Украденное имя (Почему русины стали украинцами) - Наконечный Евгений. Страница 47

Именно при Петре I состоялась такая весомая по своим результатам идеологическая перемена этнонима: «…само название Русь, вырванное из сердца Киева железной рукой Петра…» [652]. «Хер Питер», как охотно называл себя Петр I, носился даже с намерением перенести столицу к Киеву. Как известно, Петр I ненавидел город Москву и все московские порядки, он согласен был на свой любимый голландско-немецкий манер даже изменить веру на лютеранскую, завести латинский алфавит и т. п. «Московское царство начало называться Россией только при Петре I, когда тот впервые, будто бы инкогнито, ездил в Европу и где его первый раз не принял никакой королевский двор, хотя на балах вельмож он присутствовал. Просто Москву тогда никто не знал и считал ее азиатской страной. А к азиатам тогда было отношение негативное. А Русь знали издавна. Вот почему, вернувшись из Европы, московский царь переименовал свое царство в Российское, а москали впервые узнали, что они великороссы. Помогло Москве еще и то, что Украинская Русь (а Украину знали на Западе только как Русь) была уже под Москвой. Великороссы — это единственный в мире народ, который к началу 18 ст. не имел своего названия, а назывался московским людом» [653]. Меняя этноним, Петр I надеялся не только уничтожить таким образом чувство отрезанности украинцев и белорусов по отношению к московитам, но и этих последних приклонить к европейской цивилизации. В таком плане действовали его последователи, в частности Екатерина II [654]. На эту тему в 1869 г. выдающийся буковинский поэт Осип Юрий Федькович писал в статье «Чтобы не было поздно! Голос посреди русского народа» такое: «Проигран бой под Полтавой (1709), Москали получили Русь, их царь Петр присвоил себе имя побежденного народа, берет титул царя Руси и составляет себе такую программу политическую: из Москвы на Днепр, из Днепра на Вислу, с Вислы под Карпаты, отсюда на Дунай, из Дуная на Босфор. Возразит ли кто, что он перестал следовать этой программе завоевания всех славян? Но как? С одной стороны, московская дикая орда, с другой многочисленное, к тому времени на довольно высокой степени культуры стоящее славянство… Только предприимчивым царям этого не жаль. Уже в XVIII веке навязали они своим ордам христианство и церковно-славянский язык, из которого, абсорбировав тогдашнюю русскую грамотность, восстал сегодняшний московский язык, который из-за незнания истории славян западом и бесстыдной фальсификации истории Москалями, еще и по сей день называют русским (russische Sprache). Я буду его называть всегда по имени, московский, равно как имени Русь принадлежит только полуденная Россия, а название Русин лишь нынешним Русинам» [655].

Вначале, в эпоху Петра I и его первых преемников, когда перед киевской ученостью были широко открыты двери для культурного влияния (довольно сказать, что при Петре вся высшая церковная иерархия состояла исключительно из украинцев и белорусов), русским книгочеям казалось, что им чуть ли не предстоит «русинизировать», на тогдашний европейский взгляд, «московских варваров». В этом должен был им помочь, как они думали, общий этноним. Не прошло и полстолетия, как наступило горькое разочарование. Идеалы казацкой республики «не могли сосуществовать с автократией, принципы римского права — с азиатской деспотией» [656]. Развитие империи пошло неуклонно не за мыслью наивных книгочеев, а согласно политике и законам господствующего народа.

«Причины поражения украинцев в их соревнованиях на культурном поле, направленных на реформирование московского государства и приближение ее к действительным культурно-историческим традициям Киевской Руси, иначе говоря — к украинским традициям, объясняются причинами государственно-политического и культурного порядка. Новое российское государство своим стилем и своими порядками было московского происхождения и не могло быть преобразовано лишь культурными средствами и культурными силами другого народа. Стиль и организация российского государства были глубоко укоренены в психологии и духовности московского народа. И поэтому было утопией это государство культурно завоевать и реформировать в духе и стиле совсем другого народа и другой культуры. Чтобы не были большого украинского влияния в российской культуре, российское государство абсорбировало только то, что отвечало ей и психологии российского народа. Украинская культура не могла победить тенденций и традиционного порядка российского люда, потому что она была ей чужой и потому совершала сопротивление, которое позже перешло в наступление и уничтожение украинской культуры всеми административными и полицейскими средствами государства» [657].

