Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 115

Единственную улицу села стали засыпать гравием, привезенным из Волчинца, только в шестьдесят третьем.

Мечтали, что на узкой пахотной полосе между огородами и лесополосой, напротив школьной спортивной площадки, будет построен аэродром. Тогда мы не будем месить грязь по субботам и воскресеньям до Дондюшан и Тырново. С грузо-пассажирского такси, которое вначале без расписания, от случая к случаю, курсировало со станции до Сударки, мы, минуя автобус, в своих мечтах уже пересели на самолёты. Но на самолётах тогда никто из нас ещё не летал.

Первый гравий на дорогу до Дондюшан стали сыпать в шестьдесят втором — шестьдесят третьем.

Кстати, первый автобус в своей жизни я увидел только будучи в третьем классе, когда в наше село приехала делегация колхоза-побратима из Азербайджана.

Мэром моего Элизабетвиля уже много лет трудится родной племянник Сергея, Валерий Александрович Мищишин, сын самого старшего брата — Сяни. Как продолжение Сергеевой мечты, по селу протянулась строгая линия газопровода. В одном месте в две строчки. В последние десятилетия появилась и расстроилась Малиновка, вторая улица села.

Интересное совпадение. Именно в том направлении просчитывал в своё время расширение села Сергей Иванович Мищишин. Только по другую сторону просёлочной дороги. Чтобы фасады домов смотрели на юг. Чтобы не резать и без того куцые огороды приусадебных участков жителей основной улицы. Чтобы новые огороды тянулись до самой лесополосы.

А остальное… Устанешь загибать пальцы, перечисляя то, чего не стало. А самой болезненной и кровоточащей раной для меня навсегда останется результат «оптимизации» народного образования — уничтожение, другого слова подобрать не могу, моей школы. Это же надо так испохабить прекрасное слово «оптимизация»!

«Оптимизация» была ключевым словом в моём комплексном исследовании по разработке приоритетных направлений функциональной диагностики и хирургического лечения ЛОР-заболеваний. А сейчас, в соответствии с пожеланиями зарубежных «доброжелателей», прекрасное слово «оптимизация» в головах простых людей укладывается как сокращение, усекновение, ликвидация, уничтожение.

В моём селе не стало моей школы!

Моей школы, в старом здании которой учились ещё мои родители. Школы, в угловой класс которой в пятьдесят третьем привёл тогда нас — первоклассников, первый в моей жизни учитель, Петр Андреевич Плахов. Не выветриваются из памяти, казавшиеся тогда огромными, классные комнаты с сучковатыми досками древнего, постоянно пахнущего керосином, пола. Длинный узкий полутёмный коридор. Память выталкивает, как цветную фотографию — сине-зелёные ели, непроходимые кущи сирени, вперемежку с которыми росли невысокие деревца айвы. Помню, возделанные детскими руками, незамысловатые клумбы с пионами и купчаками.

Не стало новой школы, проект которой был выстрадан ночами первым послевоенным председателем нашего колхоза Жилюком Назаром Семёновичем. С четырьмя классами румынской школы, закончил годичные курсы председателей колхозов в Тирасполе.

Сам строитель от бога, возводил в сёлах дома. Проектировал и построил небольшую церковь в Дондюшанах, мимо которой я много лет ежедневно ходил на работу. Церковь строил бригадой, состоявшей в основном из родных и двоюродных братьев. В составе бригады в качестве подсобного рабочего (подносчика) при возведении церкви работал мой, тогда двадцатилетний, отец — двоюродный брат Назара.

Сразу же после войны, избранный народом председателем колхоза «Большевик», все хозяйство села превратил в огромную народную стройку. Животноводческая ферма, конюшня, складские помещения колхоза, кузница, столярный цех, гаражи и электростанция. Вначале рисовал всё на бумаге. Утверждение проектов осуществлялось техником-строителем в районной МТС. Такое было время.

