Хранитель древностей - Домбровский Юрий Осипович. Страница 52

И, честное слово, сразу отлетели все раздумья, предположения и вопросы. Так все это не вязалось с ясным, солнечным утром, с открытым круглым лицом этой девушки, с беззаботностью тона, тем, что на груди ее был комсомольский значок, а на голове красная косынка. (Так в те годы на плакатах изображался комсомол.)

Я повернул было на дорогу, но она меня остановила.

– Не домой, – сказала она, – он вас в щель просит.

– А почему в щель? – снова насторожился я.

– Да тут близко, – успокоила она меня. Знал я, что это близко. Я был даже несколько раз в этой щели. Боже мой, до чего там было сыро и темно! Огромные желтые камни цвета ржавой воды, каменистые пещеры по склонам. Большие желтые, оранжевые, белые глыбы, продолговатые, как лошадиные черепа. Вот-вот и сам дракон пожалует из пещеры. И особенно тоскливо было глядеть на нависшие и набрякшие груды песка (они, кажется, могли ухнуть каждую секунду), на кустики осины с горькими зелеными побегами, на крошечные чахоточные березки. «Что ж там потребовалось Потапову?» – подумал я и вспомнил о тайнике.

Девушка шла впереди, перескакивая с камня на камень, нащупывая ногой невидимые мне тропинки и уступы. И было видно, что в этих местах она как дома.

– Не упадите! – крикнула она мне, когда под ногой у меня обвалился камень и я было поехал под откос.

– Держите меня за плечи, – приказала она в другой раз, когда мы стали спускаться.

Потапова я увидел сразу. Он сидел на большой глыбине, рядом лежало что-то накрытое серой мешковиной, валялись вилы, топорик и ружье.

– Ну вот, молодец, Дашка, – похвалил он мою спутницу, – а я уж думал, если не дождусь, то поеду сам. Ты что, был у меня вчера? – обратился он ко мне.

– Нет, – ответил я.

– Не дошел, – усмехнулся он. – Встретили и завернули. Куда же они тебя повели, в органы, что ли?

– Да нет, – ответил я, не зная, что сказать. – В пограншколу.

– Тоже неплохо, – сказал он. – А насчет змея говорили, что нет, мол, никакого змея? Его Потапов выдумал. – Он сжал кулаки. – У, нечистая сила! Всю работу у меня отбили. Яблоки собирать надо, а я с ними пять дней как в котле киплю. – Он посмотрел на меня и вдруг сообщил: – А меня ведь вчера арестовывать приезжали.

– Да что ты! – воскликнул я, соображая, к чему все это идет и как мне в случае чего надлежит поступить.

Наверное, на моем лице выразилось что-то подобное, потому что он вдруг посмотрел на меня, грубо усмехнулся и вдруг ударом сапога сбросил мешковину. На срезанных лопухах лежало что-то черное, скрученное, чешуйчатое, кольца какой-то довольно большой, как мне показалось – метра полтора, змеи. Она была еще жива: кольца вздрагивали, сокращаясь, по ним пробегала длинная дрожь, чешуя блестела мельчайшими чернильными капельками, словно исходила предсмертным потом.

– Да что же это такое? – спросил я очумело. – Откуда эта змея? Ведь это совсем даже не…

Потапов искоса посмотрел на меня, зло усмехнулся и опять накрыл мешковиной умирающее чешуйчатое тело.

– Вот и весь сказ, – сказал он твердо и скорбно. – Только всего и было, что вот эта гадючка. Вот она тут и ползала. А когда она ползет, знаешь, какой она кажется?… Написал этот дурак четыре, а мне подумалось: нет, мало, метров шесть в ней будет.

«Да, да, – подумал я. – Правильно, правильно… Как же это мне сразу не пришло в голову? Об этом и профессор Никольский пишет: когда змея ползет в траве, она кажется раза в два, а то и в три длиннее, чем есть… Да, так всегда бывает».

Я приподнял концом сапога мешковину, разбросал лопухи – и тогда показалась голова, небольшая, плоская, с широко открытыми, пристальными синими глазами.

– Черный полоз, – сказал я. – Самый обыкновенный черный полоз. Но только большой-большой. У нас стоят два в банках на выставке, но такого я еще не видел.

– Я мерил – метр шестьдесят сантиметров, – сказал Потапов. – Вот, дорогой товарищ, и все, что было. Признаешь теперь, какие у страха глаза? В газету попал, себе на шею петлю надел, здесь уже пять суток сижу, а из-за чего? Эх! – Он махнул рукой.

