Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята". Страница 5

И когда дождались — никто не удивился.

Все было не так масштабно и трагично, как нам того хотелось, но это стало для нас большим удивлением, ведь теперь мы впервые поняли — окончательно и бесповоротно, — что все по-настоящему, все реально. И каждый может оказаться на месте Эльке.

Это случилось во время тренировок. Нас тренировали комплексно: были упражнения на выносливость, на быстроту, на силу, на меткость, а с недавнего времени ввели и тренировки по рукопашному бою. Мы сначала смеялись, мол, куда нам такое, неужели мы действительно будем кем-то вроде солдат? Неужели нас научат не только стрелять? А потом начались занятия, и мы поняли — научат.

Сначала мы разучили самые основные приемы и захваты и отточили подсечки, запомнили важнейшие болевые точки и наиболее эффективные методы воздействия. Мы штудировали учебники и каждое занятие на манекене показывали, куда лучше бить, если хочешь просто причинить боль, куда — чтобы довести человека до истерики, а в каком месте человек не почувствует вообще ничего.

Потом нам выдали деревянные палочки — длинные и плотные продолговатые тросточки, которые изображали оружие. Иногда они играли роль ножей, иногда — обычных палок, которые легко было раздобыть на улице для любой уличной драки. Но что бы они ни заменяли, синяки от них оставались одинаковыми у всех — крупными, темными и жутко больными. На них даже смотреть было страшно, а наставники заставляли нас мазать их, чтобы быстрее прошли, надавливая на контуры больного места. Девочки плакали, и тогда наставники давили сильнее, говоря, что мы — сильнее этой боли, что она не должна нам мешать. Я не плакала, наверное, только чудом. Не знаю, что позволяло мне держаться, но я закусывала губы и стоически терпела садистские прикосновения чужих рук.

Иногда от палочек оставались занозы, которые, если на заметить их сразу, начинали гноиться через пару дней. У многих ноги покрывались небольшими гнойными нарывами, из-за которых они бегали в медпункт каждый вечер после занятий, чтобы извлечь щепочку и обработать рану. У меня в занозах были все руки, но я успевала вытащить их вовремя, не давая загноиться и врасти в кожу. Хотя каждый раз после того, как я ковыряла иголкой ладони, брать палку снова было невероятно больно. Но я терпела — слабых у нас не любили не только мы сами, но и наставники.

На смену коротким палкам пришли длинные — тонкие, длинные шесты, удары которыми казались в сотню раз больнее, чем обжигающие прикосновения коротких тросточек. Нас учили бить ими по спине и по ногам, тыкать тупыми краями в живот и грудь. С каждым днем мы все больше овладевали различными приемами, и к концу второго месяца — с того момента, как такие тренировки вообще появились в нашем распорядке дня, — мы уже умели совершенно спокойно орудовать этими деревяшками и знали с какой стороны подбираться лучше, чтобы дольше оставаться незамеченными.

Первая кровь случилась на одной из таких тренировок. Эльке, девочка старше меня на год, считалась одной из лучших в рукопашном бою. У нее почти никогда не было синяков, потому что она успевала обезвредить соперника до того, как он решался причинить ей хоть какой-то вред. Она мастерски владела шестом, чуть хуже — короткой палкой, но преподаватели хвалили ее, и мы все знали, что это заслуженно.

Но не все были готовы с этим мириться.

На обычной тренировке все шло, как всегда. Мерно стучали друг о друга шесты, тяжелое дыхание разносилось по всей комнате, глухие удары раздавались с разных сторон. И вдруг что-то пошло не так. Эльке тихо вскрикнула. Я обеспокоенно обернулась, едва не пропустив удар своего противника, но вовремя затормозила шест. Эльке лежала на полу, а девочка, Гретта, безжалостно избивала ее ногами. Я видела, как кровь залила милое личико Эльке, как она безуспешно пытается прикрыть руками и лицо, и живот одновременно. А мы стояли в оцепенении и жадно вдыхали металлический, едва заметный аромат крови. Мы во все глаза смотрели на эту нечестную схватку, и никто не решался подойди или хотя бы нарушить повисшее молчание. Мы стояли и не вмешивались, только следили за развитием событий и надеялись — я надеялась, — что Эльке даст отпор Гретте, что она оттолкнет ее или сделает одну из тех подсечек, которым нас научили, что она дотянется до шеста и заставить Гретту рыдать от боли. Но Эльке не двигалась, а Гретта не собиралась останавливаться, пиная ее по животу и бедрам с горящей злостью во взгляде.

