Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия. Страница 64

Людмила прикусила губу, опустила голову.

Мне стало жутко.

Там, с той стороны, мои родные и любимые, тут – Людмилины. И сидим мы с ней, и переживает каждая за своих… а те может друг друга убивают.

И что, есть счастье кому-то?!

- Всё Великий князь виноват. А отвечать моему… отвечать простым солдатам.

Я говорить не могла и теперь жалела об одном. Что не перекидывалась, пока была возможность. Раньше – не хотела, теперь не могла.

***

В тот день, ставший первым днём свободы, заря была не кровавой, а нежно-розовой. Те, кто шли на смерть, смогли в последний раз ею полюбоваться.

А потом погибли.

Это была победа, после которой чувствуешь, будто от тебя ничего не осталось. Будто тебя размазали по земле, рассыпали пеплом и оставили там, забытым и безымянным.

Разумом понимаешь – всё, перелом, многое позади. Скоро война закончится, сожрёт сама себя. Не будет больше такой битвы, чтобы волна на волну, не будет столько смертей… звериных смертей, к которым пора бы и привыкнуть, но сердце, которое вроде давно уже окаменело, всё о себе напоминает.

Сколько их там полегло – парней, ненамного старше Гордея? Молодых отцов, ровесников Всеволода? Крепких мужчин? Поле было усыпано телами, людскими, звериными и лошадиными. Три дня хоронили. Многие звери, правда, ещё живые, объятые Яростью, в лес ушли, следом за разбитым людским войском, а там и до лесных владений недалеко.

Но они тоже считай мертвы.

Сам-то он жив, конечно. Остался бы Вожаком – побежал бы первым, но Князь должен действовать иначе. Ждать, наблюдать за битвой, считать убитых и придерживаться планов.

Носить чужое зло в себе, хранить накрепко.

На поле боя Гордей без лишней надобности не ходил. С тех самых пор, как увидел там мёртвую женщину в траве. После того, как начали теснить людей, он двигался за войском и видел, как в тёмно-зелёной траве появляются первые следы побоища. Брошенный меч, чья-то заплечная сумка и она.

Не то чтобы он не видел мёртвых женщин прежде, да только эта была совсем молодой… и так походила на его собственную душу, что он долго стоял над ней, неподвижно, смотря как на зелёных перьях травы блестит кровь, и никто бы не догадался, как он бичует себя там, в своём сердце. Кто-то и эту девушку любил. Она должна была стать матерью, а может, и есть молодая мать… Но ей счастья не видать. Ни улыбки сына или дочери, ни рассвета, ни парной дымки над рекой летним вечером.

Как можно рассчитывать самому быть счастливым, если многие этого никогда не увидят?

День, когда звери победили, стал днём, когда жизнь и смерть сплелись так крепко, что никто толком не знал, на какой он стороне.

С тех пор Всеволод старался сопровождать молодого Князя, не подпускать близко к телам, которые готовили к похоронам, только к знахарям да ведунам водил, а Гордей и не рвался.

Всего день… от начала и до конца, всего миг – и нет больше прежней Звериной земли.

Спроси его, как и что происходило? Так много… но слов не найти. Зубы словно замок замкнулись, и сказать нечего. Всё, что было в тот день, навсегда выжжено в памяти, но говорить об этом невозможно.

Этой последней битвы они ждали все. И уже знали, что победят. Отец Гордея привёл отряд, наполовину состоящий из совсем юных зверей, наполовину из женщин. Как они тогда поругались!

- Я знаю, - качал отец головой и Гордей только и мог думать, что отец совсем седой. Совсем сдал. – Знаю, но они рвутся в бой, и я не могу им отказать.

- Я могу.

- Сынок, верно, можешь, но не это ли их право – выбирать самим? Защищать свой дом? Так, как могут.

Гордей смотреть на него не мог. Отец… за отца жизни не жаль, да ещё за такого. Ни единого нарекания к нему, если ругал, то по делу, если заставлял, опять же правильно делал, а любил так, как только можно того желать!

- Мне покоя не даёт… что это страшное испытание на твою долю пришлось, не на мою. Словно я всю жизнь веселился, мёд хмельной пил да плясал у костра, а ты теперь за моё веселье расплачиваешься. – Горевал отец.

