Путешествие с дикими гусями (СИ) - Русуберг Татьяна. Страница 18

Студент вздохнул, покусал губу.

- Обвинение, однако, предъявлено не будет, так как по предварительным результатам заключения врача ты еще не достиг пятнадцати лет. По закону, ты не можешь находиться в... – он снова сверился с мобильником, - СИЗО более суток. Поэтому сегодня тебя должны перевести. До семнадцати ноль ноль.

Я тупо хлопал глазами. Когда это врач успел меня осмотреть? Когда шприцом колол? И как это он определил возраст? По зубам что ли? Или величине яиц? И куда это меня переводят? Уж не на Яново ли попечение?

- Тебя отвезут в центр Грибсков, - ответил Ник на не заданный вопрос. – Это что-то вроде детского дома. Туда помещают детей, прибывших в Данию без родителей и получивших статус беженца. Еще там живут несовершеннолетние, ожидающие ответа на их прошение о предоставлении статуса беженца. А также иностранцы моложе 18 лет, которые ожидают депортации из страны.

Он немного помолчал, давая мне время усвоить информацию. Недожеванная долька мандарина застряла в горле, внезапно стало трудно дышать. Детский дом? Депортация? Что еще за фигня?!

- Некоторые из детей, проживающие в центре, помещены туда как жертвы траффикинга, - продолжил Ник каким-то странным напряженным тоном. Он удерживал мой взгляд, но по тому, как дергался его кадык, я понял, что это дается ему с трудом. – Ты знаешь, что такое траффикинг?

Я едва удержался, чтобы не помотать головой. Сделал глотательное движение, но проклятый мандарин прилип к горлу. В носу почему-то щипало.

- Так называется торговля людьми, - тихо пояснил Ник. – Если человека привезли в Данию насильно и заставляли работать... делать что-то незаконное... – по ходу, у студента иссяк словарный запас.

Жалко было смотреть, как он мучается. Я уткнул глаза в пол, разглядывая носки своих кед. За дни скитаний по полям и дорогам они совсем обтрепались.

- В общем, если ребенка продали в рабство, - собрался наконец с силами студент, - он может попросить убежища в Дании. И при получении положительного ответа, такой ребенок сможет получить вид на жительство и остаться в стране.

Ага, только сначала он, конечно, должен все рассказать. Как, с кем, в какой позе... Да? Назвать все имена. Адреса. Свидетельствовать в суде. Вообще-то я смотрел детективы. Когда-то. И даже что-то запомнил. Например, что обычно случается с такими свидетелями.

- Видишь ли, - голос студента звучал почти робко. – Полиция нашла у тебя презервативы. А в моче – следы наркотиков. И еще – на тебе не было гхм... нижнего белья. И джинсы... Они на девочку.

Хосспади, бедняга даже покраснел! Ладно, не будем прибедняться, у меня тоже щеки горели, но так это, может, от температуры. Я вообще больной!

- Э-э кхм, - Ник откашлялся и сделал большой глоток колы. – Если ты хочешь о чем-нибудь заявить... Или подать прошение... Я тебе помогу.

Ладно, пора уже это заканчивать. Гребаный этот сков или как его – не важно. Лучше туда, чем тут плавиться от стыда... то есть от температуры.

Я слез со стула и попер к двери. Дернул за ручку. Так, конечно, заперто!

- Послушай, если не найдут твоих родителей или опекуна, - донеслось мне в спину, - если ты не подашь прошение, а полиция узнает, кто ты и откуда, тебя вышлют из страны в течение пятнадцати суток. Просто посадят на самолет, и все. Пойми, ни я, ни кто-либо другой не сможет тебе помочь, если ты не заговоришь!

Спасибо за информацию, Ник! Вот теперь-то я точно буду молчать, как рыба об лед. А то отдадут меня «папочке» любимому, и тогда буду я тебя навещать в светлом образе привидения.

Я наконец сообразил, зачем на стене рядом с дверью панель с кнопочками и светящимся зеленым индикатором. Надавил на самую большую. Почти сразу в замке повернулся ключ, и на пороге возник блондин. Спросил о чем-то Ника, тот коротко ответил, подошел ко мне.

- Подожди! Вот тебе мой номер телефона, - он вытащил из кармана ручку, долго рылся в куртке в поисках бумаги и наконец взял мою ладонь. – Можно? – повернул ее тыльной стороной вверх и принялся писать прямо на коже. – Если что-то случится или просто захочешь поговорить, звони. В любое время, понял?

