Джульетта стреляет первой - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 1

Анна и Сергей Литвиновы

Джульетта стреляет первой

* * *

Город родимый – дыра дырой. Одноэтажки позапрошлого века вперемежку с хрущобами. В Рязани с Тулой хотя бы Кремль, во Владимире – централ, а у них – ни единой достопримечательности. Если редкий приезжий спросит, куда сходить, – его в недавно построенный торговый центр с киношкой направляют. На полном серьезе.

Старики смирились, родаки – кто на полумертвом химкомбинате за копейки вкалывает, кто в Москву на вахту мотается. Молодежь дружно мечтает сбежать навсегда. Только лет до семнадцати куда денешься? До замужа или до абитуры ты прикована дочерним долгом и школой.

Но Люся не хотела ждать совершеннолетия. Она регулярно слала посылки троюродной тетке в Санкт-Петербург, надеялась – вдруг та к себе пригласит? Чатилась на форумах русских, что осели за границей. Даже на ненавистном английском переписывалась – с френдами из Америки и прочих заманчивых стран.

– В школьных олимпиадах участвуй, – советовал мечтатель-отец.

– Готовить учись, – наставляла вечно замотанная мать.

Однако Люся в свои двенадцать уже поняла: ни таланта, ни желания к наукам у нее нет. Личико миленькое, но в фотомодели не позовут. Спорт, музыка – муторно, да и поздно. Но в шестом классе додумалась записаться в городскую театральную студию. Чего бы нет, если занятия бесплатные? Зато научат, как себя подать лучше.

Играть Бекки Тэтчер или Алису из Страны чудес ей не доверяли, но роли подруг главной героини у Люси получались. Родители ходили на все спектакли, оглушительно хлопали из первого ряда. И даже пикнуть не посмели, когда в седьмом классе дочь огорошила: она едет в Москву, на театральный фестиваль.

«Ух, развернусь!» – мечтала Люся на жесткой верхней полке плацкартного вагона.

Но детский коллектив сопровождал десяток взрослых церберов, из гостиницы поодиночке не выпускали, вся столица – только из окна экскурсионных автобусов.

«Тома Сойера» показывали в Домах культуры и школах, красавице Бекки Тэтчер иногда дарили цветы, Люсю (на поклонах она всегда стояла сбоку, у самой кулисы) никто не замечал. Она тоскливо улыбалась в размытое пятно зрительного зала. А когда однажды на сцену взошел молодой человек и протянул букет именно ей, испуганно отпрянула.

Он настойчиво вложил цветы девчонке в ладошку и шепнул:

– Там записка. Обязательно позвони.

Люся еле дождалась, пока занавес, зловеще скрипя, скроет от них торопящихся к выходу зрителей. Расталкивая друзей-артистов, ринулась в туалет, дрожащими руками выдернула из-под целлофановой обертки бумажку – только номер телефона. И короткая фраза: «Это твой шанс остаться в Москве».

Смотрела. Озадаченно хлопала глазами. Лицо парня, что вручил букет, почти не запомнила. Прыщавый, невысокий. Он в нее влюбился? А вдруг это помощник продюсера?! Ищет актрису – хоть в сериал, хоть на «кушать подано»?!

Конечно, она позвонила.

И на следующий день – будто шпион! – ускользнула из Оружейной палаты (их водили туда на экскурсию).

В автобусе – когда пересчитывали по головам – отсутствия девочки не заметили. Что ее нет на ужине – тоже. Тревогу подняли только в одиннадцать вечера – соседки по комнате побежали ябедничать, что Люська загуляла. До часу ночи опрашивали коллектив, потом обратились в полицию. С утра Люсин портрет уже показывали по телевизору и распечатывали в «Лизе Алерт».

Городские видеокамеры отследили: девочка ныряет в метро на станции «Охотный Ряд». Потом на «Фрунзенской» садится в белую «Мицубиси» без номеров. Дальше машина мелькает в районе университета – и больше не появляется. Девочка будто исчезает с лица земли.

Ее семью и друзей показывают по телевизору, приглашают на ток-шоу.

«Люсенька, доченька! – плачет в телекамеру мать. – Вернись, пожалуйста, домой!»

А экстрасенсы – куда без них – до хрипоты спорят. Один уверяет: тело ребенка – на дне глубокого черного озера. Второй взрывается: «Люсю похитили цыгане! Ее заставляют попрошайничать. Надо искать на вокзалах!»