Мы столпились вокруг. Нас не учили стоять друг за друга, наоборот — каждый день твердили, что каждый здесь сам за себя. Мы боялись того момента, когда придется это доказать, когда придется наглядно продемонстрировать, что мы усвоили данные нам уроки. Но когда этот момент наступил, мы со своей задачей справились. Смотрели только голодными волчатами на кровавую расправу и ничего не делали.

Наставник, конечно, не дал Гретте забить Эльке насмерть, но ей досталось сильнее, чем мы могли подумать. Из спортивного зала ее выносили на носилках, а она только тихо плакала и закрывала лицо в кровавых потеках руками. Но я видела, как слезы ее смешиваются с алыми разводами крови и стекают по щекам, пачкая ее светлую футболку и носилки. Я почему-то была уверена, что за эту грязь ей тоже достанется — но уже от коменданта.

Гретту увели на беседу с начальником лагеря. Мы не знали, была ли драка подстроенной или так сложились обстоятельства, но нервная дрожь еще долго нас не отпускала. Она кипела внутри, разгоняла по телу кровь и оттого была странно приятно, завораживающей, возбуждающей. Мы не могли усидеть на месте, все время хотелось двигаться, хотелось хотя бы говорить о произошедшем, но за это наказывали. Мы продолжали перешептываться еще несколько дней, но потом острота ушла, и это событие перестало казаться нам сверхнеобычным и важным. Оно кануло в Лету наших будней, затерлось бесконечными тренировками и новыми приемами. И я бы забыла его, если бы не Ханс.

Он пришел к нам на третий день после случившегося. Появился внезапно. Я заметила его, когда мы из столовой шли в учебный кабинет. Он поманил меня к себе, и наш наставник кивнул, разрешая мне выйти из строя.

Ханс, едва я подошла к нему, придирчиво осмотрел меня с ног до головы.

— Ты в порядке? — спросил он. Я непонимающе кивнула. С чего бы мне быть не в порядке? Даже к третьему дню событие, произошедшее в спортзале, уже не казалось особенным. Я и подумать не могла, что он за меня волнуется.

— А что-то случилось? — все-таки поинтересовалась я. Он усмехнулся.

— Ну если драки для вас здесь события не из ряда вон выходящие, то тогда, пожалуй, ничего.

— А, ты об этом.

Еще в первый наш с ним разговор наедине он попросил называть его на «ты», и я без зазрения совести это делала, хотя и почувствовала тогда неодобрительный взгляд кого-то из работников лагеря на себе.

— Было? — снова спросил он.

— Было. Но ты, наверное, знаешь, что напали на другую девочку, не на меня, поэтому ничего страшного не случилось. Не переживай.

Я все еще была немного диковатой с ним, все еще подозрительно относилась к его визитам и вопросам, хотя к тому моменту мы были знакомы уже несколько месяцев. И он это видел, но терпел, продолжая со мной возиться.

— Тебе ничего не угрожает? — тихо спросил он и посмотрел на мои синяки на ногах, видневшиеся из-под учебного платья.

— Ровно столько же, сколько и остальным. Все нормально.

Я хотела уже вернуться в класс, чтобы не вызывать еще больше неприятных слухов, которые и так ходили из-за наших постоянных встреч. Наверное, он это почувствовал.

— Встретимся в пятницу? Я тебя заберу.

Как будто у меня был выбор. Но я никогда не решала отказывать ему, никогда не смела говорить «нет», смотря в его глаза, глядящие на меня с такой нежностью и заботой. Я просто не могла позволить себе огорчить его или сказать ему «нет».

Поэтому только кивнула и побежала в учебный класс, услышав напоследок его еле слышное «Будь осторожна».

И я знала, что буду. Ради него — точно.