– Да, но при чем же тут ты? – сказал я. – Нет-нет, ты лишнего на себя, бригадир, не бери. Не ты эту анафему выдумал, и писать ты о нем тоже не писал. Подписи твоей нигде нет. А что другие там от твоего имени…

– Эх, кабы попался мне тот артист, что с аппаратом приезжал. Уж я б его… – алчно покачал головой Потапов. – Но как я мог в нем эти метры насчитать? Как? Ведь явственно, явственно видел– громаднейший змей ползет. Или наваждение такое? А то говорят, что они отвод глазам такой делают. Ползет змеючка, а ты видишь дракона. Может, правильно так.

Я засмеялся.

– Какой там к черту отвод? Нет, это со всеми бывает, бригадир. Вот и Брем такие случаи подробно разбирает. Это, говорит он, самая обычная ошибка наших воспринимающих и оценивающих способностей. Так что не бойся.

– Воспринимающих… – улыбнулся бригадир и покачал головой. – Да ведь не будут они твоего Брема спрашивать. Никогда не будут! Да что ты? Они в случае чего его сразу из города вышлют. Им дело нужно. Вот что! Разве они теперь со мной когда расстанутся?

– Да зачем ты им, зачем? – сказал я.

– Будто не понимаешь. Один брат расстрелян за вредительство, другой схвачен как шпион, что же им еще надо? Они и во сне такое дело не видели.

– Ну ладно, ладно, – сказал я сурово. – Не говори что не надо. Бери его, пойдем.

– Пойдем, – устало вздохнул Потапов. – Конечно, пойдем. У меня теперь только один путь – являться. Вот с этой самой штуковиной и пойду. Эх, не сумел я тогда отстоять брата Петьку. Не сумел. Оробел, струсил. Думал свою шкуру спасти. А вон видишь, что вышло. – Он снова наклонился, взял змея и стал засовывать его в мешок. – Всю жизнь он мне взбаламутил, из-за него покой потерял. Ведь знаешь всех, всех рабочих перетаскали на допросы. И что им надо? Ведь я снес бумагу, что мне германцы прислали. Поблагодарил этот длинный, что со мной водку трескал! Сначала ты, говорит, «советский человек», а потом: «Расскажи, с какой целью агитируешь население насчет Бовы-конструктора. Скажешь – простим. Нет – пеняй на себя. Значит, сколько тебе ни говори, ты все равно ведешь свою линию». – «Да какую такую свою линию я веду, какая такая линия? Зачем она мне нужна?» – «Хорошо! А брат у тебя где?» – «А это вам лучше знать! Вы его забрали». – «А ты как будто ничего уже и не знаешь. Мужичок-серячок! Брат он тебе, мать твою, или нет?» – «Брат! Брат, единокровный брат он мой, Петька! И знаю – ничего он не делал, никаких клещей в банке с собой не носил, и хлеб им не заражал, и к консулу не ездил. Все это одна ваша агитация». – «Ах, вот как ты заговорил, ты теперь за брата заступаешься, вражина! Значит, тебе враг, вредитель, шпион, диверсант дороже советской власти, да?! Да разве органы зря кого забирают? А ты знаешь, где ты находишься? Контрреволюционер! Антисоветчик! Японская морда! Встать! Марш в коридор! Посиди подумай!» Вот и весь разговор со мной. А что я сделал? Кому я что перешел? Что ж, неужели все это правда, что он творит, а? Ты умный, скажи.

Он говорил теперь тихо, печально разводя руками. Я ему ничего не ответил. Он постоял, подумал, помолчал и вздохнул.

– Думаю-думаю и ничего придумать не могу, какой враг все это устраивает, на что он людей толкает? Зачем все это ему? Вот и ты боишься! Стоишь молчишь. Ну хорошо, не надо. – Он посмотрел на племянницу. – Водку-то захватила или опять тетя Маня не дала? – спросил он хмуро.

– Захватила, – ответила племянница, – два поллитра даже, да вот и они…

– О, – сразу встрепенулся бригадир, – неужто два? А закуску?

– Взяла колбасы да полбуханки…

– Вот это чисто! – сказал бригадир. – Это ты чисто одумала. Это прямо можно сказать, что молодец девка! В самый, самый цвет мне попала. Эх, напьюсь! А стаканы есть? Ну-ну! – И он восхищенно развел руками. – Вот какому-то счастливому жена будет… Ну, тогда садись с нами. Садись… Сейчас мы это дело воспроизведем в большом масштабе. Садись, что стоишь? Сдвинь змея к чертовой матери и садись. Дашка, давай приготовляй все. Ну, как ты думаешь, – обратился он ко мне, – возьмут меня или нет?