Оккупация (СИ) - Пекальчук Владимир Мирославович. Страница 25

В процессе занятий я начал замечать, что Тантиэль довольно прозрачно раздает мне авансы. Знакомая картина: когда-то моя мать, которую я так и не вспомнил, изменяла моему отцу с К'арлиндом, тренером магии, просто чтобы он не утаил от «самой любимой ученицы» никаких секретов, и своего, в общем-то, добилась: поднаторела, «доросла» до шестого уровня — и свалила в Свартальвсхейм, в итоге выбравшись настолько высоко, чтобы своим вмешательством скостить своему бывшему учителю и любовнику остаток срока изгнания — к слову, по мнению самого К'арлинда, поступок, для чистокровных свартальвов нехарактерный. А Тантиэль мне жаль вдвойне: умная и проницательная, но тренируется с прохладцей, без должного усердия. У каждого свои маршруты, но Тантиэль крепко подвели ее чуйка и проницательность, из всех путей она выбрала самый неудачный. Ирония в том, что даже в том фантастическом случае, когда ей удастся забраться в мою постель — нет, она правда думает, что номер пройдет? — ее все равно ждет фиаско: у меня нет никакого секрета, который мог бы вознести ее из грязи в князи. Целеустремленность, настойчивость, правильная мотивация — вот составные части успеха. Как когда-то сказал Евклид Птолемею Первому, «в геометрию нет царского пути». То же самое верно и для каратэ.

Как бы там ни было, я кое-что узнал, в том числе об огромном скоплении танков, порядка двух-трех сотен машин, размещенных неподалеку от нефтеперерабатывающего завода в двадцати километрах от Гиаты. Узнал, строго говоря, случайно, и эта информация меня совсем не порадовала.

Так уж вышло, что в этом мире нет ничего летающего, точнее, нет никаких самостоятельно летающих приспособлений. Люди издавна считали, что земная твердь — для смертных, а небо — обитель господа, всетворца, прочих богов, коих тут тоже несколько, и их ангелов.

Это вполне закономерно, что люди даже не думают о воздухоплавании, ведь существование господа не вызывает ни у кого сомнений. Взять хотя бы Слезу бога — мистический артефакт, который я принес из пустыни, чтобы доказать свою невиновность. Принесенная Слеза вскоре исчезает, чтобы вновь появиться в том месте, откуда была взята — этому нет объяснения. Каким образом умершие в той пустыне превращаются в нежить — этому нет объяснения, некромантия неизвестна даже альвам и свартальвам. И каким образом душа Такаюки Куроно оказалась в теле умершего Реджинальда Рэмма — этому тоже нет объяснения. Точнее, у меня-то версия своя имеется, но это не более чем моя версия, ничем не доказанная.

Потому ничего летающего в этом мире нет: насекомым, птицам и летучим мышам господь дал крылья, а кому не дал — тому не положено летать. Альвы и свартальвы не разделяют уважения людей к небу, но — вот умора — все их технические достижения взяты у людей. Они — мастера магии, и только магии. Любая новаторская концепция непременно позаимствована у людей, потому и у длинноухих нет ничего летающего. Временно находиться в воздухе без опоры могут только брошенные рукой предметы, выпущенные из лука стрелы, ну и пули со снарядами, конечно же. И все.

И потому в мире, где неизвестен сам принцип ракеты, вершина пехотного противотанкового вооружения — гранатометы с нереактивными гранатами типа фаустпатрона и противотанковые нарезные орудия. Даже гладкоствольная пушка неизвестна, потому что гладкоствольного орудия нужен особый снаряд — оперенный подкалиберный бронебойный дротик. А сам принцип оперения или аэродинамического стабилизатора — практически неизвестен, оперение болтов и стрел воспринимается как дань традиции, совместить концепцию стрелы и снаряда не додумался никто, а другой способ стабилизации снаряда, кроме вращения, не известен. Иными словами — практически тысяча девятьсот сорок пятый год. Еще появились радиоуправляемые самоходные мины — и на этом эволюция противотанкового вооружения закончилась. А танки продолжают совершенствоваться, и на данный момент эффективно противостоять им могут только другие танки и маги, да и то не всякие.

