Его выбор (СИ) - Алмазная Анна. Страница 62

Последнее Армана искренне обрадовало. А то, что жертва уже третья, огорчило. Даже разозлило.

— Почему раньше не сказали? — выдохнул он.

— Думали, сами справимся, — пожал плечами Люк, поправив меч на поясе. — Но теперь придется вызывать мага… а мага вызвать может лишь тот, на чьих землях стоит эта деревня. Ты.

Ветер шевельнул ветви берез, брызнул на землю новыми каплями, плетями ивы мягко провел по распростертому на листьях телу. Запах крови стал на миг острее, раздражая горло металлическим привкусом. Дурное предчувствие шевельнулось внутри, где-то вдалеке треснула ветка, как бы захлопывая ловушку. Что-то тут не так...

Но и отказаться пригласить мага Арман не может, нет причин отказаться. Он кивнул и, поняв, что больше тут не нужен, направился к Вьюнку. Люк было взглядом приказал дозорному последовать за молодым арханом, но Арман, вскочив в седло, бросил:

— Я не ребенок и вернусь в поместье сам.

Глаза старшого чуть сузились, в них сверкнул блеск то ли беспокойства, то ли гнева. Кто его, Люка, знает. С рожанами легко, их души как на ладони, а дозорные все арханы. Все прячутся за щитами. И не понять, как старшой на самом деле относится к Арману. То ли как к архану, то ли как к ребенку, то ли как к врагу.

— Ты должен понимать, — вновь начал уговаривать старшой. Как ребенка уговаривает, или как неспокойную лошадь — мягко, осторожно, будто боясь напугать, — что в одиночку по лесам сейчас ходить неразумно. Эдлай половину дозорных перевешает, если с тобой что-то случится.

Перевешает. Правда. Только это ли тебя беспокоит? Или ты чего-то вновь не договариваешь?

— А что со мной может случиться? — Арман придержал танцующего под ним Вьюнка. — Оно убивает ночью. А сейчас не ночь.

— Оно убивает в полнолуние, — поправил его почему-то Люк, посмотрев на Армана долгим взглядом. И вдруг, будто сдавшись, добавил: — Передай Эдлаю мое почтение и скажи, что нам надо поговорить. Серьезно поговорить.

Поговорить? С опекуном? Через голову Армана?

Он до боли в костяшках сжал поводья, почувствовав в словах Люка осторожную угрозу. Или вопрос. Или даже обвинение.

— Я передам, — огрызнулся Арман, щелкнув поводьями.

А потом он долго несся по полям, уже не чувствуя ни дождя, ни промозглой сырости. Он пустил Вьюнка галопом вдоль реки, пьянея от запаха цветущей вербы. Он пронесся по деревенской дороге, распугивая лениво гуляющих по грязи кур, он долго стоял у озера и глядел в серую, взбудораженную каплями дождя воду, пытаясь в ней найти ответ… а Вьюнок то и дело тыкался мордой в плечо, просясь домой, в теплую конюшню, к полной кормушке овса и заботливым конюхам.

Арман домой не хотел. Он хотел побыть в одиночестве, подумать. Зачем Люку понадобилась встреча с опекуном?

Большой зверь. А в здешних лесах таких не водилось. Да и зачем зверю убивать просто так, не опробовав мяса… будто…

Ответ пришел сам собой и встревожил душу новой волной тошноты. Оборотень. И вспомнились и недавняя ночь, и бег по лесу, безумный, на грани выдержки, и внезапно взорвавшийся запахами и звуками мир, который так сводил с ума… и мысли, другие, звериные, и жажда крови, и писк умирающего в зубах зайчонка. Это был не сон… боги, это действительно был не сон. Как не сном была кровь Вороного на руках, его последний, полный боли и любви взгляд, но… людей Арман не убивал. А, значит, и бояться ему нечего.

— Ты не получишь моей шкуры, Люк, — прохрипел Арман, сжимая в руках рукоятку боевого кнута.

Расплеталось в воздухе кнутовище, полоснуло кустарник, обнажив белую мякоть сломанных веток. Стреноженный Вьюнок заволновался, попятился к лесу, и взмыло над деревьями воронье, разнося по округе рокот карканья.

— Не получишь! — выкрикнул Арман, полоснув кнутом речную гладь.

