Владимир Высоцкий в Одессе (Документальная повесть) - Цыбульский Марк. Страница 17

Ну, в общем, всякие мысли есть. Про Одессу можно снять очень много интересного. Она всегда была городом интересным, а вот в начале века, о котором снят наш фильм, там тоже было много интересного. Там всегда было много искусства, и так далее. И вот оттуда я написал песню об Одессе.

Ещё там была такая песня, которую поют Рада и Коля Волшаниновы. Я писал для них тоже эту песню. Такая она получилась действительно цыганская… Я туда написал все песни, которые, в общем, мне не свойственны. Первый раз я попробовал себя в этом жанре, таком жанре стилизации, лёгкости какой-то. Ну вот. А роль сама — интересная. Ну, это вы увидите. Там, правда, мне говорят, что немножечко пристёгнут конец. Но дело в том, что персонаж, о котором идёт речь, он действительно погиб. Правда, он погиб не так, как в фильме, а там был такой эпизод написан, последние минуты фильма были такие: ехал, значит, начальник полиции в карете в полицию докладывать о том, что здесь опасный преступник Коваленко находится. И в это время, когда он останавливался на каком-то перекрёстке, открылась дверца кареты, туда вошёл Бенгальский, герой, которого я играю, и сказал: „Добрый день, Вано!" — и ударил его по физиономии. У них началась там драка, он ему надел наручники на руки. Я не знаю, так ли это было на самом деле, во всяком случае, погибли они… Он выбросился вместе с этим полицейским в Неву. Выбросился, когда карета шла рядом с парапетом. Он схватил его, оттолкнулся от кареты, они вывалились в Неву, и оба погибли. Ну, так как у нас уже это… этот эпизод снимать не пришлось нам, мы сделали пожар, ну это вы увидите сами. В общем, не имеет значения, важно, что этот человек действительно погиб за дело, в котором он боролся.

Ну, я не буду вам рассказывать содержание картины. Я единственное хочу вам рассказать, например, такой эпизод… Это обычно всегда на встречах со зрителем рассказывают: как нам трудно сниматься. Ну, вообще любая работа — трудная, и задаром деньги у нас не платят, и правильно делают. Ну вот, например, в этой картине дважды Юматов, один раз я, дважды Юматов… Ну, случайно. Мы праздновали свой день рожденья второй раз. Один раз, когда мы снимали эпизод в маленьком переулке в одесском, где нет никакого движения, мы снимали там проезд на лошади. И вот, впереди шла машина с камерой, там сидел оператор, гнали мы лошадь, он — за кучера, а я сидел сзади. Ну, сняли один дубль, второй дубль, а этот переулок выходил как раз на улицу, где одностороннее движение, и там никогда из этого переулка не выезжают машины. Так что на больших скоростях несутся машины и никогда не тормозят около этого переулка. И вот надо же было — наше цыганское счастье, — что лошадь понесла, закусила удила, потом, значит, какой-то… какая-то неровность была в почве. Юматова выкинуло из этой кареты, и он ну буквально в двух сантиметрах от заднего бампера машины ударился, и сломал себе ногу. Ну, случайно он лицом не ударился об машину, потому что шофёр почувствовал и дал газ в это время, и уехал. Вот.

А у меня довольно смешнее был эпизод. Я, значит, вспомнил фильм, который называется „Дилижанс", когда там индейцы убивают возниц. Там один из героев этого фильма пролезает по оглобле, значит, и там хватает повод лошади. Вот я так стал, выскакивая за этим самым поводом. В это время лошадь вынесла нас на улицу, где шли машины, и на моё счастье не было ни машины, ни трамвая. Остановились мы прямо на трамвайных путях. Я туда залез, значит, достал этот самый… эту штуку, тянул, тянул — никак нельзя было… всё было бесполезно, потому что она так закусила это всё крепко. Вот. Ну и, к счастью, намоталось вожжа на колесо, и она остановилась, лошадь. Вот такие всякие смешные истории у нас были.

