Террористка - Самоваров Александр. Страница 19

Какие-то они все-таки неприятные, эти патриоты. Есть в них нечто пещерное. Поплакать они любят под песенки душевные, рассказать про ностальгию какого-нибудь русского за границей… Репертуар знакомый и неизменный.

А за покинутым им столиком мрачный Филиппов сказал раздраженно:

— Чего этому волку понадобилось от нас?

— А я все выдумала про манекенщицу, — усмехнулась Серебрякова, — сидит тут с высокомерной мордой…

— Год назад он был нужен мне со своими деньгами, а зачем сейчас я ему понадобился? — продолжал размышлять, морща лоб, Филиппов. И он, Галя, не прост, ох не прост!

…Ночная Москва притягивала. Она не отпускала человека домой, если у него много денег. И чтобы развеять русский кабацкий, тоскливый дух, Дубцов отправился в один из новомодных западных ресторанов.

Рекунков был недоволен.

— Так хорошо сидели, — говорил он разочарованно, — мы что, Валериан Сергеевич, американов с вами мало видели?

«И этот патриот, — подумал Дубцов, — только еще сам об этом не знает. Много их однако развелось. А завтра будет еще больше».

— Стой, — скомандовал шоферу Дубцов: краем глаза он увидел двух шлюх, они все еще стояли.

Валериан Сергеевич не стал размышлять, откуда взялся этот странный импульс, но он приказал Рекункову договориться с сутенером.

Через две минуты в теплый салон машины забирались замерзшие девчонки. Они молчали и приглядывались. Не понимали, кто их купил — этот, со шрамом, или тот, в кожаном пальто, что даже не обернулся к ним.

— Дяденьки, — сказала та, что посмелее, — а курить у вас можно?

— Кури, — по-прежнему не оборачиваясь, сказал Дубцов.

Девочки переглянулись. Таким простым приемом они установили того, кто их купил. Тем более это было ясно, что Рекунков сидел, стараясь не касаться девчонок. Он не любил шлюх и это был профессиональный инстинкт.

— В ресторан или ко мне? — спросил, наконец обернувшись, Дубцов.

Только издалека девчонки казались похожими. Одна была настоящая блондинка, крупная с полной белой шеей, которая виднелась из-под воротника куртки. Вторая крашеная, худая, с лихорадочно блестевшими глазами.

— К вам, — сказала полнотелая блондинка.

Она, видимо, опасалась, что ресторанный счет ей и предъявят, как оплату услуг. Деньги, данные Рекунковым, уже надежно осели в кармане сутенера.

Оставив только наружную охрану (да Рекунков прилег в холле, на диванчике), в офисе Дубцов оказался один с девчонками. Ему захотелось поухаживать за ними. Полнотелую звали Люда, а вторую — Мая.

Дубцов показал им, где душ, и они молча прошли в большую душевую комнату. Вскоре послышались их приглушенные визги. Девицы, видно, хотели согреться и пустили слишком горячую воду.

Валериан Сергеевич зашел к ним. За прозрачной пленкой розовели два юных тела.

— Дура ты, Люка, спину мне чуть не сожгла.

— Что будете есть и пить? — спросил Дубцов.

За пленкой — молчание.

— Что дадите, — последовал после паузы ответ.

Валериан Сергеевич нашел один свой старый халат и, немного подумав, принес в ванную вместе с халатом кимоно.

От электрокамина уже шел жар, и смешливые разгоряченные девчонки вышли в уже согревающуюся комнату. Одна утонула в халате, другая подвернула кимоно, но все равно в нем путалась.

Дубцов открыл банки с икрой и крабами, выставил на стол с десяток бутылок.

Девочки быстро опьянели. Опьянел и Дубцов, чего с ним давно не случалось. Он прилег на свой любимый диван и прикрыл глаза.

Рядом с ним присела Люда. Она распахнула халат. Выглянули небольшие розоватые груди. Она прилегла к Дубцову и влажными губами поцеловала его в шею.

— Подожди, — сказал Дубцов, — ответь мне, для чего ты живешь?

— Чтобы трахаться, — промычала девочка, кусая Валериана Сергеевича за подбородок.

— А ты? — спросил он вторую юную особу.