Но оба врут.

* * *

Солнце не появлялось уже пятнадцатый день.

Таня сунула ноги в тапочки на меху, подошла к окну, взглянула на уличный термометр. Минус один, вместо снега – склизкий, пакостный дождь. Девушка запахнула потуже махровый халат. И вдруг расхохоталась.

Чего она ведет себя, словно старуха?

Распрямила плечи и отправилась к зеркалу. Вглядывалась в лицо безо всяких поблажек – под яркой лампой, с близкого расстояния. Однако осталась довольна. Пусть по утрам она хандрит и мерзнет, но выглядит беспечной и юной. Единственную морщину между бровями (косметолог называла ее «складкой гордячки») они совместными усилиями побороли. Глаза блестят, цвет лица прекрасный. Раньше Татьяна обожала тестировать инновации – чудодейственные кремы, биодобавки, омолаживающие якобы процедуры. Нынче (годы прибавили ума!) поняла: нужно всего лишь высыпаться и по часу в день бегать. Обязательно на свежем воздухе. В любую погоду.

Низкое небо некрасиво переливалось всеми красками серого. Ветер выл тонко и злобно. Прохожие дружно сутулились, прятали носы в воротники темных, под стать погоде, курток.

Ей по-прежнему хотелось на диван, под плед и, может быть, даже грелку в ноги. Но Таня мужественно надела ярко-синие спортивные брючки, алый легкий пуховичок, шапку цвета летнего неба. Зашнуровала зимние кроссовки и бросилась противостоять лени и погоде.

Россыпь мокрого мутанта, то ли дождь, то ли снег, ударила по лицу. Прямо у подъезда (тоже мне, респектабельный район!) блестела под тонким ледком огромная лужа. Таня прыгнула, поскользнулась, едва не упала. В кроссовке хлюпнула вода. Но, вместо того чтобы чертыхнуться, девушка улыбнулась непогоде. Дерзко, с вызовом. И, огибая озерца грязи, побежала к парку.

Вернулась после пробежки распаренной и почти счастливой. Набрала ванну с пеной, нарезала витаминной закуски – киви, мандаринчики, пижонский кумкват. Принесла планшет, включила Штрауса, плюхнулась в воду, раскрыла журнальчик.

Глянец распахнулся на странице с тропиками. Красавица, шезлонг, коктейли. И солнца неизменный свет.

Татьяна хмыкнула, закончила из Блока: «Живи еще хоть четверть века. Все будет так. Исхода нет».

Мрачным февралем сложно не вспоминать о лете. В их рекламной тусовке народ вообще помешался. Многие бывшие сослуживцы ушли в дауншифтеры. Сбегали от депрессивной московской зимы на Бали, Филиппины, Гоа. Хвастались: если сдавать квартиру да еще подрабатывать удаленно, можно жить почти королевичами.

Таня восторги беглецов не разделяла. Она сама, конечно, тоже пробовала – благо зарплата немалая – уезжать зимой в теплые края. И всегда дня три искренне восторгалась лазурными водами океана, тропическими коктейлями, гламурными закатами, восхитительным бездельем. Но потом начинала отчаянно скучать. По отчиму с его бигосами и гуляшами. По мамочке с ее суматошной и навязчивой заботой. А главное – она искренне не понимала, чем в тропическом раю можно заняться. Йога, медитации, поиск внутреннего «я»? Но ей куда больше нравилось не копаться в себе, а действовать. Дайвинг, серфинг и кайтинг быстро надоедали. Мемуары писать? Она для этого слишком молода. Просто книги читать? И в Москве можно.

К тому же тропический расслабон очень быстро размягчал мозг. Таня всегда гордилась, что легко переключается с английского на французский и с ходу может придумать десяток слоганов – хоть про пиццу, хоть про карбюраторы. Но после трех дней купаний, безделья и коктейлей ум будто в спячку впадал.

– Так и надо, ты наконец начинаешь расслабляться! – поучали опытные дауншифтеры.

Но Таню состояние тотальной лени пугало и раздражало. Зачем жить, если ты овощ? Зачем вставать по утрам, если днем тебя ждет только слепящее море и раскаленный песок? Что за скука – когда никто тебя не разыскивает, не теребит, не прессует!