Обладатель Белого Золота - Дональдсон Стивен Ридер. Страница 96

– О Сандер, дорогой, – прошептала Холлиан. – Прости мою смерть. Любовь моя осталась с тобой.

Сандер не мог вымолвить ни слова и продолжал беспомощно хрипеть, словно его покидала жизнь.

Холлиан вознамерилась заговорить снова, но Лесной старец поднял свой посох, призывая ее к молчанию. Больше он не сделал никакого движения, не предпринял никакого действия, но его музыка обернулась вокруг гравелинга как вихрь лунных лучей, и Сандер зашатался. Непостижимым образом тело Холлиан исчезло из его объятий и теперь покоилось на сгибе левой руки старца. Каер-Каверол призывал унесшую ее жестокую смерть на себя, и в его песне зазвучала дрожащая нота утраты.

В безумном неистовстве Сандер выхватил из-за пазухи крилл и воздел его в безмолвной угрозе, требуя от Лесного старца вернуть любимую.

Ковенанта била дрожь, но просьба Каер-Каверола удерживала его в стороне.

– Сейчас все кончится. – Пение Каер-Каверола было прекрасным и невыносимо печальным. – Не бойся меня. Пусть это сурово, но суровость необходима. Твоя любовь дает силу, и никто другой не может взять на себя твою ношу. Сын Нассиса, – сейчас в музыке звучал не приказ, а одно лишь сочувствие, – ты должен сразить меня.

Ковенант содрогнулся, словно ожидал от гравелинга немедленного повиновения. Тот пребывал в отчаянии и был способен на что угодно. Но Линден следила за ним с помощью видения и знала, что порыв бешенства растворился в растерянности. Сандер опустил крилл, глаза его расширились в безмолвной мольбе. За всей безумной одержимостью гравелинга крылась душа человека, ненавидевшего убийство, – человека, пролившего слишком много крови и неспособного простить себе это. Душа его осязаемо сжималась. Все эти дни он выносил тягчайшие мучения – и теперь умирал.

Старец ударил оземь посохом, и Холмы зазвенели:

– Рази!

В этом обращении звучала такая мощь, что Линден, хоть оно и не было обращено к ней, невольно воздела руки. Но некая часть души Сандера, незапятнанная и несломленная, оставалась неподвластной даже этому могучему призыву. Челюсти его сжались в ожесточении, некогда позволившем ему бросить вызов Гиббону. Разогнув руку в локте, он позволил криллу упасть на траву и уронил голову. Казалось, он больше не дышал.

Каер-Каверол высветил гравелинга фосфоресцирующим светом.

– Вот как, – прозвучала резкая трель, – ну что ж, откажись – и лишись всего. Тот, кто неспособен уплатить назначенную цену за свою любовь, не сможет как должно послужить Стране. – Резко повернувшись, он зашагал прочь, унося на согнутой левой руке тело Холлиан.

А дух ее, светящаяся тень эг-бренда, шествовала рядом со старцем, словно одобряя все, что он говорил и делал. Ее серебряные глаза светились печалью.

Этого Сандер вынести не мог. Лишиться Холлиан было свыше его сил. Издав сдавленный крик, он подхватил с земли крилл и, обеими руками воздев его над головой, устремился за Каер-Каверолом.

– Нет! – отчаянно закричал Ковенант и бросился к Сандеру. Но слишком поздно.

Великаны не двигались. Очарованные музыкой, они едва ли воспринимали происходящее и не могли даже шевельнуться.

Линден шевелиться могла. Она чувствовала то оцепенение, что сковывало Первую и Красавчика, но оно не было достаточно сильным, чтобы остановить ее. Своим видением она могла ухватить мелодию, и музыка увлекла бы ее за Сандером так быстро, что он не настиг бы Лесного старца. Линден осознавала это с отчетливостью кошмара. И не сдвинулась с места.

Не сдвинулась, ибо видела боль, сиявшую в глазах Холлиан, знала, что та принимает слова старца как неизбежность, и верила этой стройной, бесконечно храброй женщине. А потому не вмешалась, когда Сандер, собрав последние силы, вонзил крилл в спину Каер-Каверола.

Вспышка ослепительного перламутрового пламени разорвала оцепенение, бросив на траву и Великанов, и Линден, и Ковенанта.