— Чтобы сдохнуть, — ответила Мая и выпустила сигаретный дым в потолок.

— Про меня вы что думаете? — продолжал свой вопрос Дубцов.

Люда вздохнула, села, поправляя волосы. Она поняла: клиенту надо поговорить.

— Хорошо думаем, — сказала она, — ты не «черный», не хам, не жадный…

— И очень несчастный, — добавила Мая.

— Пожалуй, я еще выпью, — сказал Дубцов.

Мая принесла ему фужер с коньяком и бутерброд с икрой. Вручив все это Дубцову, она неожиданно крикнула: «И-и-я!» — очень грамотно провела серию ударов руками и ногами.

И до этого жесткий ее взгляд стал зверино-жестоким.

— Вот такие лица мне нравятся, — сказал Дубцов и залпом выпил коньяк.

От всей этой ночи осталось воспоминание о двух жарких девичьих телах, привалившихся к нему с боков…

Он проснулся с мыслью: «Со мною что-то не то происходит».

В первый раз за последние семь лет он опохмелился.

А в холле бодрствовал Рекунков. Он отжимался от пола.

— Девяносто один, девяносто два… — считал он

Шея его налилась кровью.

— Доброе утро, Валериан Сергеевич, — вскочил он.

— Рекунков, пойдем выпьем.

— Валериан Сергеевич, я вам вчера еще хотел сказать, да забыл. Вы просили навести справки о вашем этом корейце — Паке. Так я все сделал. Убит ваш кореец в Ташкенте. Возглавлял группу по доставке наркотиков в Москву. Убит, видимо, конкурентами или заказчиками.

Вот тебе и философ!

«Срывы в жизни неизбежны, — говорил Пак, — человек не машина. Ему всегда хочется попробовать запретного. Главное — вовремя остановиться».

Он знал, чего нужно бояться в самом себе, но не уберегся.

12

Гавриила Федоровича Тимофеева держали в системе безопасности по трем причинам. Во-первых, он был человеком пенсионного возраста и на продвижение по службе претендовать не мог, а следовательно, и не был ни для кого конкурентом. Во-вторых, он отлично знал свое дело и «пахал» всегда безотказно. В-третьих, отдел, в котором он ныне работал, возглавлял его бывший подчиненный, своим продвижением во многом обязанный Тимофееву.

Достоинства уровновешивали недостатки полковника. Он был разведен, сильно пил и очень нелестно отзывался о многих бывших своих сослуживцах, которые пошли в гору.

Старков не мог дозвониться до полковника, потому что у того был запой. Неделю он не появлялся на работе, благо предлоги у него были.

Пил он один в своей холостяцкой полупустой квартире, и мысли его, подхлестываемые чудовищными дозами алкоголя, перескакивали с одного на другое. Но то, что в трезвом состоянии он мог оценивать объективно, — в пьяном становилось просто бредом. Он представлял себе, как создает мощную, разветвленную террористическую сеть по всей стране. Как его люди заставляют скотов-политиков и предателей действовать в нужном направлении. И, наконец, Гавриил Федорович видел себя тайным властителем России.

Полковник куда лучше большинства его сограждан представлял, что таит в себе такое словосочетание — криминализация общества. Он физически, кожей ощущал, как надвигается время всевластия мафии. Он видел не только явные следы разрушения государства — он знал, какие последствия ожидают страну. Собственное его бессилие, а значит, и бессмысленность существования, ибо он жил только ради дела, толкнули его на авантюру. В трезвом состоянии он прекрасно понимал, что существование тысяч боевиков, управляемых из одного центра, невозможно. Что рано или поздно, а скорее, рано — их вычислят.

И скрипел полковник в пьяном полусне от ненависти и злости.

Вообще-то, пил он каждый день, но знал свою меру. С восьми часов вечера до двух часов ночи он выпивал бутылку водки, а в семь часов утра вставал, гладко выбривался и шел на службу, в отвратительном, правда, состоянии. Запоев раньше у него не было. И вот теперь, когда он создал первую группу и она начала действовать, — такой прокол.

В понедельник утром он выпил стакан «кагора» и огромную кружку горячего крепкого кофе. Где-то к полудню он пришел в более или менее работоспособное состояние. Вот тогда и дозвонился до него Старков.