Синие лампы темного мира (СИ) - Нартова Татьяна. Страница 88

- Я никому ничего не расскажу! – немедленно заверила Андрея охотница. Но тот лишь фыркнул.

- Да мне плевать. Ты меня бесишь. Тебе природа дала такую возможность: служить щитом миру, а ты устраиваешь истерики. Сучишь своими ножками, словно принцесса: «Подайте мне то, сделайте это». Хочешь вернуться к своим горшкам с редиской? Какая же ты жалкая. Имя себе придумала, Сан. Никакое ты не светило, ты обычная малолетняя дура с завешенной самооценкой.

- Правда? – Сан могла многое стерпеть, но слова Паровского больно задели ее. – Да пошел ты, придурок! Хочешь стать щитом, значит, спасителем человечества? Боюсь разочаровать тебя: кабеты зря старались. Нам ничего не поможет. Мы все сдохнем. Один за другим. А потом пожиратели примутся за остальных, высосут их частицы. Не будет больше людей, так-то вот!

Удивительно, но только повторив услышанное от Пресекателя вслух, Сан поняла, насколько это ужасно. Если бы не охватившая ее злость, она бы точно расплакалась. Но вместо этого из горла девушки вырвался нервный смешок:

- Да, полтора года псу под хвост, как тебе такое?

- Ты врешь, ты врешь! - А вот Андрея совсем переклинило. Как взбесившийся бык, заметивший тореадора, он кинулся на Сан.

Толчок пришелся в правое плечо и грудь. Пяткой левой ноги девушка зацепилась за какой-то выступ. А дальше произошло то, чего она больше всего боялась. Мир опрокинулся, и Сан, несколько раз заполошно взмахнув руками, полетела с крыши вниз. Последнее, что она почувствовала, прежде чем отключиться – дикая боль в спине, словно Карпатову разломили пополам.

 «Планета, к которой подлетал наш корабль, больше всего походила на яйцо дрозда – ровного синего цвета с вкраплениями темных островков суши. Младший помощник капитана почесал затылок и недовольно произнес: «И как мы туда сядем?» Я лишь пожал плечами в ответ. И не в таких условиях бывали. Что-что, а нашей команде вечно везло. То смерч на Вистоке, то непроницаемая пелена ядовитых облаков на Торесе. И ничего, за всю историю корабля, ему только дважды требовался серьезный ремонт…»

- Привет, - в палату вошел Марат. Было непривычно видеть его без белого халата, в обычной гражданской одежде. Из-под светло-песочного свитера торчал  подол рубашки, а на ногах красовались супермодные в этом году полосатые кеды.

- Привет, - отрываясь от своих записей, улыбнулась я.

- Как ты?

- Кроме того, что теперь я точно не смогу бегать – вполне нормально.

- Чувствительность вернулась? – И все-таки с халатом или без, Алиев все равно оставался врачом.

- Да, не полностью, но прикосновение я точно различаю. Так что прекрати меня лапать, - наигранно грозно отпихнула я руку друга. Кажется, только сейчас он понял, что делает. Смутился, фыркнул, но лапы от моего колена убрал.

Мне крайне «повезло». Упав всего с трех метров, я приземлилась ровненько на кучу стройматериалов, сваленных за сараем. На одном из этажей штаба шел ремонт. Когда мы с Захаром и Ваняткой только пришли к охотникам, рабочие не так давно начали срывать старые обои и выламывать плинтуса. Но к середине октября не было проделано и половины намеченных работ. Так что рядом с сараем по-прежнему высилась гора плиток и ламината, уложенных по коробкам и прикрытых углеводной тканью со специальной пропиткой. Ткань была «умная», сверхпрочная, способная принимать любую форму. А вот ящики – самые обычные, из тонкого пластика, не выдержавшие даже моего скромного веса. Потому-то осколков в моей спине удалось избежать, а вот переломов – нет. Один из позвонков буквально растрескался, чуть не защемив спинной мозг, правая рука вовсе оказалась вывернута.