Гордей не мог смотреть и говорить, и от этого ещё хуже делалось.

- Забирай свой отряд, отец. Там мальчишки, что из дому сбежали, я не пущу их в бой.

- Там такие же мальчишки, как ты! И они, как ты, сделали свой выбор.

- Я скорее сам к врагу выйду, чем пущу детей!

- Детей? Видел того здорового медведя, что рядом со мной ехал? Он младше тебя ровно на год. Всего на год, Гордей. Позволь им.

- Да как ты не понимаешь? – Гордей круто развернулся. – Я не могу! Год – это много, пусть живёт! Пусть хоть год ещё проживёт! Какая польза от него, непуганого и неучёного? Только если в Ярость впадёт, а это верная гибель! Вскоре много мужиков уйдёт к предкам, чтобы этот парень жил… Уводи их.

Отец послушался, собрал своих и увёл прочь, строго-настрого запретил возвращаться. Правда, некоторые потом в дороге сбежали и всё одно вернулись, затерялись среди воинов, и таких молодой Князь не тронул. За каждым не набегаешься, к юбке маминой не привяжешь.

Советников, число которых поредело вполовину, давно было ни слышно. Гордей больше не советовался, незачем.

Людское войско тоже сбивалось в целое, наступало, вынуждало отвечать. Словно сговорившись, обе стороны подошли к клубничным полям и остановились в ожидании.

Звери напали первыми и вырвали свою победу зубами. Разбили людское войско и оставили мёртвыми половину своего. Усыпали клубничные поля удобрением.

Это уже случилось, прошло, со временем забудется.

Позади те дни, что войдут в историю. Всеволод думал прежде, читая хроники про великие сражения и смелые подвиги – неужто подобное на самом деле случалось? Неужто кто становился свидетелем такого великого события? Каково это – видеть, как рушится или рождается новый мир? Как трясёт землю, унося тысячи жизней, омывая её в крови мёртвых, чтобы родился новый?

Оказалось - никак, буднично. Даже не замечаешь, что происходит, как слепой бродишь-спотыкаешься и думаешь только о том, что никому не пожелал бы такой доли. Пусть всегда читают только в хрониках да щекочут воображение фантазией. И никогда не сталкиваются вот так – лицом к лицу.

Как своих мёртвых похоронили, Гордей на рассвете повесил две вязанки оберегов на березу у реки, что станет хранить-провожать души тех, у кого нет родственников, стали приходить новости.

Лесные повернули обратно в свои земли. Так спешили, что часть вздумала сунуться в старый лес и пропала там, запутавшись в петлях и попав на обед зурпам. А кто побоялся в старый лес лезть, те бросали, убегая, всё, что несли, оставляли даже лошадей. У северной границы собрались ничейные лошадиные табуны и гуляют там на просторе, вольные и счастливые.

А люди… люди бежали ещё быстрей, бросая не только оружие, не только награбленное, а и своих раненых.

На Тамракских землях не осталось врага, только пустые деревни и разодранное, потрепанное Звериное войско.

Гордей тут же приказал собирать совет и дал советникам слово.

Вначале они не решались говорить, да и о чём говорить, не совсем ясно было, но встал Беляк. Сказал коротко:

- Мы победили.

И все кивнули согласно, оглаживая бороды, но не Гордей.

- Князь? – Спросил Буревой. – Что скажешь? Лесные отступили, люди бегут прочь с нашей земли. Мы победили?

Гордей опустил голову:

- Прогнать врага со своей земли – не победа. Тот, кто разрушил наш мир, вернётся к себе домой, залижет раны в тишине и довольстве, отдохнёт на сытых харчах и вернётся. Чтобы победить врага, обезглавить его, нужно идти на его землю.

Советники переглянулись.

- Ты хочешь разорить человеческие земли?

- Разорить? – Гордей усмехнулся. – Мы заберём, что нужно. Имущество и урожай. Людей только не тронем. Но они должны видеть, что война, начатая по их вине, всегда вернётся к ним в дом. Должны накрепко запомнить, чем это заканчивается.

- Да, но к чему? Это лишние жертвы… Великий князь пойдет теперь на любой договор.

- Великий князь должен быть казнен. Это будет полезным уроком надолго, всем следующим Великим князьям.