Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 45

Уже работая, я часто навещал родителей. Горделиво показывал новые почетные знаки и другие символы трудового отличия. От отличника до заслуженного и почетного… Отец, чтобы не обидеть меня, бросал взгляд на украшения моей груди и, помолчав, подводил итог:

— Добре… Оно то добре. Красивые бляшки. А гроши где?

Делать деньги в своей жизни я, к сожалению, так и не научился…

А в целом, если вернуться к кличкам в совсем небольшом, исторически молодом моём селе всегда имели хождение прозвища. Они были привезенны предками еще с Подолья и присвоенные уже на новом месте. Меткие, звучные, сочные, образные! Чего стоят только (в алфавитном порядке, чтобы никто не обиделся) Бабай, он же Пацюк, Бабур, Балая, Балу, Баро, Бездюх, Билый, Боднар, Бондач, Бульбак, Бурачок, Буржук, Бэня, Ватля, Военный, Воренчеха, Галан, Гаргусь, Гарига, Гельчеха, Гергачка, Гия, Глухой, Глэй, Гойдамаха, Головатый, Гонза, Горобчик, Грубый, Групан, Гуз, Гукивский, Гуньгало, Гуня, Гунячин, Двадцать девятый, он же Рэмбо, Дидько, Директор, он же Блюндер, Дюсек, Жид, Жук, Зага, Зайчик, Зёнзя, Змэрзлый, Лисик, Кабрекало, Каролячка, Кацо, Кварта, Кекс, Козеня, Комиссар, Кривой, Крым, Крыс, Куза, он же Кула, Кручек, Лабатый, Лей, Лузик, Лэйба, Мальчик, Матрос, Маринеску, Мекэтэиха, Микидуца, Милиониха, Милиционер, он же Червоный, Мися, Морак, он же Сешка, Морда, Мурло, Мэтё, Мэшка, Мэщеха, Небо, Нуч, Нюнек, Нюня, Нянэк, Облэсный, Павук, Палута, Пендек, Пердун, Петляк, Пип, Песька, Поляк, Пушкин, Пэс, Рак, Робинзон, Русский, Руска, Рябой, Сесек, Сивониха, Стиляга, Суслик, Сянто, Трало, он же Мита, Точила, Тошка, Туля, Тэрэфэра, Улёта, Фикус, Фритка, Халат, Цойла, он же Молдован, Цыган, Чёрт, Чолата, Шанек, Штепунька, Штефанина, Штица, Шурга, Шуть, Яскоруньский, Ястропурец. Собрать воедино прозвища жителей моего села весело и с энтузиазмом помогали все без исключения добровольцы — односельчане. Только о кличках, их происхождениях и обладателях — моих земляках можно писать отдельную книгу, а то и докторскую диссертацию по актуальным аспектам этнографии отдельно взятого села.

— Убьём. И утопим тут же, в Куболте!

У меня заныло под ложечкой. Я засомневался, но подготовку начали дружно. На самый низ уложили смятую бумагу, потом тонкие сухие веточки, затем потолще. Коровьи лепешки с углями вперемежку обильно пересыпали селитрой. На самом верху расщелины высыпали остатки селитры и в оставшуюся щель затолкнули смятый бумажный мешок.

Поджечь мне не доверили. Подожгли старшие сразу с двух сторон. Разгоралось вяло. Угроза в мой адрес повторилась. Вдруг огонь усилился, цвет пламени стал светло-фиолетовым. Зашипел выделяемый сок ивы. Сердце мое сжалось. Но от сока в этот раз, казалось, стало гореть еще сильнее. Я с облегчением перевел дух.

Дальше наш костер разгорался очень быстро. Ивы с общей расщелиной превратились в громадный примус. Пламя гудело, казалось, на всю Куболту. На всякий случай мы отбежали подальше. Оглянулись. К счастью никого из взрослых в тот день на Куболте не было. Гул и шипение усиливались. Одна из ив дрогнула. С треском, как выстрел, чуть накренилась над Куболтой.

— Тикай!

Все бросились в сторону моста, оглядываясь. Внезапно остановились, глядя на деревья, которые стали раздвигаться. Между ивами появилось небо. Сначала рухнула ива, перекинувшаяся мостом через речку. Вскоре с треском повалилась вторая. Мы оцепенели. Сева, пасший в тот день за кого-то из родственников, крикнул:

— Туши!

Все бросились к ивам. Огонь уже затихал. Фуражками черпали воду и лили, пока не исчез последний дымок. Ногами и палками оставшиеся следы преступления сгребли в Куболту. Вода скрыла все.

