Все для тебя - Лукьяненко Лидия. Страница 46

— Что моряком стал, не жалею. А вот с женитьбой — это, скорее, из-за него. Я ведь жениться не собирался. Так, гулял с Людой. Она у нас в военном ателье работала. Раз приходит ко мне и говорит: «У нас сын будет». Хотел я было ей ответить, чтобы сама с этим разобралась. Я за ней не бегал. Сама ко мне в общагу приходила. А потом думаю: что ж я, как он, своего сына брошу? И женился!

— Потому что ты — не он. Не грусти, брат. Еще неизвестно, кому повезло! И есть ли у него дети? А если есть, но такие, что не дай бог! Может, он уже сто раз пожалел. Но поезд ушел.

— Да, насчет поезда, — усмехнулся Гриша. — Может, ты все-таки поедешь домой?

— Ты чего, Гриш? Мы ведь решили. Я хочу побыть с Ромой.

— У вас все так серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Э-э, сестренка! Ты не замуж ли случайно собралась?

— Пока нет, — улыбнулась Марина. — Но предложение уже поступило.

— И ты всерьез об этом думаешь? Вы же только познакомились.

— Да. Это и пугает. Понимаешь, мы так мало знакомы, а ощущение… словно я знаю его всю жизнь.

— Это несерьезно, Марина.

— Да? А кто говорил, что настоящая любовь только такой и бывает?

— Ты действительно любишь его? — почему-то встревожился брат.

— Думаю, да, — осторожно сказала Марина, и лицо ее озарилось улыбкой. — Точно да! Очень люблю, Гриша! Он такой… необыкновенный! В жизни таких не бывает! Когда ты с ним познакомишься, сам увидишь. И семья у него хорошая…

— Вот насчет семьи, — прервал ее Гриша. — Помнишь, я сказал, что моя хозяйка всех соседей знает. Она мне про его семью и рассказала.

— И что? У него приличная семья! Дед — адмирал.

— Знаю. Адмирал Вишневецкий. Мировой мужик. Я служил и под его командованием тоже.

— Видишь, а его родители…

— Погоди, Марина. Дай сказать, — остановил ее Гриша. — Уф! Даже жарко стало! Как это все нелепо. Послушай. — И он стал говорить очень медленно, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Я очень хорошо знаю, кто зять адмирала Вишневецкого. Капитан первого ранга Серебряный. У него двое сыновей. Роман — младший.

— Ну и хорошо, — нетерпеливо бросила Марина, не понимая, куда он клонит.

— Маринка, ничего хорошего в этом нет! Валентин Серебряный — мой родной отец. И твой Роман доводится мне сводным братом.

Марина собиралась что-то сказать, но после этих слов застыла с открытым ртом. Только дышала часто-часто.

— Погоди… Я ничего не понимаю… Он тебе — брат… И ты мне брат… Он что, и мне брат? — бормотала она, пытаясь выстроить в голове путаную картину их родства. — Нет, погоди… Но он мне не кровный родственник! — закричала она. — У нас разные мамы и папы! Господи, я так испугалась! Значит, Валентин Степанович — твой отец? Ты знаешь, мне он тоже не понравился. Но, уверяю тебя, Рома совсем не такой. Он порядочный, даже благородный. Он похож на свою маму и на адмирала.

— Не волнуйся, я верю, — похлопал Гриша ее по руке. — Просто, если ты выйдешь за него замуж, мама все узнает.

— Что узнает?

— Что он — сын Валентина. Более того, ей, возможно, придется с Валентином увидеться. Ты подумала, каково ей придется?

Марине вдруг вспомнился сон — бабушка качает головой: «Это тебе, внучка, счастье. А матери как?»

— Нет, Гриша. Я об этом не подумала. Но ведь я и не знала.

— Я не представляю, как она это перенесет. Ты ведь знаешь, какая она нервная и какое у нее сердце? А вдруг она еще любит его?

— Да ну? Она любит папу.

— Однако ведь не зря в нашей семье эта тема всегда была под запретом, хотя все всё знали, как ты говоришь. Бабушка Валя, умнейшая женщина, когда-то просила меня ни о чем не спрашивать маму. Как думаешь, почему? Потому что тема эта до сих пор больная. Он не просто бросил, он опозорил, отказался от нее. Родители мамы ходили к его родителям, просили повлиять на сына. Представляешь мамино унижение? Я помню его глаза, когда он мне, своему родному сыну, сказал, что нет у него никакого сына Григория!