Руководящий казацкий слой, когда-то гордый, самоуверенный, теперь догорал в тихих хуторах, в стороне от больших дорог истории. Самой большой печалью этого слоя стало: — А что мы покушали бы, матушка? — Так раскладывался тот руководящий слой в жизни старосветских помещиков. Беспощадна и гениальна карикатура Гоголя в его «малорусских» повестях. Другая часть этого казацкого руководящего слоя не могла удовлетвориться таким прозябанием. Она выходила на большаки истории, а что на них не было уже украинских телег, они пересаживались в российские имперские тарантасы.

Наступил культурный упадок украинских земель и отчуждение их от западного мира. Дм. Донцов причины упадка Гетманщины видел в моральных категориях. «Наказание посылается как наказание за грех уныния, за то, что на грешной земле вместо „прадедов великих“ стали хозяйничать „правнуки нечистые“, что „дали себя в путы взять“. За то, что „не опомнился люд грешный“, „праведно Господь великий кандалы повелел ковать“ на род маловеров и отступников, на род „лукавый“ и грешный, праведно „истребил красоту“ его замечательной страны. Потому что зачем они „чужим богам пожрали жертвы, осквернились“? Зачем свернули с пути родителей, зачем стали „равнодушными“ к их добродетелям, зачем стали отступниками, зачем „всякому служили-угождали“, как рабы и „лакеи“? Почему „не стыдились в ярме умирать“? Почему перестали жесткими быть, лишь „клонились как те лозы, куда ветер веет“? Зачем стали овцами, людьми с „овечьей натурой“, готовыми по самой высокой цене свое продать „за шмат гнилой колбасы“, готовы предать все, чему поклонялись родители, став „дядями отечества чужого“, лить кровь „не за Украину, а за ее палача“»? [658].

С изменением этнонима Москва выиграла все; украинцы и белорусы же все потеряли. «Именно изменение этнонима дало московитам возможность присвоить и все те размахом и богатством достойные удивления культурные и политические достояния, которые создали в давних временах мечом и словом сыны Руси. Царь перенял греческий термин Россия, чтобы таким образом идеологически объединить Московщину с Украиной. Слова „Русь“ в этих целях он поэтому не употреблял, потому что в Московщине слово „Русь“ среди простого народа не употреблялось, а вместо этого на Руси-Украине (а также в соседних краях и в целой Европе) слово „Русь“ означало тогда лишь нашу, истинную Русь-Украину. В целой Европе знали, что „Русь“ — это край над Сяном, Бугом, Днестром, Днепром, а зато Московщину называли тогда в Европе не иначе как „Московщиною“ (на латыни: Moscovita, по-немецки: Moskowitien и т. д.).

Если бы Петр Великий принял название „Русь“ как название своего московского государства, то из-за этого настала бы смута, нежелательная для его политических замыслов, потому что люди могли бы себе думать, что Московщина — это часть нашей исконной Руси. Тем временем царь Петр I желал себе соединить Русь-Украину с Московщиною в одно тело, но так, чтобы ясно было, что Московщина является сердцевиной, а наша Русь-Украина лишь прищепка к его главному московскому пню. Вот поэтому ухватился он за это слово „Россия“, употребляемое в те времена некоторыми нашими церковными писателями (а не употребляемое ни среди народа нашего, ни среди народа московского) и назвал тем словом целое свое Московское государство, в состав которого входила уже и Украина с левой стороны Днепра. План его был ясен — лишь бы под новым названием соединить хитро в одно тело Московщину и исконную Русь-Украину» [659].