Заглянул мне в глаза. Блин, по ходу, парень не врал. Но что с того? Даже если студент искренне хотел помочь, что он может?! Он ведь не волшебник. И даже учится не на том факультете.

Новый год. Германия

Ян сдержал свою угрозу. Мне пришлось-таки мыть его машину. Саша для видимости суетился со щеткой снаружи, а я, вооруженный ведром и тряпкой, внутри. В заднице у меня словно еж поселился и при каждом движении топорщил колючки, так что я старался особо не шевелить помидорами.

После «урока немецкого» мне разрешили принять душ и переодеться. Я никому не сказал о розовой воде, текшей по ногам к стоку. А костюмчик с шортами сразу закинул в стиралку, которая стояла в ванной. Но Саша по моим ужимкам фарфоровой балерины, похоже, стал о чем-то догадываться. Когда, закончив работу, мы поднимались по лестнице, он вдруг поравнялся со мной и тихо сказал:

- Эй, новенький, тебе жопу случаем не порвали?

Я споткнулся и чуть не расплакался от боли и унижения. Охранник понял все без слов. Дотащил до квартиры и сдал меня на руки Бобику, который, не слушая моих причитаний, засадил в несчастную попу свечку. Когда меня наконец отпустили, я утиной походкой добрался до матраса и рухнул на него, накрыв голову подушкой. Больше всего хотелось умереть. Скажем, задохнуться во сне. Просто и безболезненно. Я вспомнил скрючившегося в позе креветки несчастного Борьку. Теперь я его понимал! Вот только травиться или стекло жрать – это не для меня. Я же слабак! Борька хотя бы пытался сопротивляться. А я...

Слезы прочертили горячую дорожку по щеке, быстро впитываясь в ткань. Только не всхлипывать, и чтоб плечи не дрожали. Я же тут не один. Еще не дай бог жалеть начнут, и тогда...

- Денис, - горячая ладошка легла на плечо. Я вздрогнул, но не отодвинулся. Вот и Борьку Ася, наверное, так же утешала. Только это не помогло. – Денис, тебе плохо?

Я перестал дышать, чтобы не всхлипнуть.

- Денис, я хотела сказать, что... – она замялась, подбирая слова. – Ты классный, и ты не виноват в том, что произошло. Главное, не дай этому тебя изменить.

Не виноват? Конечно, разве можно быть виноватым в том, что ты слабак и идиот. Таким уж я, видать, уродился.

Асю мое молчание не смутило.

- Обещай, что не дашь им сломать тебя, хорошо?

Сломать? Значит, вот как называется то, что случилось с Борькой? Интересно, она его тоже просила потерпеть?

Я почувствовал, как в трусы из задницы вытекает что-то теплое. Блин! Снова кровь, или это свечка так быстро растворилась? Я сделал наконец вдох и прохрипел из-под подушки:

- Уйди. Оставь меня в покое, ясно?

- Но Денис, я...

Ее слова потонули в громовом раскате. Гром зимой? Снова затрещало, забухало. Вокруг заорали восторженные голоса, прямо по моему матрасу пронеслись чьи-то ноги, чуть не наступив между лопаток. Блин, что за фигня?!

Я слегка сдвинул подушку, так чтобы наружу выглядывал один глаз. Кто-то погасил свет, и комната вспыхивала попеременно оранжевым, синим, зеленым... Ребята столпились у окна, сражаясь за места на подоконнике. Жалюзи подняли, и за пыльным стеклом черное небо цвело пышными астрами фейерверков. Как?! Неужели уже Новый год?! Хотя... какая мне теперь разница? Чудес не бывает, Деда Мороза тоже нет, а бог, если и существует, то сегодня явно ушел в запой.

Я снова засунулся под подушку, но чья-то рука неожиданно сбила ее в сторону.

- Эй, новенький, - под нос мне сунулась полупустая коробка конфет. – Хочешь? Бельгийский шоколад. Мне бык подарил.

- Бык? – я поднял ошалевшие глаза.

На краю матраса сидел сиреневый мальчик. То есть, он был, конечно, нормального цвета, просто очередная вспышка за окном окрасила его в сиреневый. Лохматая челка падала на глаза, из-под нее торчал аккуратный нос; губы, изогнутые в форме лука, улыбались. Таких мальчишек в жизни просто не бывает – только в рекламе или на страницах модных журналов.