалы заявки, ему без обиняков было предложено поделить авторство и премию. В противном случае подписи и официального направления Сергею не видать. Слушая через несколько лет рассказ Сергея, я вспомнил другое.

В те времена была такая порочная практика. Уже после защиты моей кандидатской диссертации, покойным ныне приятелем мне была рассказана не выдуманная история произошедшей в Киеве драмы, если не сказать — трагедии.

Это было в самом конце семидесятых. Один молодой научный сотрудник, выполняя диссертационную работу на соискание ученой степени кандидата наук, сделал настоящее большое открытие. Оно в корне меняло подход к диагностике одного из распространенных заболеваний. Одновременно предложенная концепция давала возможность выйти на принципиально новый, приоритетный уровень эффективного лечения ряда других заболеваний.

Соискатель представил материалы своему научному руководителю. Внимательно ознакомившись, профессор с ходу понял ценность идеи. Он сразу же проинформировал своего ученика, добавив, что при соответствующем оформлении, его работа тянет на ученую степень доктора наук, минуя кандидатскую. Но надо было срочно оформить заявку на открытие и на вытекающие из него несколько изобретений, имеющих революционное значение в этой области науки.

Работали вдвоём оперативно, засиживаясь на работе далеко за полночь. В конце оформления документов благодарный ученик, стесняясь, предложил своему шефу соавторство. Так же стесняясь, молодой профессор, поблагодарив, согласился. Осталось получить рецензию и официальное направление института. Дожидаясь очереди в приемной заместителя директора института по науке, соискатель и его шеф вполголоса оговорили возможность включения в число соавторов самого заместителя по науке, заслуженного деятеля науки. Чтобы авторский коллектив был более авторитетным и весомым.

Внеся поправки, заместитель предложил включить в число соавторов самого директора, мотивируя, что так все заявки пройдут экспертизу более оперативно. Директор института, подавший на конкурс в Академию Наук для присвоения ему ученого звания члена-корреспондента АН, в свою очередь, предложил включить в число соавторов настоящего мастодонта науки, академика нескольких академий. От его голоса зависело присвоение директору института звания член-корра.