От удара я потеряла сознание, а пришла в себя уже по пути в операционную. Всех охотников доставляли в закрытую военную больницу. Я не стала исключением. Смутно вспоминался яркий синий свет и склонившиеся надо мной люди. А потом мир снова погрузился в темноту. Слава хирургам-профессионалам и титановым штифтам, теперь, спустя полтора месяца я уже разъезжала по больничным коридорам в инвалидном кресле, а еще через пару, и вовсе собиралась пойти своими ножками. Во всяком случае, Диоген Петрович – мой лечащий врач – именно так и предполагал. Несмотря на смешное имя и круглые, как у совы глаза, человеком он был отличным. Не лишенным черного юмора (кажется, у медиков это профессиональная черта, как фонендоскоп на шее), но умным и понимающим.

Кто меня обнаружил там, во дворе штаба, так и осталось загадкой. Но говорят, увидев мое распростертое тело, Михайлов впервые потерял дар речи. Только руками замахал, лишь спустя несколько секунд выдав:

- А ну, живо вызывайте скорую!

Впрочем, и без него кто-то уже догадался добежать до инфостанции. Огромный темно-фиолетовый монстр с неизменным красным крестом приехал спустя пятнадцать минут. За это время выяснилось что: 1) из штаба пропал рядовой Паровский, 2) его чип для отслеживания час назад начал подавать сигналы, 3) полчаса назад сигнал с маячка Андрея пропал. Труп Паровского нашли еще спустя трое суток в каком-то закоулке. На нем не обнаружили ни одной раны. Андрей сидел, привалившись к стене дешевого бара, на лице его застыла перекошенная улыбка.

Мне было жаль его. А еще… я была ему благодарна. Андрей был безумен, но в чем-то прав. Я, действительно, ничего собой не представляла, хоть и была богато одарена природой и кабетами. Валяясь часами на койке под одинокой синеватой лампой, я пропускала через себя все воспоминания, накопившиеся за девятнадцать лет жизни. Хорошо, за пятнадцать, ибо впервые более-менее осознавать свое существование я начала ближе к пяти годам. Школа, работа на фабрике, смерть отца, призвание в охотники. Вот и все. Так себе биография, не богатая на события. Я никогда не была за пределами нашего города, не встречала ни одного выдающегося человека. А, главное, сама не сделала ничего такого, чтобы запомнилось, выделилось среди массы серых будней. День-ночь, годы проходили, а единственным наиболее ярким воспоминанием по-прежнему был первый встреченный мной рассвет. Сто лет назад люди даже не обращали на них внимание.

Я не была готова стать охотницей. Но однажды заглянув за занавес, уже не собиралась возвращаться к «своим горшкам с редиской». А еще, чем больше я думала о словах Пресекателя, тем больше злилась. Не допуская даже мысли, что тот мог просто-напросто солгать, размышляла: почему? Я никогда не испытывала любви к человечеству. Многочисленные учебники истории да и свой, пусть и небольшой, жизненный опыт твердили: люди - не самая приятна выдумка Всевышнего. Не знаю, на что Он рассчитывал, создавая наш вид, но в его расчеты явно закралась ошибка. И не надо валить на Змея, Адам и Ева и без него были далеки от идеала. Изгнание из рая мы точно заслужили, а вот такой бесславный конец – вряд ли. Почти столетие борьбы, тысячи трупов, не слишком ли высока цена за то, чтобы исчезнуть? Это было несправедливо. А, главное – глупо. Нелогично, неправильно. И я раз за разом повторяла, глядя на идеально гладкий потолок: «Так нельзя. Нельзя». Мой отец погиб ради того, чтобы я, его дочь, жила в другом мире, где не нужно бояться света, прятаться, шарахаться от любого движения на периферии зрения. И несколько поколений до него жили только одной верой в нормальное будущее. И сейчас у меня пытались отнять эту веру.

Смирение. Отрицание. Если выбирать между ними, я выбирала втрое. Меня уже мало волновала собственная судьба. Тварь, человек. Смерть настигает всех рано или поздно. Но умереть, не дав остальным ничего, не оставив после себя даже маленькой частички, чешуйки той маленькой серебристой змейки – нет, на такое я была не согласна. Три-пять месяцев… что ж, потратим их с пользой.

- Смотрю, планшет тебе пригодился? – прекратив щупать мои ноги, кивнул в сторону прикроватного столика Марат.

- Да, делаю тут кое-какие заметки. Помогает скоротать время, да и мысли в порядок приводит, - не стала распространяться я.

- Твои видения… тоже записываешь?

- Их в первую очередь, - важно подтвердила.