— Бедная мама, — прошептала Марина. — Я никогда не думала, что это было так… ужасно… Но мы же можем что-то придумать, чтобы они никогда не встретились?

— Если ты выйдешь замуж, она все равно узнает. Догадается по одной фамилии.

— А если я не буду менять фамилию? — наивно, как ребенок, спросила Марина. Она хваталась за соломинку, как утопающий.

— А твой муж тоже сменит фамилию? Или ты попросишь его отказаться от родителей?

Марина приложила ладонь ко лбу. Лицо горело, а рука была ледяная.

— Ты прав. Ведь Рома тоже Серебряный.

— Да твой Рома, может, и золотой! — не выдержав, закричал Гриша. — Но у него есть отец, и с этим ничего не поделаешь!

— Значит, ты считаешь, что мне нужно с ним расстаться, ровным, словно помертвевшим голосом сказала она.

— Я не знаю, как тут быть, сестренка. Я все тебе сказал, а ты уж сама решай. — Он тяжело поднялся. Поцеловал ее в макушку и ушел в кухню.

А Марина видела перед собой лицо Романа: каким увидела его впервые в электричке, в отблесках огня у камина, ранним утром с букетом полевых цветов, в сумерках белой ночи. Видела его ореховые глаза, чувствовала прикосновение губ, слышала его насмешливый голос. Боже мой! Ну почему, почему?

Она пошла в ванную и встала под тугие струи воды. Значит, не случайно она все время боялась, что может что-то случиться. Все было слишком хорошо, чтобы длиться долго. Вчера вечером они одновременно вспомнили строчки из «Ромео и Джульетты», не догадываясь, что это о них. И действительно:

Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени…
<…>
Неужто больше нет других имен?
Что значит имя? Роза пахнет розой,
Хоть розой назови ее, хоть нет.
Ромео под любым названьем был бы
Тем верхом совершенств, какой он есть.
Зовись иначе как-нибудь, Ромео,
И всю меня бери тогда взамен! [2]

Она шептала шекспировские строки, чувствуя, как слезы подступают к горлу. «Рома, Рома, ну почему ты — Серебряный! Лучше был бы кем угодно, хоть беспризорником бесфамильным!» Как ему сказать? Как объяснить? Пожалуй, молодым людям из Вероны было даже легче — все-таки мама Капулетти не была влюблена раньше в папу Монтекки и не рожала от него внебрачного ребенка. Слезы текли у нее по лицу и тут же смывались струями воды. Вода стекала по ее телу, и казалось, что все это — ее слезы. Реки слез. Что она еще может, кроме как плакать? Так хочется быть счастливой. Просто — быть счастливой. Это же так немного! Только Рома и их любовь. Больше ничего не надо. Ничего. Пусть у нее нет любимой работы и своего дома, пусть у нее никогда не будет детей, но Рома-то есть! И теперь отказаться от него? Уехать навсегда только потому, что Ромин отец когда-то предал ее маму?

Она вспомнила суровое лицо и кустистые седые брови капитана. Вспомнила, как он напугал ее сразу. Даже потом, когда они пили шампанское, она чувствовала себя с ним неловко. Он сразу ей не понравился. Неприветливый и хмурый. Да ее отец в сто раз лучше! Видела бы мама, каким он стал, перестала бы жалеть о прошлом.

Но может, она и не жалеет совсем? Может, это только их с Гришей глупые страхи? Перед глазами возникло мамино лицо, такое, каким оно было в день ее отъезда. Светлые встревоженные глаза, вечное чувство вины перед всеми — Гришей, папой, Людой, внуками. А теперь еще и перед ней? Да мама даст себя живьем сжечь, лишь бы дочь была счастлива! Однако нужно ли ей такое счастье? Разве нельзя, чтобы все были счастливы — и мама, и они с Ромой? Прошлое, прошлое, прошлое… Прошлое изменить нельзя. Можно простить обиды, можно — забыть, но изменить… Что она, Марина, может сделать? Убедить маму? Убить Валентина? Сказать: «Рома, прости, но твой отец — подлец!» или: «Мама, забудь старые обиды и пожми руку капитану Серебряному». Нет, она не может так поступить!