Маги и мошенники - Долгова Елена. Страница 74

– Двенадцать часов? – нахмурился император. – Но с тех пор, как я отправил тебя под арест, прошло уже два месяца… Приглядись повнимательнее, за окном зимнее море… Я был крайне удивлен, увидев тебя украшенным совсем свежими синяками.

– Что?!

– Это мошенничество с календарем проделал подлый писака Россенхель. Он или отомстил специально, или, быть может, просто сгоряча перепутал в романе даты, но время в темнице и в апартаментах потекло по-разному. Для тебя, мой бедный друг, это только двенадцать часов, зато я шестьдесят дней страдаю от последствий нашей ссоры.

– Что случилось за это время, государь?

– К сожалению, ты был прав, – брюзгливо ответил Гаген. – Нам следовало помиловать этого Клауса и приберечь в каком-нибудь тюремном замке – как лучшее доказательство его собственной подлинности. Едва народ удостоверился в казни Бретона, как на место одного мятежника явились сразу четверо самозванцев. Каждый утверждает, что казнили подмену, а он и только он – чудом спасшийся ересиарх.

– Претенденты опасны?

– Не обладают ни сообразительностью, ни своеобразием оригинала – это просто тупые простолюдины, пригревшиеся в лучах славы покойного мерзавца. К счастью, их много, а не один – и все отчаянно соперничают друг с другом. И, тем не менее, в южных провинциях неспокойно – на Эберталь движется армия взбудораженного мужичья.

– Что еще, мой император?

– Адальберт не пощадил перьев – у нас дворцовый переворот. Ты знаешь, что мой брак с уэстокской принцессой бездетен и я не в состоянии его расторгнуть по политическим соображениям. У Империи нет наследника. Взбунтовалась моя собственная гвардия, Лохнер исчез – то ли перешел на сторону заговорщиков, то ли уничтожен, в заливе – корабли уэстеров, с чужеземцами стакнулись мои же приближенные, я низложен и арестован, мой драгоценный кузен Хьюг празднует победу…

– Но это же абсурд!

– Конечно, это полная нелепость, но ты попробуй объяснить подобное сочинителю любовных поэм. Он смыслит в политике не более, чем свинья в цитронах. Я знаю, как можно бороться с врагом настоящим, но понятия не имею, как бороться с врагом, порожденным разгоряченным воображением литератора. Ты знаешь не хуже меня, мой бедный друг – сочинители любят писать о том, о чем никакого понятия не имеют…

– Быть может, коль скоро вмешательство Россенхеля прекратится, дела наши придут в порядок сами собой?

– Это великая ошибка, Людвиг. Дела, предоставленные сами себе, имеют свойство приходить только в еще больший упадок и беспорядок!

– Нужно выбраться отсюда – я сам должен увидеть все это своими глазами. Быть может, Хронист…

– Я не желаю более полагаться на чернокнижников! К тому же, он ушел за Грань, исчез…

– Эй, Россенхель! – на всякий случай позвал Людвиг.

Эфир ехидно молчал, Хронист не показывался.

– Ну уж дверь-то вы бы мне могли отворить, Вольф. В конце концов, что я могу поделать, сидя под замком? Наше соревнование требует честных условий.

Портал появился внезапно, стена неистово вспенилась, растаяла и открыла светлый прямоугольник прохода. Сам Адальберт не показывался, по ту сторону окна стыли под мелким снегом серые камни и жесткие кочки мертвой травы.

– Это поле казней под стенами Эберталя. Мы сберегаем несколько часов езды.

Гаген Справедливый нехотя поставил сапог на рамку портала.

– Вот до чего нас довела мерзкая магия – кристаллы, ведьмы, гримуары! Прав был примас Эберталя – это нечестивое занятие, которое никому не сулит добра. Однако, абсурд преодолевается абсурдными средствами. Преодолеем же колдовское наваждение средствами колдовскими. Смелее!

И министр империи вместе с императором Церена скрылись в тусклом свечении магического окна.

Портал вспенился мелкими пузырьками, вскипел, а потом бесследно исчез, и все утихло. Спустя несколько минут тяжелая дубовая дверь решительно отворилась, в щели показалось угрюмый плоский профиль мэтра Райга.

