Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi". Страница 90
— Закончили? — вмешивается Макс, хватает меня за руки и рывком поднимает с песка. Затем помогает подняться Зое и смотрит на Веронику: — Можешь идти. Тебя ждут. — Кивает на друзей Светлаковой неподалёку, затем забрасывает руку Зои себе на плечи и ведёт к дороге.
— Куда мы? — Зоя оборачивается и смотрит на меня, застывшую на месте.
— Домой, — злобно отвечает Яроцкий. — Я вызвал такси.
ГЛАВА 34
В такси молчали все: Макс, я, и даже Зоя, до которой, судя по новому выражению её лица, только сейчас в полной мере дошло, что на самом деле произошло и чем всё могло закончиться. Да, она хорошо плавает, я готова в это поверить, но не поздней осенью, не в такой холод и уж точно не ночью! Тот ужас, который я испытала за неё, невозможно передать словами. То, как сильно я ненавижу себя теперь, тем более так просто не выразить.
«Надо было просто уйти. Надо было рассказать обо всём кому-то. Надо было вообще не связываться с Максом. Надо было вообще не возвращаться в школу»! — вот какие мысли роились в голове всю дорогу до дома Зои.
— Сразу под горячий душ, — шепчу я Зое, крепко держа её ледяную руку в своих.
— Знаю.
— И чая горячего. С мёдом. У тебя есть мёд?
— Лиза, — пристально глядит мне в глаза и впервые с момента нашего знакомства так жестко и требовательно произносит: — Прекрати это. Я не умираю!
И я вновь замолкаю.
Храп бабы Жени доносится до нас сразу стоит приоткрыть дверь квартиры — добрый знак. Не знаю, как бы мы объяснили бабушке Зои наше ночное приключение. Не уверена, что после того что сделала её единственная внучка, я даже в глаза ей теперь посмотреть смогу.
— Уложи её спать и переоденься, — велит мне Макс, подкуривая сигарету, стоя на площадке между этажами и глядя в окно. Его одежда по-прежнему мокрая; уверена — ему холодно. Хочу, чтобы он поскорее домой ехал, ведь даже такси не отпустил, но не могу и заикнуться об этом; вновь говорить с ним сложно, чувство вины изнутри раздирает.
— Хорошо, — отвечаю спустя паузу и жду, что он хотя бы повернётся. Хочу увидеть его глаза, понять, что в них творится, но Макс не смотрит на меня.
— Я жду, — добавляет сухо и холодно, и у меня внутри от этого его тона всё колючками покрывается.
Первым делом Зоя отправляется в душ, а я всё это время пока она отогревается, караулю в коридоре и придумываю удачные отговорки на случай, если баба Женя проснётся, но видимо Зоя не врала насчёт крепкого сна своей бабушки — храп ни на секунду не затихает, звучит громко и размеренно.
Переодеваюсь в прихваченный из дома спортивный костюм и почти не гремя посудой завариваю Зое чай. В любом случае, чай ночью — не так уж и странно, даже если баба Женя проснётся. К тому же сейчас только полночь.
А кажется… будто целая вечность прошла с момента, когда мы с Зоей переступили порог её квартиры.
Поёживаюсь от нахлынувших мыслей и вновь с трудом удерживаю себя от рыданий. Отношу чай в комнату к Зое и выслушиваю о том, что мне тоже нужно принять горячий душ, потому что и я намокнуть в море успела. Приходится заверять её, что мне совершенно не холодно (что — ложь), закутать Зою в два одеяла и ещё раз десять извиниться, что окончательно выводит мою подругу из себя, и она едва ли ни пинками выгоняет меня из спальной.
— Лиз? — окликает напоследок. — Ты это… помягче с ним.
Неуверенно киваю и открываю замок на входной двери.
— Я скоро вернусь. Иди в постель.
— Можешь не возвращаться, — весело фыркает Зоя, впихивает в руки сырую куртку Макса и выталкивает меня дверь.
Так и стою на площадке между квартирами. Сжимаю в руках куртку Яроцкого и наверняка выгляжу, как последняя идиотка, сверля его спину взглядом.
«Только не плакать. Больше не плакать. Парни не любят девчонок, которые постоянно ревут, так ведь? — убеждаю себя мысленно. — Они таких жалеют. Жалеют. Жалеют»!
И следующая мысль:
«Светлакова была права».