Вернулся в дом он уже под вечер, опустошенный, но спокойный — показывать другим слабость незачем. Во внутреннем дворике было пусто и тихо. Дождь уже закончился, лучи вечернего солнца прошили поредевшие тучи. Арман спросил: "Нет ли в поместье старшого?" — и, получив отрицательный ответ, с облегчением бросил поводья верткому мальчишке. Разговаривать с Люком не хотелось, но Арман понимал, что надолго разговор не отложишь — старшой был частым гостем в поместье. С той ночи, как повесилась служанка — даже слишком.

Каждое утро Люк приходил в дом, чтобы собственноручно сварить сонному Арману зелье. Каждое утро внимательно следил, чтобы темная, вонючая и страшно горькая жидкость была выпита до дна, а потом разворачивался и уходил. Без слов. А Арман каждый раз хотел и боялся спросить — зачем? И зелье зачем, и эти каждодневные визиты, и это молчание — зачем?

— Старшой просил передать, что сегодняшней ночью хочет остаться у нас, — сказал молодой еще управляющий, отвесив низкий поклон молодому архану.

— Как долго? — выдавил через зубы Арман, понимая, что отказать старшому, увы, не может. Да и не хочет, ему скрывать нечего.

— Старшой приказал вам ответить: «столько, сколько мне понадобится», — заметил управляющий, и Арман лишь скривился — руки рожанина чуть тряслись, душа его изнывала в удушающем страхе.

Как и все в поместье — боится. А Люк еще и подозревает. Старшому нужен маг? Старшой его получит. Все, что угодно получит, а потом пусть убирается со своими подозрениями куда подальше!

Твердо решив написать запрос в столицу и как можно скорее, Арман приказал позвать в кабинет секретаря и направился было к резному крыльцу, как вдруг услышал в другом конце двора тихий то ли крик, то ли стон.

— Мой архан!

Арман остановился, подумав, что ошибся — отчаяние в чужом голосе казалось нереальным. И необычным. Оно стелилось по двору мягким туманом, почему-то, вне обыкновения, не раздражая. Как будто исходило от кого-то…

Арман не поверил собственным ощущениям, медленно обернувшись. И опешил. Потом сбежал по ступенькам крыльца, пронесся по заляпанному грязью двору и уверенно перехватил руку с занесенным топором.

— Убью! — зашипел кузнец, оборачиваясь.

Мелькнуло лезвие, отразив лучи солнца. Пальцы коренастого рыжеволосого кузнеца разжались, топор полетел в грязь, чуть было не саданув по ступне. Арман не боялся. Он задыхался презрением, как в открытой книге читая душонку рожанина: злобное предвкушение крови, быстро сменяющееся диким страхом.

У дровни свернулся калачиком другой рожанин, от которого лились тугие волны отчаяния с легкой ноткой надежды. Он был совсем мальчишкой, на какую-то зиму младше Армана. Заморышем, глупым и беспомощным. И одетым в какое-то рванье.

Волосы его спутались, лицо было испачкано в грязи. И воняло от него кровью, да так, что к горлу вновь запросилась тошнота. Вспомнилось вдруг тело в лесу, раскрытые широко глаза и росинка, бегущая по мертвенно-белоснежной щеке к золотым косам. А еще вспомнилось тугое сопротивление под лезвием, когда Арман перерезал горло Вороному. Да так явственно, что руки затряслись, а тошнота стала совсем невыносимой. Надо успокоиться…

— За что ты его? — как можно более ровно спросил Арман, отпуская руку кузнеца.

Полыхнуло на запястьях верзилы, успокаиваясь, золото татуировок, чуть притупился льющийся на Армана страх, а мальчишка у дровни поднял голову, окинув затуманенным взглядом. И как позвать умудрился? Если от страха ничего и не видит? И душа его стелется серым вязким туманом, отчего даже стоять рядом тошно.

— Помилуйте… — замялся кузнец. — Пришлый он. Вор, в сенях ховался. Кто тебя пустил, тварь?!

Кузнец хотел было пнуть мальчишку, но остановился, стоило только Арману отчеканить:

— Стой!

Вновь полился липкий душащий страх, и, не выдержав, Арман резким усилием воли укрепил щиты, отказываясь слушать чужие эмоции. Сразу же стало легче дышать, синий лед залил клубившийся внутри гнев, и Арман вмиг успокоился. И расплескавшийся по двору вечерний свет показался теплым, даже приятным. Близким. Будто боги вдруг улыбнулись, ниспослав подарок. Только кто же этот подарок-то? Полуживой от страха мальчик-рожанин?