Выражение этого лица претерпело удивительные трансформации. Сначала гномоподобный сторож вяло удивился – комната оказалась совершенно пустой. Удивление сменилось мрачным, с оттенком подозрительности, раздражением – мэтр Райг вошел, наполовину прикрыл за собою дверь, обстоятельно заглянул под кровать, под скамью и даже под маленький, шаткий стол, задрал голову и осмотрел потолок, потом ощупал и проверил решетки. Гримаса несказанного изумления исказила неподвижную обычно физиономию тюремщика. Чудо настолько поразило его, что несчастный замер наподобие столба или некого другого архитектурного излишества, любимого зодчими Империи.

Этим воспользовался вертлявый сквознячок. Струя холодного воздуха просочилась сквозь окно, потом юркнула в дверь, а затем внезапно сменилась сильным порывом зимнего ветра. Дверь, поколебавшись, с громким стуком захлопнулась, внешний запор, поддавшись сотрясению, упал в гнездо, наглухо запирая выход.

– Эй, кто-нибудь! Откройте засов! – запоздало взвыл незадачливый мэтр Райг.

Привычные к крикам и мольбам стены молчали с каменным равнодушием.

– Выпустите меня!

Никто не торопился откликнуться. Поодаль, в караульной комнате, двое гвардейцев, тех самых, что насмерть подстрелили Вольфа Россенхеля, на минуту прервали игру в кости, чтобы пожать плечами не без доли своеобразной философии.

– Кто это там орет как резаный? – спросил первый гвардеец.

– Узник – бывший министр Империи, – ответил второй.

– Приятно послушать. Поделом ему, нечего было негодяю заноситься, – наставительно заметил первый. – А голосом он что-то на себя не похож.

– Должно быть, простудился – в этом году дьявольские холода, а сквозняки прямо ледяные.

– От сквозняков хорошо помогает выпивка.

– Но ему вина не дают, – злорадно добавил второй.

– И это справедливо.

Солдат кивнул, соглашаясь, и они с энергично продолжили игру, с удовольствием встряхивая стакан под вой ветра в бойницах и монотонные, безответные призывы…

Глава XXVII

Снежная стая

Людвиг фон Фирхоф. Северная провинция Империи.

Тонкий, словно полотно, налет снега пеленой укрыл широкое пустое поле, чтобы покорно растаять в случае оттепели или превратиться в глубокий, мягкий покров – как повезет. Белая поземка стлалась зверьком, но ни один человеческий след не пятнал заснеженное пространство.

На самом краю поля высилось несколько старых дубов. Голодные вороны, сорвавшись с корявых ветвей, время от времени делали круг, чтобы вернуться и вновь рассесться по местам наподобие странных плодов – огромных и черных. В результате снег у подножия деревьев оказался усыпан мелкими сучьями, остатками сухой листвы, сгнившими желудями и разнообразным мусором.

Ближе к полудню – к тусклому, зимнему полудню, когда солнце едва-едва светит сквозь дымчатую пелену облаков, – на краю поля показался всадник. Он скакал верхом на муле, видом напоминал монаха, и к тому же, несмотря на стужу, оказался совершенно бос. Холод, кажется, совсем не смущал проповедника – на его лысом черепе безвредно таяли редкие прозрачные снежинки. Пронзительный взгляд старца сверлил пространство.

Мул отпечатал по полю длинную цепочку следов и скрылся за отдаленной рощей. Спустя некоторое время к старым дубам приблизились еще двое путников, укутанные в зимние плащи, всадники напоминали бесформенных кукол. Верховые придержали лошадей, всматриваясь в затуманенный горизонт.

– Как ты полагаешь, Людвиг, куда торопится тот праведный человек на муле?

– Понятия не имею, государь. Быть может, он, как и мы, в бегах. Но, скорее всего, просто ищет подходящий объект для сбора пожертвований. Ага, вот он скачет обратно! Неужели его поиски столь быстро увенчались полным неуспехом?

Босоногий странник несся теперь во всю прыть, отчаянно погоняя мула. Животное скакало так быстро, как только умело, перепуганные вороны поднялись в лет, но вскоре, покружившись на полем, опять расселись по веткам.

– Кем оказался этот торопливый всадник?