В один миг музыка обернулась огнем, и огонь этот, устремляясь к Лесному старцу, смел на своем пути и Сандера, и Холлиан. Они исчезли из виду, поглощенные ввинчивавшимися в небеса смерчами. Обрывки песни, рассыпавшись в безумную какофонию, сплетались со сполохами огня, достигая звезд. Но пламя не слышало музыки. Яростное и жаркое, оно возносило ввысь отлетавший дух, и Линден почудилось, что она слышит, как разрывается ткань мироздания.

Затем пламя стало убывать. Безумная пляска силы умерилась до обычного огня, и Линден увидела, что горит и обугливается древесный пень. Когда Каер-Каверолу был нанесен удар, никакого дерева на этом месте не было.

Из обугленного дерева торчал вонзенный по самую рукоять крилл. Его самоцвет больше не светился.

Огонь убывал быстро, и скоро на месте гибели Лесного старца лишь курился дымок. Но мрак ночи не сомкнулся вокруг потрясенных спутников, ибо неожиданно они обрели новый свет.

Шествуя рука об руку, перед ними предстали Сандер и Холлиан. Серебристое свечение очерчивало их, точно умерших, но они были живы – из плоти и крови. Таинственное предназначение Каер-Каверола было исполнено. Усиленная духом Лесного старца страсть Сандера обрела мощь, позволившую криллу рассечь казавшийся неодолимым рубеж, разделивший возлюбленных. Гравелинг, обученный проливать кровь и убивать, вернул к жизни свою любовь.

Духи Анделейна роились вокруг возлюбленных, исполняя лучезарный приветственный танец. Их теплая красота казалась залогом прекращения всех страданий. Но в Анделейне больше не звучала музыка.

Глава 15

Вершители Осквернения

Едва над Холмами Анделейна занялся дивный рассвет, Сандер и Холлиан явились попрощаться с Ковенантом и Линден.

Линден приветствовала их так, будто проведенная ночь была лучшей в ее жизни. На первый взгляд это представлялось нелепостью, ибо с уходом Каер-Каверола неизбежно предстояло уйти и многому другому – драгоценному и прекрасному. Ей следовало скорбеть, но где-то внутри, на уровне, недоступном словам, она ощущала правоту Лесного старца.

Анделейн лишился чарующей музыки, но его красота продолжала нести в себе утешение. Да и как могла она печалиться при виде возвращенных к жизни друзей? Как бы ни было это странно, самопожертвование Каер-Каверола воспринималось как обещание надежды.

На лице Ковенанта отражались одолевавшие его противоречивые чувства. Исцеление друзей не могло не радовать его, но цена этого исцеления не могла не печалить. И его тревожило отсутствие какого бы то ни было видения, а стало быть, и неспособность оценить, что значит для Анделейна потеря Лесного старца.

Но над гравелингом и эг-брендом туч не было. Они были бодры и веселы, и Линден ощутила, что серебро ночи частично осталось с ними, добавив к самой их сути некое новое качество. Глаза их сияли радостью, и Линден не удивилась, почувствовав, что дитя во чреве Холлиан приняло вместе с матерью ее мистическое, неуловимое свечение.

Некоторое время подкаменники лишь молча улыбались, но затем Сандер прочистил горло:

– Прошу простить нас за то, что мы не сможем больше сопровождать вас.

Голос его обрел некий оттенок, которого прежде Линден не замечала, наводивший на мысль об огне.

– Вы говорили, что мы – будущее Страны, но в таком случае наше место здесь, мы хотим встретить будущее и обрести сына в Анделейне. Я знаю, возражать вы не станете, но хочу попросить вас не печалиться из-за этой разлуки. Как не печалимся мы – хоть вы нам и дороги. Мы знаем – судьба Земли в ваших руках. И не боимся.

Он еще не закончил, но Ковенант оборвал его грубоватым жестом.

– Ты шутишь? – пробормотал он. – Да я только о том и мечтал, чтобы оставить вас здесь. Собирался просить задержаться настолько, насколько сможете... – Он вздохнул, и взгляд его скользнул по склону холма. – Оставайтесь, этим вы меня только обрадуете.

Голос Ковенанта упал, но Линден не стала прислушиваться к его печали. Она присматривалась к Сандеру. Его тонкая серебристая аура была несомненна и в то же время неуловима. Она ускользала как вода. Однако, руководствуясь интуицией, Линден начала говорить, прежде чем осознала, что собирается сказать: