Спасти СССР. Манифестация (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen". Страница 19
Мелкая спала, словно застыв на лету - широко раскинув руки и запрокинув голову. На правой щеке ее проступил отпечаток подушки. Посапывать она перестала, теперь дыханье ее было почти беззвучно. На лице девушки застыло не встречавшееся мне прежде выражение крайней безмятежности, и из-за этого на какой-то миг она показалась незнакомкой. Потом я втянул воздух, ощутил запах и наваждение прошло.
Нарушать ее покой совершенно не хотелось, мне пришлось сделать над собой усилие.
- Эй, - я слегка потрепал Мелкую за плечо и нашептал, наклонившись к уху: - Просыпайся потихоньку.
Она распахнула веки и сжалась в комок. Мне словно полоснуло по сердцу ножом: я увидел в ее глазах даже не страх - ужас. Во мне заполыхал, испепеляя все сомнения, гнев.
"Нет", - скрипнул про себя зубами, - "не перестарался я вчера, наоборот. Ох, и как же ему повезло..."
Я присел на краешек кровати и постарался улыбнуться:
- С добрым утром, сестричка.
Она прерывисто вздохнула, обегая комнату быстрым взглядом, и расслабилась. Накрыла своей ладонь мою, и ответная улыбка осветила ее лицо:
- С добрым утром, - и, поколебавшись миг, добавила с ноткой неуверенности в голосе: - Андрюша.
Я моргнул, принимая.
- С родителями все в порядке, - доложил, нехотя убрав руку с ее теплого плеча, - дождался вчера, объяснил. Все правильно поняли и приняли. Так что не волнуйся. Конечно, интерес к тебе будет, особенно от мамы. Воспринимай его легко, как естественный. Не напрягайся, хорошо?
Уголки ее губ дрогнули и опять поползли вверх:
- Это ж не самое страшное, да?
- Верно, - хмыкнул я, вставая, - тогда, коль тебя этим не запугать, иди мойся и будем завтракать. Родители как раз кухню освободят - им на работу раньше выходить.
За дверью, изнывая от нетерпения, вилась мама, для вида перебирая что-то на полках платяного шкафа. Я остановился и покачал с молчаливым осуждением головой.
- Ой, да ладно, не съем же я ее, - едва слышным шепотом попыталась успокоить она меня в ответ, - вот, лицевое подобрала.
Я почувствовал, как за моей спиной почти бесшумно отворилась дверь, и шагнул вбок. Мама торопливо улыбнулась.
- Доброе утро, - Мелкая замерла на пороге, зябко кутаясь в длиннополый халат. В глазах ее застыла легкая опаска, словно она ступила на тонкий неизведанный ледок, но жила там и надежда, чуть наивная, но оттого и трогательная.
"Вера в свет за поворотом", - мелькнуло у меня понимание, мелькнуло и сменилось удивлением: - "Как она смогла ее пронести"?
- Доброе, - эхом откликнулась мама, прижимая к груди цветастое полотенце. Пару секунд они рассматривали друг друга. Потом на мамином лице мелькнуло не то, чтобы одобрение, а, скорее, некоторое облегчение, и она затараторила: - Вот, возьми себе для лица. А щетку зубную я сегодня заскочу куплю. Ты что больше хочешь на завтрак: творог со сметаной или яичницу с макаронами и колбасой?
Взгляд Мелкой тем временем соскользнул с мамы на наглаженную школьную форму за ее спиной. Лицо девушки закаменело.
- Мама утром погладила, - негромко пояснил я, поняв.
Мелкая опустила голову и чуть слышно хлюпнула носом. Мама замолкла на полуслове и почему-то посмотрела на меня виновато.
- Спасибо, - пробормотала Мелкая, подняв на маму влажно поблескивающие глаза, - извините... Просто я отвыкла, что обо мне кто-то заботится...
Мама беззвучно дернула губами, потом шагнула вперед и приобняла Мелкую.
- Ничего-ничего, - мягко зажурчал ее голос, - все будет хорошо. Сейчас примешь душ, согреешься, чайку сладкого... Но, вообще, - она задумчиво отстранилась, - лучше всего греет понимание того, что ты кому-то нужен...
Мы на секунду зацепились с Мелкой взглядами.
- Спасибо, - сказала та окрепшим голосом.
- Ну... Иди в ванную, - посторонилась мама, пропуская.
