Дьявол против кардинала (Роман) - Глаголева Екатерина Владимировна. Страница 17

Ришелье сообщил обо всем Марии Медичи, и та, не раздумывая, приказала ему согласиться. Мария все еще была напутана недавними событиями, несмотря на радушный прием, оказанный ей в столице. Чувствуя, как начинает ломить в затылке, Ришелье написал зятю и велел привезти дочь в Париж, пока ни о чем ей не говоря, якобы для представления ко двору.

Нельзя сказать, что письмо шурина обрадовало господина дю Пон де Курле. После авиньонской ссылки он дал себе зарок: держаться подальше от двора и его интриг. Слава Богу, все остались живы, и для дочки сыскался жених — ее кузен Симон де Виньерон. Правда, он небогат, но и бедствовать им не придется. И вот теперь — пожалуйста, новые хлопоты. И все же после бессонной ночи, проведенной в мучительных раздумьях о судьбе — в конце концов, разве может человек знать, в чем его счастье? — он приказал дочери укладывать дорожные сундуки.

Загнав боль поглубже и стараясь о ней забыть, Ришелье сел в карету и поехал в гостиницу «Три лилии», где остановились его зять и племянница. Они занимали три скромных комнатки в верхнем этаже.

— Сейчас я пришлю к тебе ее, — хмуро сказал дю Пон де Курле после того как они обнялись. — Скажи ей все сам, Арман.

Он вышел. Вскоре по коридору простучали каблучки, зашумели юбки, и дверь распахнулась.

— Дядюшка! — воскликнула Мари-Мадлен. Она подошла, присела и поцеловала ему руку.

— Ну, здравствуй, здравствуй! — Ришелье обнял ее и поцеловал в лоб. — О, да ты теперь просто красавица!

Девушка засмущалась. Они сели в кресла друг против друга. Ришелье любовался племянницей. Конечно, красавицей она не была, но обладала прелестью юности, живым взглядом темных глаз, нежной бархатистой кожей. Расспросив, как они доехали и устроились в столице, Ришелье перешел к делу.

— Ты уже невеста, — сказал он, — и у тебя появился жених.

Девушка порозовела и опустила глаза.

— Через два дня в городской Ратуше будет бал, где я представлю тебя ее величеству, — продолжал Ришелье. — Там ты с ним и познакомишься. Это господин де Комбале, племянник герцога де Люиня.

Мари-Мадлен вскинула на него испуганные глаза, кровь отлила от ее щек.

— Но дядюшка, — пролепетала она, — как же так? Я ведь уже помолвлена с господином де Виньероном!

— Помолвлена, но не обручена, — возразил дядюшка. — Подумай о своем будущем. Ты поживешь в столице, будешь представлена ко двору. Вернуться в свою глушь всегда успеешь.

На глаза девушки навернулись слезы. Она опустила голову, ее плечики начали вздрагивать под наброшенной на них косынкой.

— Дядюшка… Дядюшка… — всхлипывала она. — Ведь я люблю его…

Ришелье встал и подошел к окну. Он был взволнован и хотел скрыть это от племянницы. Она была ему как дочь, и теперь его терзали муки сомнения, ведь он не был уверен, правильно ли поступает.

— Ты не обязана давать согласие, — произнес он изменившимся голосом, отвернувшись к окну. — Ты всего лишь приедешь на бал и познакомишься с господином де Комбале. Я ведь даже не отец тебе, чтобы решать твою судьбу…

Мари-Мадлен перестала плакать и посмотрела на него. Прерывисто вздохнула, как ребенок.

— Дядюшка, скажите, это нужно для вас?

От этих слов у Ришелье подступил комок к горлу. С трудом сдержавшись, он подошел, взял в руки ее похолодевшие пальчики, коснулся щекой влажных локонов.

— Дитя мое, ты должна думать только о себе. Тогда тебе будет легче жить…

Через два дня Ришелье заехал за родственниками в своей карете, чтобы отвезти на бал в Ратушу, который парижские власти устраивали в честь королевы-матери. Мари-Мадлен была бледна; она надела платье, подаренное дядюшкой, и полумаску, чтобы спрятать припухшие от слез глаза и нос. Садясь в экипаж, она шепнула: «Я решила, я согласна», и после всю дорогу молчала.

