Красный ледок (Повесть) - Ковалев Павел. Страница 9

Отец не разговаривал с матерью. В мою сторону он даже не смотрел. Только слонялся по двору, ходил из угла в угол в хате. И курил. Курил непрерывно, не вынимая трубку изо рта. И, как мне казалось, он все время двигал челюстями, будто что-то искал зубами в своем мундштуке.

А я от радости, что отец одним из первых записался в колхоз, налегал на учебу. Каждый день готовил уроки, каждый день в классе поднимал руку, чтоб вызвали, часто приносил и показывал матери отличные отметки. Отец тоже этого не мог не заметить, так как все в деревне говорили обо мне. Мои успехи в учебе были известны и от учителей, и от учеников, которые заходили в наш класс и интересовались успеваемостью старших односельчан. Похвала в мой адрес смягчала отцовское сердце. Он успокаивался, становился более ласковым. По всему видно было, что он поверил, что колхоз — это дело будущего и необходим он больше молодым, чем ему.

Так мы и жили в то памятное переломное время. Прочно вступали в тридцатый год, готовились к первой колхозной посевной. Незаметно пролетел январь. Вот-вот кончится и февраль… Солнце явно повернулось лицом к земле, и яркие лучи его заглядывали во все уголки.

Но не одно солнце хозяйствовало на земле. Были и тени, и появлялись они, как только подвертывался благоприятный момент. Вылезали ночью и даже днем. Но больше всего любили тени сумеречное время. Время, когда люди становятся более настороженными, собравшись в своих хатах.

В один из вечеров снова зашел к нам Макар Короткий. Отца в это время дома не было. Макар приветливо поздоровался с матерью, на меня только сверкнул темными глазами из-под лохматой шапки-ушанки.

А потом сказал:

— Поговорить, Хадора, зашел…

— Пожалуйста, садись…

— Но… — он снова искоса посмотрел на меня.

Мать смутилась, руками развела. Я понял, что она не могла попросить меня: выйди, мол, погуляй немного, а мы тут поговорим. И я не растерялся.

— А у нас с вами не может быть секретов!

— Вот как?! С нами, значит… А о чем же нам с тобой говорить?.. Нос еще…

Короткий был явно недоволен моим заявлением, но сдержался. Хитрый был, понимал, что мать не пойдет против сына, не вступит в невесть какие переговоры с далеким давно уже ей человеком.

Она молчала.

— Тогда и ходить по хатам нечего, — улучив момент, сказал я и отвернулся от него.

Короткий даже заерзал на скамье, но ничего не ответил, только поглядел на мать.

— Не надо так, Петручок, со взрослыми… Нехорошо… — сказала мать.

«Нехорошо так нехорошо, — думал я про себя, — но из хаты я никуда не пойду, одну мать с этим Макаром не оставлю». И, не реагируя на слова матери, я начал слоняться по хате, подыскивая себе какое-нибудь занятие.

Примерно через полчаса пришел отец. На сердце у меня полегчало, и я оставил их одних, а сам отправился во двор. У нас это значит — на улицу. Потом мне мать рассказала, какой у них состоялся разговор.

— Говорят, что отменят колхозы в этом году… — буркнул Короткий.

— Говорят, что и кур обобществят… — пошутил отец.

— Слышал и такое… Соберут всех кур и петухов в одно гумно…

— Передерутся петухи, — сказала мать.

— А куда же им деваться с горя? — вел свое Короткий.

— Председателю в суп, — сказал, сохраняя серьезность, отец.

— И уполномоченным на жаркое, — добавил Короткий.

— Ваших же не тронут, — снова сказала мать.

— И до наших очередь может дойти, если что такое, — ухватился за слова матери Макар. — Хоть бы ты, Прокоп, подождал, а то записался… А говорил — подождешь…

— Сын записал, ты же знаешь.

А мать добавила:

— И я не противилась, ну и записались…

Макар только искоса глянул на мать, а разговор продолжал с отцом:

— Так пускай сын и работать ходит… А то все сам да сам…

Долго они так разговаривали. Короткий, как мог, уговаривал отца не ходить на работу в колхоз, подождать до весны, потому что тогда «кое-что» произойдет. Про это «кое-что» он намекал несколько раз, а отец так и не спросил, что это за «кое-что» и с чем его едят.