Постояла в тихой задумчивости, глядя на притворившуюся дверь, потом обернулась ко мне:
- Ладно... Пообедаете тогда в столовой. И смотри: не вздумай ее обидеть!
- Какой я грозный, подумать только, - усмехнулся я с облегчением, - то Зиночка просит Кузю не обижать, то ты - Мелкую.
- Мелкую? - в глазах у мамы вспыхнул новый интерес, - вот как...
Я молча двинулся на кухню. Спину мне грел заинтригованный мамин взгляд.
- Уцелел? - уточнил, ухмыляясь, папа и пожаловался, понизив голос до трагического полушепота: - Она ж ночью вся извертелась, спать не давала.
- Бр-р-р... Нет, точно - вам надо было двух или трех.
- Я все слышу! - донеслось звонко из коридора.
Папа заканчивал завертывать стопку бутербродов в кальку.
- Будь осторожен, - сказал негромко, не поднимая взгляда от стола, - забота привязывает.
- В курсе, - буркнул я, проходя к плите.
- Ну и хорошо, - легко согласился он, - кто предупрежден, тот вооружен. Денег точно хватает?
Я молча махнул кистью над теменем.
- Славно, - папа задумчиво помолчал, глядя куда-то вбок, потом добавил: - Ну, не буду советами давить. Ты, похоже, мальчик уже взрослый... Сам давай.
- Вот за это - спасибо, - искренне отозвался я.
- Понимаю, - усмехнулся папа и двинулся в прихожую. - Мать, ты там долго копаться будешь? Опоздаем.
Я развернул одеяло, заботливо обернутое вокруг сковороды. Поднял горячую крышку - под ней обнаружились макароны и полоски колбасы, залитые взбитыми яйцами.
"Да", - подумал я, прислушиваясь к легкому шуму, что производили в прихожей одевающиеся родители, - "повезло мне, повезло. Только этого мало".
Тот же день, чуть позже
Ленинград, Измайловский пр.
- Ваню-то? Сейчас... - проскрипел в трубке знакомый уже голос соседки Гагарина.
Я протер затуманившееся от моего дыхания стекло и подмигнул Мелкой, что сторожила наши портфели в паре метров от таксофона. Ее лицо озарила ответная улыбка, ясная и светлая - так могут улыбаться только дети, еще не стесняющиеся движений своей чистой души.
В телефонной трубке, что холодила мое ухо, царило молчание, лишь изредка прерываемое далекими, словно идущими из космоса, шорохами и тресками. Я стоял, улыбался сквозь мокрое стекло той же дурацкой открытой улыбкой, и пытался понять, отчего мне сейчас так хорошо в этой промерзшей и прокуренной будке?
Нет, понятно, что мы любим тех, кому бескорыстно помогли, и, часто, сильнее, чем они нас. Но явно было что-то сверх того, и хотелось понять - что.
"Зримость", - предположил я, перекладывая увесистую черную трубку к другому уху, - "не почти абстрактные, загоризонтные для меня неторопливые движения геополитических плит, а зримый, осязаемый прямо сейчас мой личный результат. И, хоть траектория дрейфа тех самых плит от этого не изменится, но все равно это очень правильный, греющий сердце поворот Истории".
На этом я с удовлетворением подвел черту: рыть дальше и глубже могло оказаться себе дороже - мало ли, что еще там накопаю в себе? Пусть она будет солнечным зайчиком, что удерживает меня на свету. Слишком часто мне приходится балансировать на грани и, порой, соскальзывать и в кровь и грязь. Пусть будет якорем. Только бы не утопить ее вместе с собой...
Приложил ладонь к опять запотевшему стеклу. Отнял - осталась пятерня, по размеру уже почти взрослая. Снаружи на отпечаток тут же прильнула, примериваясь, девичья кисть. Мелкая изобразила на лице гримаску шутливого огорчения - ее ладошка была явно меньше.
Я вывел поверх ее ладошки сердечко, а потом, одумавшись, быстро его смахнул. Но ей того хватило - рука отдернулась, а улыбка стала чуть смущенной. Потом она негромко засмеялась - не то над собой, не то надо мной. Или, может быть, над нами вместе... Смех ее сразу сделал случившееся простым и естественным: ну, пошутили школьники, бывает.
Да, с ней было легко. Мои слова она воспринимала как данность. Надо позвонить не из квартиры, а с уличного автомата? Значит - надо. В школе лучше вести себя по-старому? Хорошо.