Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 65

— Гагарин! Гагарин! — несколько возгласов, отрезвляюще и волнующе одновременно, хлестнули мой слух.

Всё мгновенно встало на свои места. Приземистый плотный человек в черном плаще что-то рассказывал Гагарину, широким жестом показывая на строящиеся здания. Это был Иван Иванович Бодюл, тогдашний первый секретарь ЦК Компартии Молдавии, хозяин республики. Рядом стояли Александр Диордица — Председатель Совета Министров и Ильяшенко — Председатель Президиума Верховного Совета.

Через несколько минут гость нашей столицы и все окружавшие его расселись по автомобилям. Машины плавно тронулись и скрылись по направлению к центру города. А я пошёл к Тавику.

Ах, эта свадьба…

Описывать современные свадьбы, добрая половина которых больше напоминает ярмарку тщеславия, для которых, как для визита к королеве, шьется предназначенное на один раз дорогое платье, где сваты, нанаши и близкие родственники, пританцовывая под оглушительную музыку, потрясают ключами от квартиры, машины, паспортами бытовой техники, не буду.

Не буду потому, что в угаре самолюбования и ревностно скошенного взгляда на подарки будущих родичей (как бы не переплюнули, если сваты побогаче и как бы не оказаться в дураках, если сваты беднее), молодые на таких свадьбах отодвигаются на задний план.

В селе еще не было электричества, не было телефона, радио и телевидения. Редкой роскошью были керосиновые лампы в домах самых зажиточных моих односельчан. По вечерам в домах зажигали каганцы — миниатюрные узкогорлые глиняные баночки, наполненные подсолнечным либо конопляным маслом, в которое был погружен конопляный фитиль.

Первый патефон появился в селе в конце двадцатых. Мама рассказывала, что послушать музыку и песни, когда музыканты были невидимы, как на чудо, собиралась добрая половина села. Танцевальные вечера в сельских клубах стали проводить уже в советское время, после войны.

Но жизнь шла своим чередом. Как и во все времена, рождались, росли, взрослели, женились, рожали своих детей, старились и умирали люди. А молодость на всех одна. Как в песне:

— Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…

Первые чувства зарождались и в поле, когда раздетый по пояс, молодой косарь, играя мускулами под загоревшей кожей, без устали укладывает ровные валки скошенного хлеба, стреляя взглядом в сторону соседского надела.

Оттуда из-под надвинутой на глаза белой хустынки отстреливается в сторону парня взгляд девушки, проворно подгребающей серпом точное количество скошенных стеблей, ловко вяжущей перевясло и, наконец, укладывающей в капицу очередной сноп. И эта пристрелка взглядами в нелегком хлеборобском труде делает сильнее и неутомимей парня, более ловкой и грациозной девушку.

Первые чувства зарождались на пахоте, во время посевной, на прашовке под знойным июньским солнцем, на обмолоте хлеба. Первые искры взаимного притяжения пролетали во время танца на чужих свадьбах. Когда нечаянные, а то и преднамеренные озорные толчки более опытных соседей заставляют сталкиваться широкие груди парней с острыми и упругими девичьими.

И тогда вспыхнет ярким румянцем лицо девушки. Потупив взгляд, защищаясь от самое себя, выставит и упрет в грудь парня локти. А серьезный и напряженный взгляд парня тоже упрется, но во что-то далекое, видимое только ему одному. И только буйно пульсирующие толчки крови в жилах на его шее выдают бурю, разбуженную в груди невинным взаимным прикосновением.

В длинные осенние и зимние вечера собирались молодежные посиделки. Соискатель с «группой поддержки» из двух-трех друзей, степенно входил, здороваясь и снимая шапку, в дом девушки. При свете каганца, а позже керосиновой лампы сидели, лузгая семечки, предварительно нажареные и, еще на жаркой плите, спрыснутые для вкуса соленой водой. Чинно уходили, спросив разрешения прийти назавтра.