В свете всего этого танковое соединение в двести машин — колоссальная сила, победить которую можно только при помощи еще большего числа танков, ведь свартальвы, соединяя технологии людей со своей магией, строят боевые машины, существенно превосходящие даже аквилонские танки.

Иными словами, я себе уже не представляю, как аквилонцы выбьют свартальвов из Кортании без полномасштабной войны всеми силами. Это уже надо несколько танковых корпусов вводить, а с ними и снабжение, ремонтные части, пехоту сопровождения, инженерные подразделения… Короче, невеселая перспектива: либо правление свартальвов, либо полномасштабная война. Если подтянутся другие анклавы, да Аквилония позовет на помощь своих сателлитов… Опустошение и разруха — вот что ждет Кортанию. Безрадостная картина послевоенной Японии вновь ожила в моей памяти.

Нет, такого я не желаю. Но и позволить свартальвам захватывать страну за страной — тоже путь в никуда. В подобном положении когда-то оказался один самурай, и его выбор был — пожертвовать руку, чтобы выиграть поединок. Можно ли пожертвовать целой страной? Это решение не в моей компетенции, чему я очень рад.

В довершение всего, я кое-что узнал о танках и месте их дислокации.

Во время одной из тренировок я затронул тему танков и пустил пробный шар:

— Должен заметить, что мне, хоть и не военачальнику, кажется неосторожным разместить так много танков в одном месте. Хорошо скоординированная быстрая атака достаточными силами позволит нанести удар сразу по всему корпусу в один момент.

Альтинг снисходительно улыбнулся:

— Какими такими силами быстрая атака? Танковыми подразделениями? Так ее не удастся провести внезапно, и, что еще важнее, все подходы к базе заминированы так, что там не проехать. Я имею в виду — совсем никак не проехать, даже жертвуя танками, потому что при объезде подорвавшегося танка второй напорется на соседнюю мину. Их там сорок тысяч, противотанковых мин.

— А как тогда танки смогут выехать с базы, если все заминировано?

— Вы уже держали в руках наш пистолет, учитель, так что должны понимать: наши мины срабатывают только на чужие танки.

Я кивнул.

— За разъяснения спасибо, а за высокомерную ухмылку в разговоре с учителем — час на кулаках. О, ты как-то внезапно улыбаться перестал, я сказал что-то грустное?

Эти сведения я два дня спустя передал парню в кепке, одетой задом наперед, когда зашел в т'лали поесть супа. Меню, к слову, слегка оскудело из-за проблем с разнообразием продовольствия в городе, но я этому только обрадовался: суп с морепродуктами стал появляться намного чаще.

На следующий день ко мне зашли новые гости, аккурат после того, как укатили свартальвы и я подошел к своей макиваре у пруда, чтобы потренироваться самому.

Их было двое, и в одном из них я сразу узнал того типа с аквилонским акцентом, который посылает в т'лали парня в берете. Второй поначалу показался незнакомым, но как только он приподнял в приветствии шляпу — сразу стал напоминать мне парня, которого я прятал от патруля. Хотя какой там парень — ему за сорок.

— Здравствуйте, господин Куроно, — поздоровался он.

— Здравствуйте. Чем могу быть полезен?

— Да я хотел бы сына вам в обучение отдать. Бокс, знаете ли, запретили, а вашу школу — нет.

И при этом смотрит мне в глаза. Что он хочет в них увидеть — большой вопрос.

— Я, чисто для справки, не боксу учу. Каратэ — это не «бокс с ногами».

— Ну так дело же не в том, как и чем морды бить, а в том, как самому удар держать. Жизнь — она такая, бьет посильнее любого боксера, а ей самой сдачи не дашь. Тут только стойкость и умение держать удар помогут.

— Это верно, — кивнул я. — Сколько лет?

— Четырнадцать.

Мы с ним утрясли вопросы, включая оплату. С новыми свартальвовскими деньгами у него оказалось не очень, потому мы договорились об оплате продуктами, а именно сыром и маслом, которые в последнее время стали дефицитом: промышленные поставки прервались из-за почти полной остановки молокозавода, а крестьяне из пары ближайших сел везли продовольствие на продажу неохотно, предпочитая запасаться на черный день.