Проект елизаветовской школы начал с рисунка в тетради в клеточку химическим карандашом. Постепенно рисунки с проектом множились и в итоге все страницы двухкопеечной тетради были заняты монументальным торжественным крыльцом, просторным вестибюлем, классными комнатами и светлыми коридорами, окна которых старался привязать к южному направлению. В цокольном помещении разместил школьные мастерские. Учительская, библиотека, пионерская комната, спортзал. Даже место для барельефа с глобусом, книгой и пионерским горном на фронтоне предусмотрел беспокойный председатель.

Внушительные печки в моей школе, рассчитанные на обогрев классных комнат и коридоров. Я помню эти печки. Большие, высокие, отставленные от стенки, они обогревали наши классы, позволяя зимой сидеть на уроках в школьной форме. Конструкция печек предусматривала почти полное охлаждение дыма до выхода на чердак. Всё тепло доставалось детям. Мы принимали эти печки и тепло в наших классах, как само собой разумеющееся, не придавая значения.

Я не помню, чтобы у кого-либо из нас возникла мысль о том, что кто-то предусматривал всё это до деталей. Все мелочи, от топки с поддувалом, расположения дымовых каналов (юхт) и перегородок до чердачного лежака и дымохода, планировал председатель, строитель, печник, созидатель. Назар Семёнович уже несколько лет не работал в нашем селе, а печки, нарисованные им химическим карандашом на бумаге, вырванной из тетрадей в клеточку, построенные уже другими, обогревали им же задуманный сельский храм науки.

Не задумываясь о труде, вложенном в продуманную конструкцию печи, мы, уловив момент, когда учитель шагал по коридору на урок, бездумно швыряли в печку патроны и захлопывали чугунные дверца. Учитель, помнивший выстрелы со времени совсем недавней войны, при звуке взорвавшегося патрона или закупоренной бутылки, на четверть заполненной керосином, тщательно взболтанным с водой, вздрагивал. А нам было всего лишь весело и интересно. Мы, не знавшие выстрелов, несущих с собою обрыв человеческой жизни, жестоко потешались, глядя на побледневшего Андрея Васильевича Ботнаря, нашего классного руководителя, много лет ежедневно месившего клейкую грязь с Плоп до Елизаветовки и обратно.

Если строительство хозяйственных помещений колхоза утверждал техник-строитель в МТС, то проект школы должен был быть одобрен и утверждён специальными проектными инстанциями в столице. С ученической тетрадкой, в которой были любовно вычерчены все подробности будущей школы собрался председатель в Кишинёв. Вместе Назаром Семёновичем в столицу поехал и первый секретарь райкома Владимир Фёдорович Берекет, знавший, как рассказывал мой отец, по имени и в лицо всех колхозных звеньевых Тырновского района.

Тогда десятилетних проволочек со строительными проектами не было. Оставив тетрадь, вернулись домой. А через два месяца председатель привез в правление рулон чертежей. Единственный вопрос касался толщины стен.

— Уж больно солидно, — сказал седой архитектор перед тем, как поставить подпись под проектом, — такой фундамент и толщина стен позволяет возвести ещё два-три этажа. Это лишние расходы материалов, стоимость строительства в целом.

Председатель настоял на своём. Единственным изменением стали антисейсмические швы с двойными стенами, которые несли в себе и функцию звукоизоляции между спортзалом и классными комнатами. Назар Семенович спорить не стал. Проект утвердили.

И вот не стало моей школы, первый камень которой был заложен при нас, первоклассниках. Играя в придуманные нами игры, мы, копируя Тарзана, карабкались в тот день по горам камня вокруг будущей стройки. Мы не отдавали себе отчёта в значимости происходящего. Всё произошло обыденно, без помпы, без митинга и торжественного туша. Краеугольный камень нашего храма науки был уложен в чамур (раствор) первым в моей жизни директором школы Цукерманом Иосифом Леоновичем. Капитаном-артиллеристом, так и не позволившим себе через десятилетие после войны сменить китель с орденскими планками и нашивками за несколько тяжёлых ранений на цивильный костюм.