Макар поплелся домой тихо, будто на животе пополз. И все шипел и шипел, чем-то кого-то стращал.

X

И страшное все же произошло. Нежданно-негаданно. Такое произошло, что и поверить трудно.

В середине марта я не спеша шел из школы. У меня было отличное настроение — получил две пятерки. К тому же хорошая погода никогда человека не торопит и в хату не гонит.

Возле небольшого строения, из-за которого открывался вид на всю деревню, я услышал:

— Петручок, а Петручок! Поди к нам на минутку!

Огляделся. За небольшим домом на деревенской площади, где лежали навалом бревна, стояло несколько пожилых мужчин. Среди них я заметил уважаемого всеми дядю Парфена, человека-чародея, мастера на все руки.

Его голос был мне знаком, и позвал меня именно он. С какой-то нежной любовью относился всегда ко мне старик, и сегодня тоже ласково глядел на меня.

Я подошел.

Дядя Парфен повеселел и еще ласковее заговорил:

— Ты, брат, нам очень нужен. Без тебя, Петручок, не знаем что делать…

Мужчины тем временем приблизились, некоторые сели на бревна. А дядя Парфен развернул газету, которую держал до этого сложенной, и протянул ее мне.

— Тут вот пишут, прочитай, Петручок!

Поглядел я на газету. Название прочитал — «Правда». От второго марта 1930 года, № 60.

А дядя Парфен тычет рукой в одну из статей, которая выделялась среди остальных более крупным шрифтом, и говорит:

— Прочитай нам вслух, Петручок, много времени у тебя это не займет… А мы послушаем…

— Читай, хлопец, читай! — послышались вокруг голоса. Мужики притихли, даже курить перестали, хоть трубки и кисеты держали в руках.

Я думал тогда только об одном: я ученик и должен послушаться, сделать доброе, культурное дело, прочитать вслух людям свежую газету. Иных мыслей у меня и не возникало.

Стал поближе ко всем и начал читать.

Красный ледок<br />(Повесть) - i_008.jpg

Это была статья «Головокружение от успехов». И подзаголовок был: «К вопросам колхозного движения». А написал статью сам Сталин!

Я решил, что теперь-то, как никогда, помогу колхозному делу, может, тот же дядя Парфен и другие сельчане пойдут сразу же, прослушав статью, и скажут Игнату Дрозду — записывай и нас в колхоз.

Читать я начал громко, выразительно, каждую фразу как бы оттачивал.

Слушали, затаив дыхание. И я заметил, как подходили на цыпочках к нам другие крестьяне, привлеченные царившей вокруг тишиной.

Читая начало статьи, я все еще пребывал в хорошем настроении. Думалось, несомненно делаю доброе дело — несу живую весть в массы крестьянские, просвещаю своих односельчан. А дальше? Чем дальше я читал, тем большая тревога во мне нарастала. После таких фраз, как «нельзя насаждать колхозы силой» или «бумажными резолюциями о росте колхозов, организацией бумажных колхозов» и других подобных им, меня начинала охватывать боязнь за то дело, которому я отдал в последнее время столько сил и энергии.

И вот в том месте, где критиковались перегибщики в одной из республик Средней Азии, я остановился, и газета чуть не выпала у меня из рук. Дядя Парфен был поблизости, и он, мудрый человек, видно, понял мою тревогу и поддержал меня за локоть, сказав:

— Ты, Петручок, не волнуйся, читай… Читай до конца… Мы ж не все еще понимаем…

Дядя Парфен все, что происходило тогда, понимал всем сердцем, он уже готов был записаться в наш колхоз, но хотел сам во всем разобраться, все обдумать. И просил он прочитать статью Сталина с добрым намерением, из обыкновенного человеческого любопытства, чтоб все знать, чтобы быть уверенным в главном — колхозы будут если не в этом, так в будущем году. Обязательно будут!

Я тогда, конечно, не знал всего того, что знали взрослые. Не догадывался я ни о том, что думает сейчас дядя Парфен, ни о том, что подумают после прочтения статьи все наши земляки. Какая-то вялость сковала меня, лишила голоса, руки опустились. А меня просили: