Смерть считать недействительной (Сборник) - Бершадский Рудольф Юльевич. Страница 6

Когда он прилетел в четвертый раз, на него почти никто уже и внимания не обратил. Правда, команда «Воздух!» была подана, но ни один человек не спрыгнул в ровик. А он вдруг возьми да капни одну за другой четыре бомбочки…

Мы похоронили сразу трех человек из нашей редакции. Да еще двоих ранило…

Редактор в тот же день обратился в политотдел армии с ходатайством доукомплектовать редакцию, но нам прислали только одного человека: Жерихова. Он не газетчик, в армии не служил, но грамотный, как аттестовали его редактору: учитель средней школы. Он как раз только что прибыл в распоряжение политотдела из Ленинграда. Действительно, откуда политотдел достанет готовых газетчиков?

Редактор сказал: ну и ладно, вырастет на работе, тем более что не старый. И добавил, что ему первым делом надо «понюхать, что такое война». Для этой цели он и отправил Жерихова в командировку вместе со мной в нашу левофланговую дивизию. Она сейчас больше всех удалена от нас, и от нее меньше всего материалов в газете. Когда на фронте неважно, в газету всегда пишут мало…

Мне редактор дал задание — привезти «подъемный», как он выразился, очерк на тему, как стойко задерживают немцев на каком-нибудь рубеже, а Жерихов для начала должен был организовать несколько заметок бойцов, посвященных героизму и смекалке их товарищей по отделению и взводу.

Редактор дал нам задание и, кроме того, обрадовал: до штаба дивизии — он сговорился — можно будет доехать на легковой замначпоарма, который едет туда же по своим делам.

Отлично!

До штадива доехали вечером без всяких происшествий, если только не считать одного забавного эпизода. По дороге в пустом маленьком доме с выбитыми дверьми, когда мы поравнялись с ним, подозрительно залился звонок, как будто телефона. Мы моментально высыпали из машины, окружили домишко… А что, если тут обосновались шпионы?

Но когда по сигналу замначпоарма мы ворвались в единственную комнату домика, то услыхали дохрипывание будильника. Дом же оказался пуст. Его бросили поспешно, даже яичницу со сковороды не съели…

В штадиве приятно удивил полный комплект всякого полагающегося тут по штату начальства со множеством шпал в петлицах (значит, и в частях дивизии командиры не выбиты, если их еще в штабе полно!), спокойный тон всех разговоров, козыряние. Какая успокаивающая вещь — дисциплина!

Приехали мы голодные, но едва добились, чтобы нас накормили. Добивались мы, конечно, не грубо: неудобно напрашиваться! — но так как сами они не догадались, то пришлось намекнуть: дескать, так, мол, и так… Однако даже после этого нас накормили дрянно и совершенно несытно. Замначпоарма деликатно поинтересовался: что, у вас, кажется, с продуктами туговато? И вдруг мы услыхали от этих институток, что дивизия, изволите видеть, не считает позволительным реквизировать продукты (даже брошенные: чтобы потом не смели обвинять части Красной Армии в грабеже! — вот их объяснение!..). И ждут подвоза централизованных фондов…

Замначпоарма вправил им мозги: если хозяева бросили хутор — берите все, что нужно! Не раздумывая! Не оставляйте ни крошки фашистам!

Переночевав, утром мы с Жериховым отправились в полк. Замначпоарма оставался пока в подиве и потому разрешил своему водителю подбросить нас. Он очень дружелюбно — я его знаю еще по финской войне — относится к газетчикам. Как говорится: побольше бы такого чуткого начальства!..

Однако вскоре с машиной пришлось расстаться. Когда мы отъехали от штадива километра четыре, начались болота, болота, болота и редкий осинник, «эмка» не тянет ни в какую. Наконец водитель заявил (мы ж ему не начальство!):

— Всё, сгорели сцепления.

А может, он струхнул: чуть подальше впереди, как раз в том направлении, в котором мы ехали, был плотный артиллерийский огонь. Пришлось приказать ему отправляться обратно, что он выполнил лихо, несмотря на «сгоревшие» сцепления, а мы с Жериховым двинулись дальше уже пешком на КП первого полка дивизии.