Почему он не смотрит на меня? Почему не говорит? У меня нет сил, чтобы начать разговор… Боюсь, что вновь сорвусь. Боюсь разреветься, боюсь наговорить глупостей из-за угрызений совести. Боюсь, что не смогу объяснить мотивацию своего поступка. Макс не поймёт, если скажу, что всё это было ради его же безопасности. Он осудит.
— Долго стоять там будешь? — голосом острым, как лезвие. Выкидывает бычок в открытое настежь окно, запускает руки в карманы мокрых джинсов и медленно поворачивается ко мне.
«Зачем он открыл окно? — думаю. — И так ведь холодно».
Наконец смотрит. Но почему теперь мне отвернуться хочется? Взгляд полный укора, боли, обиды… Не могу его выносить.
Опускаю глаза.
— Такси ждёт, — говорит спустя паузу напряжённой тишины.
— Такси? — нерешительно встречаюсь с ним взглядом.
А, ну да… такси. Ему надо домой. В тепло, а я опять веду себя, как дура.
Спускаюсь на несколько ступеней и нервно кусаю губы, решая с чего бы начать.
— Не надо, — перебивает, стоит только рот открыть. Даже смотрит так, будто заткнуться просит. Поднимается по ступеням и хватает меня за руку.
— Потом, — тянет вниз за собой, а я пытаюсь остановиться.
— Мне к Зое надо.
— Зоя уже спит.
— Я не могу оставить её одну!
— С ней всё будет в порядке. Она дома.
— Я не могу.
— Зоя спит!!! — круто разворачивается ко мне, голос эхом проносится по холодному подъезду. Резко выдыхает, отведя взгляд, хмурится, и челюсти сжимает. И вот я уже решаю — сдался, решил перенести разговор, но нет, вдруг обхватывает меня ещё крепче и продолжает вести вниз по ступеням.
— Макс…
— Замолчи.
Боже… я не могу. Ком в горле кислород перекрывает, губы дрожат, а слёзы вновь жгут глаза.
— Макс…
Не отвечает.
— Я в тапочках!
— Не страшно. В этот раз в море лезть не придётся.
Как кулаком под дых.
— Макс…
— Просто замолчи, Лиза! — вновь срывается. Толкает подъездную дверь, и в лицо ударяет холодный ветер с мелким дождём.
Такси всё ещё стоит у подъезда, так что очень скоро я оказываюсь внутри, на пассажирском сидении, а Макс рядом. И вновь эта тишина… настолько гнетущая, что видимо даже водитель почувствовал — решил включить радио погромче.
Макс всю дорогу в окно смотрит, и костяшки пальцев перебирает. Напряжён, зол, разочарован… чувствую это так ясно, как собственный холод; даже печка не спасает.
Расплачивается с водителем и ведёт меня к своему дому, полностью погрязшему во тьме ночи; даже зловещим немного кажется.
Захлопывает за нами дверь, сбрасывает ботинки и, не включая свет, направляется к лестнице. А во мне так внезапно чувство злости просыпается, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать ему в спину, выложить всё, как на духу! А чего тянуть? Этого ведь он хочет! Отчитать меня, обвинить меня. А потом вдруг чувствую, как о ноги трётся пушистый комок, и вся злость в миг проходит.
— Привет, Лучик, — поднимаю котёнка на руки и чешу за ухом. — Как ты тут?
На втором этаже загорается свет — судя по всему, в спальной Макса. Сбрасываю с ног тапочки Зои, опускаю Лучика на пол и поднимаюсь по лестнице.
В комнате Макса горит торшер, рассеивая по стенам мягкий жёлтый свет, а сам Макс сидит на кровати: локти упёрты в колени, голова опущена, пальцы путаются в волосах. И он тяжело дышит. Так тяжело, словно с трудом сдерживает себя от желания разгромить здесь всё к чертям собачьим.
Не знаю, сколько проходит времени, пока я стою в дверях и молча на него смотрю. Чувство вины поглощает. И в то же время кричать хочется о том, что я не могла поступить по-другому! Не могла позволить этим уродам причинить ему вред!
Но кто сможет меня понять?.. Глубину моего отчаяния?.. Никто не сможет. Всё, что я пыталась сделать, это защитить Макса всеми силами. Это всё, что я могла из-за… из-за своих чувств к нему.
Нерешительно ступаю ближе, замираю по центру круглого коврика и места рукам не нахожу: то пальцы в замок сцепливаю, то тереблю ими подол кофты, то сжимаю и разжимаю кулаки.