Не сговариваясь, скот отогнали за поворот лесополосы, к гребле, за которой в ста пятидесяти метрах уже была плопская территория. Туда же ушли и сами. На долине никто из нежелательных зрителей не появился. Около часа старательно пасли, не глядя друг другу в глаза. Потом всех прорвало. Перебивая друг друга, не слушая и не кончая фраз, обсуждали случившееся.

Я остался жив. Претензий ко мне не было. Идея и методика оказались верными. Чуть-чуть не рассчитали дозу.

Домой коров пригнали вовремя. Ночью, далеко, над Мошанами гремела гроза. На следующий день штатный объездчик и охранник всех времен Палута (Павло Мошняга) доложил председателю колхоза о том, что ночью молния ударила в иву на Куболте. Высланная нарядом бригада вручную пилила ивы целый день. Первые две нагруженные телеги выезжали в село перед закатом, когда очередные в колии пастухи гнали коров домой.

Одним летом по краю пшеничных полей вокруг долины и на склонах расплодилось огромное количество сусликов. Они жили в норах, которые были несравненно больше паучьих. Нам нравилось наблюдать за этими пугливыми и забавными крапчатыми зверьками. Они часто стояли, как столбики неподалеку от своих нор и переговаривались удивительно высоким свистом, который не мог повторить даже Мирча Кучер. Он вообще мастерски передразнивал собак, котов, скворцов осенью, уток и даже ласточек.

Выпасая коров на границе с мошанской территорией, мы с интересом смотрели, как мошанские ребята нашего возраста ведрами таскают воду из Куболты и заливают сусличьи норы, пока из них не покажется мокрый, сразу похудевший и подурневший зверек. Прижав его шею рогаточкой с длинной палкой, они убивали их и навязывали за ногу на длинную связку мертвых зверьков. Ребята рассказали нам, что за десять сусликов в правлении колхоза начисляют целый трудодень.

Неисчислимые будущие богатства засверкали во взбудораженных наших головах. В тот же день мы договорились с бригадиром Василием Ивановичем Гориным. В конце каждого дня в правлении он будет принимать сусликов, и начислять нам трудодни, правда, на родителей. Я заготовил с вечера старое, но еще годное ведро. В качестве веревочек вытащил из старых ботинок длинные шнурки. Заснул с трудом. Перед моими глазами был я сам, стоявший с длинной связкой сусликов.

Утром, выгоняя коров на Куболту, мы несли ведра, в которые уложили наши торбочки с едой. Спускаясь к долине, в лесополосе мы вырезали рогаточку. Пригнав коров на место, мы с ходу взялись за дело. Сначала шеренгой ходили по склону близ края поля, отмечали норки, вставляя в них ветки полыни. Затем черпали воду из Куболты и носили ее вверх по склону, что оказалось не таким уж легким делом. Выбрав норку, мы лили в нее воду.

Из первой норки суслик вылез после полутора ведер воды. С замиранием сердца я следил, как из-под вспенившейся мутной воды показалась мордочка грызуна. Прижав рогаточкой суслика к краю норы, Мирча ловко схватил его за загривок. Встал, размахнувшись, с силой ударил об землю. Вытянувшийся, тот лежал без движения, только у носа появилось немного крови. Мне стало жалко зверька.

В моей голове уже появились другие мысли. Захватить завтра густую авоську и в ней принести сусликов домой. Поселить в клеточке, а можно и вырыть яму на всех. А в каморе и сараях мешки с зерном, так что кормить есть чем. Я даже не подумал, как отреагируют родители на прибавление животных во дворе.

— За водой! — скомандовал Мирча. Он смело вошел в роль лидера. Оказывается, он выливал сусликов уже не раз.

Работа шла довольно споро. Единственным неудобством было то, что воду надо было носить в гору более пятидесяти метров. Убитых зверьков носили с собой в одном из ведер, которое оказалось дырявым. К обеду Мирча повязал за заднюю лапку сусликов в одну длинную связку.

Пересчитали. Если на одного, то более чем достаточно; если на всех, то каждому выходит совсем мало. До вечера сусликов мы уже не выливали. Дрожали ноги, ныли натруженные руки. Отдыхали. Подсчитывали прибыль до конца месяца, а потом до конца лета.

Пригнав коров в село, остановились возле правления. Дядя Васька пересчитал добычу.

— Нормально! Только как распределять? Если на всех, то бумаги скоро не хватит, объяснил он.

Решили, что сегодняшний заработок, как старший, получит Мирча, а дальше по возрасту до самого младшего. Огляделся. По возрасту я был предпоследним.