А назавтра у девушки к приходу гостей уже ждали две-три подруги, держа в руках вязание либо вышиванки. И велись неспешные, вначале напряженные, постепенно переходящие в непринужденные, часто шутливые, разговоры. В каждой компании выделялся один, самый бойкий. Он то и подводил, как правило, разговор к той грани, за которой проявляется либо не проявляется взаимность в намечающейся паре.

Однако, по рассказам родителей были и другие брачные союзы. Когда стоял вопрос приумножения богатства, либо сохранения его в одном клане, либо родителей не устраивал выбор жениха или невесты (не ровня, беднота, не полная семья и так далее…). Судьбы молодых в таких случаях решались без их воли, согласия и участия…

По разному шли к старту путешествия длинною в жизнь. У каждого народа, в каждой местности и в каждом селе свои особенности сватанья. Убедившись во взаимности, засылали сватов. В нашем селе это были уже пожившие, умудренные опытом родственники, имеющие дипломатические навыки в этом направлении.

Сваты заходили в дом невесты с бутылкой самогона и караваем хлеба. Родные невесты знали, зачем пришли гости, но каждый играл свою игру, правила которой вырабатывались поколениями. По установившейся традиции считалось уместным отсутствие молодых.

За сватаньем через некоторое время следовали оглядини (смотрины). Уже родители невесты вместе с самыми близкими родственниками по договору шли в дом жениха посмотреть, за кого и куда отдают они свою дочь. Поскольку в селе все друг друга знали, то часто оглядини ограничивались застольем.

На оглядинах назначали день помолвки. В нашем селе этот предсвадебный обряд называли «словом». На «слове» присутствовали молодые, родители жениха и невесты, самые близкие родственники. На «слове» вырабатывались материальные условия брачной сделки, которые выдвигались родителями каждой стороны, утрясали свадебные подробности.

На моей памяти все предсвадебные ритуалы, начиная от сватанья и смотрин и заканчивая помолвкой уже объединились в единственную встречу будущих родственников — слово. А в новейшей истории свадебного ритуала родственники чаще всего оповещаются молодыми о дате свадьбы, а то и, совсем незадолго до семейного торжества о скором прибавлении в будущем семействе.

Для меня, сколько я себя помню, свадьба на селе начиналась с топота множества сапог на нашем, тогда еще деревянном, крыльце. Как правило, это было уже довольно поздним вечером, но я не спал, предупрежденный мамой о визите к нам молодого (жениха) с дружбами.

Мне было интересно. Широко распахивалась дверь. В комнату вместе с морозным воздухом вваливалась группа парубков во главе с женихом. Поздоровавшись, старший дружба извлекал из-за пазухи бутылку самогона.

Из кармана извлекалась стопка и подавалась молодому. Покручивая, вынимали кукурузный кочан, заменяющий пробку и по комнате разносился плотный запах «бурачанки» (самогон, приготовленный из сахарной свеклы). Было слышно мерное бульканье, которое иногда прерывалось хозяйским голосом:

— Досить, досить! (хватит).

Молодой начинал:

— Просили вас тато и мама и я вас прошу… Чекаемо вас с жiнкою и дiтьме на наше весiлля, яке будемо грате в недiлю у нас удома.

Приглашаемому хозяину протягивали стопку. Горилку положено было пить не спеша и до дна. Отдав стопку, хозяин вытирал губы ладонью.

— Спасибо. Будемо. Здоровья, щастя вашiй родинi i багато дiточок!

Свадьбы большей частью играли осенью от Покрова (14 октября) до Михайла (21 ноября) и зимой от Рождества (6 января) до Заговенья на Великий Пост в марте, но больше — в период Мясниц. Это было продиктовано целесообразностью, выработанной веками.

Летом свадьбы играли крайне редко. Это был период прашовки, жнивья, обмолота и уборки всех остальных сельхозкультур. Холодильников не было, а приготовленная пища должна была сохраняться три-четыре дня. Купленный весной поросенок к зиме вырастал в жирную свинью. Подрастал и теленок, оставленный загодя.