Шли-шли, подходим к Айду-нымме. Это деревушка, все дома которой, выстроясь в один рядок, обращены в сторону противника — к гладкому-гладкому полю шириной километра в четыре. Поле перерезает река — ее название Пуртсе, на ней мы держим оборону. На другой же стороне этой речонки, то есть уже у немцев, возвышается огромная шлаковая гора сланцевого завода (в Донбассе сказали бы: терриконик). Это дивная наблюдательная вышка. Но, к сожалению, не наша…

Немцы крыли по Айду-нымме из минометов вовсю, мы у них были как на ладони. Метрах в шестидесяти от нас загорелся дом. Несмотря на ослепительность летнего дня, был отчетливо виден весь его каркас — так он пылал. Хотел я его сфотографировать, да обнаружил, что опять забыл фотоаппарат… Не везет мне. Никак не привыкну к фотоаппарату. Вот что значит не интересоваться этим с детства.

Ладно. Идем с Жериховым дальше. По нашему разумению (вернее, по моему — Жерихов смотрит во все глаза, но пока еще, я вижу, ничего не соображает. Ему хорошо — он уверен, что я все понимаю!..), — итак, по моему разумению, в маленьком лесочке у соседней деревушка — Айду-лыве — и находится нужный нам КП полка. Правда, Айду-лыве немец так интенсивно обстреливает, что я начинаю сомневаться: а что командному пункту делать под таким обстрелом? Чего ради он будет сидеть именно там? Местность совершенно голая…

Не спорю, — возможно, в моем сомнении какую-то роль играло и то, что неохота было соваться в самое пекло. Но и правду сказать: чего ради переть сдуру неизвестно куда? Кому нужна такая вздорная лихость?

Начинаю расспрашивать отступающих через Айду-нымме раненых: на старом ли месте КП полка? Они все движутся оттуда. Но, как всегда в таких случаях, одни говорят «да», другие — «нет».

Пока мы движемся по Айду-нымме (хотя деревня небольшая, но это долгая история: приходится хорониться от пулеметных очередей и минометных разрывов), идет и время.

Решаю: нет, дальше двигаться бесполезно, КП не мог не смениться!

Говорю Жерихову: «Нам надо возвращаться, узнать точно, где КП, — нам и в штадиве указали не точно: карта-то у меня мелкомасштабная, — и только тогда идти. Чтобы наверняка. А так — нет смысла».

Жерихов весьма обрадовался этому решению.

Мы вышли из деревни. У лесочка остановились, сели, закурили.

В это время из лесочка выезжают двое конных.

— Куда, товарищи? — спрашиваю я их.

— На КП полка.

— Первого?

— Первого.

— А кто вы такие?

— Командир взвода конной разведки полка и мой ординарец.

— Давно вы с КП?

— Ночью. На левый фланг ездили.

А время нашего разговора — 13.40.

— Поедете шагом, чтобы мы за вами поспели?

— Что ж, давайте.

Снова мы с Жериховым одолеваем Айду-нымме. Движемся быстро — кони горячатся да и всадники неспокойны: Айду-нымме просматривается немцами насквозь.

Когда наконец проскочили деревню и втянулись в маленький лесочек за нею, видим: связист артдивизиона сматывает в этом лесочке связь.

— Где КП первого полка? — спрашиваем его.

— Снялся.

— Это точно?

— Я слыхал, так. А точно, нет ли — не знаю, товарищ старший политрук, врать не хочу.

Командир взвода смотрит на нас с Жериховым с укоризною: задерживаем мы его.

Я говорю ему:

— Ладно, товарищ младший лейтенант, я вас отпускаю, действуйте самостоятельно. Пеший конному, и верно, не товарищ.

Он сразу же пустил коня карьером в глубину лесочка: мы разговаривали со связистом на опушке.

Та-а-ак… Что же нам делать?! Двигаться на поиски КП наугад? Нелепо! На старом месте его, безусловно, нет. Куда он перебрался, тоже неизвестно. Тем более что все время с тех пор, как мы с Жериховым шли, нам попадались отступающие: и целые артподразделения, и какие-то пехотные обозы, и пехота. Ответы же — обычные: «Один я, товарищ старший политрук, от взвода живой остался! Ищу вот часть свою!» Так ли, нет ли — как проверишь?.. Да и некогда нам проверять. А тут еще этот связист артдивизиона в лесочке: уж если артдивизион сматывает связь, то ясно, что КП стрелкового полка не остался без прикрытия, впереди.