К Ратуше один за другим подкатывали экипажи, кучера бранились, пытаясь разъехаться в этой толчее. Внутри было шумно и душно, потрескивали факелы, играла музыка, пахло приторными духами и разгоряченным телом. Мари-Мадлен оробела и шла, не поднимая глаз, под руку с дядей, одевшимся в мирское платье; ее отец держался позади. Королева-мать, обмахиваясь веером, с торжествующим видом сидела в креслах, отвечая на приветствия и милостиво принимая уверения в почтении от отцов города.

— Отчего вы так бледны, моя милочка? — спросила она, когда Мари-Мадлен присела перед ней в глубоком реверансе. Бедняжка молчала, не зная, что отвечать.

— Девушкам нужны танцы и комплименты, чтобы вернуть румянец на их прелестные щечки, — развязно сказал невесть откуда взявшийся Люинь. С ним был тихий застенчивый юноша, которого он представил как господина де Комбале. Грянул оркестр, Люинь мигнул племяннику, тот неловко поклонился и пригласил Мари-Мадлен на танец. Она молча подала ему руку. Ришелье следил взглядом за этой странной парой, однако Люинь взял его за локоть и увлек в соседнюю комнату, небольшой кабинет, где его улыбкой встретил нунций Бентивольо.

— Ваша племянница — само очарование, — говорил Люинь. — Я уверен, дети будут счастливы вместе.

Войдя в кабинет, он плотно закрыл двери и извлек из-за пазухи свернутую трубкой бумагу.

— Его величество подписал представление на вас о кардинальском сане, — сказал он, издали показывая бумагу Ришелье, — и господин нунций согласился лично ходатайствовать о вас перед святым отцом.

Ришелье с Бентивольо обменялись учтивыми поклонами.

— Надеюсь, — продолжал Люинь, — все недоразумения улажены, и отныне мы станем добрыми друзьями.

Ришелье понял, что его более не задерживают, и пошел к выходу. Нунций направился было за ним, но Люинь остановил его:

— Одну минуту, монсеньер!

Когда они остались одни, Люинь снова плотно прикрыл двери и сказал небрежным тоном:

— Я бы просил вас, как бы это сказать… не проявлять излишней настойчивости со святым отцом. Все мы должны уважать его волю. Если он сочтет епископа Люсонского достойным кардинальского сана — так тому и быть, а если не сочтет… Так, пожалуй, и еще лучше, а?

Бентивольо понимающе кивнул.

В конце декабря Люинь, находившийся с королем в Кале, был разбужен грохотом пушечной пальбы. Ошарашенный спросонья, он сел на постели, моргая глазами. Двери распахнулись, и в спальню влетел счастливый Людовик с письмом в руке:

— На, читай!

Встревоженный Люинь несколько раз пробежал письмо глазами, потом улыбнулся:

— Так вот почему столько шума, сир?

— Я бы желал, чтобы он был еще громче! — воскликнул Людовик. — Вставай, собирайся, поехали, я хочу его видеть!

Не прошло и часа, а два всадника уже скакали по дороге в Париж, за ними едва поспевала охрана. Проведя два дня в седле, Людовик примчался в Лувр, побежал на половину королевы, наскоро обнял жену и поспешил в покои герцогини де Люинь. В люльке сладко посапывал младенец. Король бережно взял его на руки и нежно поцеловал. Малыш раскрыл глазенки.

— Сын, у тебя сын! — любовно произнес Людовик, обращаясь к Люиню, но не отрывая взгляда от кукольного личика. — Я тоже буду ему отцом — крестным.

Празднества по случаю рождения Луи-Шарля д’Альбера, герцога де Люиня, продолжались несколько дней. Из крестной купели его приняли король и королева.

А одиннадцатого января из Рима пришло письмо: Папа возвел в кардинальский сан архиепископа Тулузского.

— Вы слышали? Гугеноты захватили Прива! — с порога объявила Антуанетта дю Верне. Несколько пар женских глаз непонимающе уставились на нее.

— Нет, каковы! — Антуанетта не могла сдержать возбуждения и расхаживала по комнате, взмахивая руками. — Мало того, что они не выполняют приказов короля и действуют точно ему назло, так теперь их маркиз де Шатильон отбил Прива у герцога де Монморанси! Хорошо еще, что Кадене удалось уладить все дела в Лондоне, а то бы и английский король высадился нам на голову! Говорят, король сделает Кадене герцогом.

— Да, он теперь будет герцог де Шон, — вставила Анна Австрийская, гордая своей осведомленностью.