Снимали мы настоящих биндюжников, которые до сих пор есть в Одессе. Если кто помнит бабелевские рассказы, помнит много рассказов о биндюжниках, действительно, есть. Это очень смешные люди, очень сме…, но необыкновенно способные. Они лучше, чем артисты, работали. Когда мы их привозили, они со своими биндюжными палатками этими самыми приезжали к нам на студию, то работа кипела. Мы то, что положено было за восемь часов, снимали за четыре, иногда — меньше. Они прекрасно работали — куда встать, чего сказать, замечательно» [89].

Режиссёр фильма Г. Юнгвальд-Хилькевич с самого начала в роли Бенгальско-го-Коваленко видел только Высоцкого, также как полутора годами раньше Г. Полока не мыслил другого актёра в роли Бродского-Воронова. Времена, однако, были такие, что не режиссёр решал, кому играть, а худсовет, поэтому режиссёры вынуждены были тратить время и плёнку на пробы других актеров, после чего можно уже было доказывать худсовету, почему они остановили выбор на том или ином исполнителе.

Не стал исключением и фильм «Опасные гастроли». На пробы для роли Жоржа Бенгальского режиссёр пригласил известных актёров В. Шалевича, Р. Громадского, Ю. Каморного и Е. Жарикова, предупредив, однако, что выбор он свой уже сделал, — роль должен получить Высоцкий, — поэтому от остальных требовалось показать себя не с лучшей, а с худшей стороны. «Киношное братство» сработало, как надо, — роль получил Высоцкий.

Собственно, Г. Юнгвальд-Хилькевич и не делал секрета, кого из актёров он хочет пригласить на главную роль. Отвечая на заявление члена худсовета Одесской студии Неверова, сказавшего во время обсуждения, что «в Высоцком отсутствует героическое начало, у него усталый грустный взгляд», режиссёр ответил: «Я не согласен с мнением Неверова по поводу В. Высоцкого. Сценарий писался на него (выделено мной. — М. Ц.), и сам он принимал активное участие в его создании» [90].

Я спросил режиссёра, что именно привнесено Высоцким в сценарий. «Он предложил эпизод с переодеванием в нищего, когда он говорит: „Подайте одну копеечку!" — ответил Г. Юнгвальд-Хилькевич. — Потом ещё была его идея, что он переодевается в богатого буржуа, и когда он видит, что за ним идут сыщики, — резко поворачивается и кричит: „Стоять!" И отправляет их в другую сторону. Там текст — это его импровизация была, в тексте сценария этого не было. Но я Володю так обожал, что если бы он даже всё сказал своими словами, я бы тоже это сохранил. Его предложения касались возможности дополнительного актёрского перевоплощения.

И ещё в фильме есть вставленная им фраза… Это когда он разносит листовки — или что там такое было, что-то революционное, запрещённое — и в типографии отдаёт это Юматову, то говорится бегу, бегу — и не знаю куда". Я так понял, что этот вопрос его тревожил. Потом я от него эту фразу ещё несколько раз слышал». (Фонограмма беседы от 1.03.2008 г.)

Через много лет после описываемых событий, отвечая на вопрос журналиста, трудно ли было утвердить Высоцкого на главную роль, режиссёр ответил:

«Господь этого хотел. Этого не должно было случиться, и иначе как чудом назвать нельзя. Володю уже травили. Но в то время партия и правительство как раз кокетничали с Западом, утверждая, что большевики в 1917 году не готовили вооружённый переворот, и во всём виноваты эсеры. Мы попали в струю! Мне сказали, что я должен показать революционного героя, в которого будут играть мальчишки.

А когда картина уже была снята, началась очередная холера. Режиссёр Кулиджанов на каком-то очередном съезде КПСС сказал, что наше советское кино самое лучшее в мире, но на нём есть тёмное пятно — эксперимент Одесской киностудии с „Опасными гастролями". Мол, они пытаются тайно протащить в наш идеологический советский кинематограф методы американского коммерческого кино. Такого комплимента до сих пор мне не отваливал никто! И я понял, что картину не выпустят в прокат… Но ошибся. Выпустили, на заработки.

С Геннадием Збандутом, директором Одесской киностудии, мы поехали в Москву по вызову правительственной телеграммой уже после того, как картину практически запретили в Госкино СССР. Вдруг нам заявляет сам министр кино Романов: „Кто сказал, что плохая картина?! Поздравляю!" Мы с Геной были почти в инфарктном состоянии…