Террористка - Самоваров Александр. Страница 36

Почему тот пошел на игру с этими ребятами, зная, что все может для него очень плохо обернуться? Азарт борьбы? Жажда нажиться еще больше?

Если сами ребята действовали непрофессионально, то направлял их профессионал. И до того, как Рекунков не выяснит, что это за седой человек, с которым встречался Лобахин, он и не подумает предпринимать что-то решающее.

Ясно: Дубцов имел планы «отхода». Он в любой момент мог сесть на самолет и улететь в Ниццу. Но подобных планов отхода для Рекункова он не оставлял. Того никто не ждал в Ницце, да и сам он никуда и никогда не побежит из России.

В эти минуты Владимир Рекунков твердо решил, что дальше он будет вести свою игру. И ставка в этой игре — его собственная жизнь. Он не хотел предавать Дубцова, но и работать на него, как прежде — безоглядно, тоже не собирался.

22

За всеми событиями Валериан Сергеевич успел забыть о встрече с провинциальным бизнесменом Филипповым и о своей к нему просьбе свести с влиятельным политиком. Поэтому, когда позвонил Филиппов и сказал, что господин Сарычев готов принять Дубцова в своей штаб-квартире, Валериан Сергеевич некоторое время вспоминал, о чем идет речь. Поблагодарив Филиппова, он решил встретиться с Сарычевым. Это был довольно известный политик, правда, не из первых. Но Валериану Сергеевичу звезды от политики были не нужны. Беседовать со звездой — значит засветиться, а он этого не хотел.

Политика всегда казалась ему уделом ничтожных людей. И когда вместо солидных, знающих себе цену обкомовских дядей и тетей появились говорливые мужички и дамы с горящими глазами, то он их ни в грош не ставил. Но сейчас он ясно себе представлял, что от некоторых из этих говорунов очень многое зависело не только в общественной жизни, но и в экономике. Многие из предпринимателей, не афишируя этого, стали лезть в друзья к политикам, и их встречали распростертые объятия. У одних были деньги, а у других — власть. А власть и деньги, как известно, две составляющие одного целого.

Дубцов созвонился с секретарем Сарычева и выяснил, что тот ждет его сегодня, в пять часов вечера. У Валериана Сергеевича было еще два часа. Он принял горячий душ, старательно выбрился и стал выбирать костюм. Он любил вещи спортивные — куртки, джинсы, кроссовки. Но из-за множества деловых встреч ему приходилось надевать серый безликий костюм, итальянские ботинки и стричься не реже, чем раз в неделю. Строгие костюмы сидели на нем хорошо; правда, на нем любая одежда сидела хорошо.

Морщась, Дубцов перебирал костюмы и, в конце концов, разозлившись, что ему приходится убивать время на ерунду, попросил зайти Настю.

Пышнотелая секретарша впорхнула в кабинет легкой бабочкой. Настя всегда воодушевлялась, когда попадала сюда.

— Что ты посоветуешь надеть? Иду в гости к политику.

Скорчив серьезную гримаску, Настя ткнула в самый невзрачный костюм из дорогой материи.

— Спасибо, — отпустил ее Дубцов, — я тоже думал надеть именно это.

Потом он позвонил Оле и попросил ее подняться. Та вошла со скромной улыбкой, ожидая, что Дубцов опять пригласит ее пообедать, и уже приготовилась ему вежливо отказать. Вместо этого Дубцов задал ей тот же вопрос, что и Насте.

— К политику я бы пошла в короткой юбке и в черных чулках на резинках.

— Мне это не подходит, — улыбнулся Дубцов, — но стиль можно выдержать. У меня есть пиджак желтой кожи и зеленые брюки.

— Класс! — поощрила Оля.

— Зайдите ко мне минут через пять.

Когда Оля зашла, Дубцов стоял перед зеркалом в желтом кожаном пиджаке и в зеленых брюках, мешками набухших на бедрах.

— Смотри-ка, даже рожа помолодела, — одобрил выбор Дубцов.

— Да, — подтвердила Оля, — вы не так угрюмы, как обычно.

— Спасибо за совет, — поблагодарил Дубцов.

Без одной минуты пять Дубцов вошел в обшарпанную бывшую коммунальную квартиру, которая служила штабом для господина Сарычева.

Его встретил юноша с кукольным лицом и с короткой стрижкой. Был он при галстуке. На сытом лице блестели плутовские глаза.

— Евгений Леонидыч дает интервью французскому корреспонденту, я его помощник. Он просил вас не ждать, раз так получилось, а пройти в его кабинет.

Кабинет был большой и хорошо обставленный. На серебристых обоях пестрели написанные красным фломастером автографы почетных гостей Сарычева, а над самой головой хозяина висела картина с русским воином в кольчуге и с поднятым мечом.

Сарычев, не переставая говорить, указал Дубцову на кресло. Тот присел.

— Последний вопрос, — тараторила переводчица, — как вы относитесь к господину Руцкому?

Сарычев отвечал минуты две или три, но так виртуозно, что понять, как он относится к Руцкому, было невозможно. Выглядел он не так, как по телевизору. Полноватый, с розовым здоровым лицом, быстрый в движениях, с очень развитой мимикой. На телеэкранах он являлся этаким барином, живьем же был скорее похож на Ильича, как его изображали в советских фильмах. Только руки заправлял не за жилетку, а за ремень.

— О’кей, — сказал француз и с каменным выражением смуглого лица откланялся.

— Извините, ради Бога, — мельком взглянув на Дубцова, сказал Сарычев, — еще пара минут — и я к вашим услугам. — Ваня! — зычно позвал он.

В комнате мгновенно возник его секретарь.

— Кофе нам с господином Дубцовым и чего-нибудь сладенького.

Кофе принесла женщина лет сорока, видно, она и отвечала Дубцову по телефону. Валериан Сергеевич подумал, что политик прав, что не заставляет носить ему кофе секретаря-парня. Мужчину подобная процедура оскорбляла бы.

Выпив кофе и съев изрядный кусок торта «Прага», Сарычев белоснежным платком отер пот со лба, вздохнул глубоко и дал понять, что готов к беседе. Он закинул ногу на ногу и благожелательно посмотрел на Дубцова.

— Я бы хотел внести в фонд вашей партии некоторую сумму, — сказал нарочито медленно Дубцов и сделал паузу.

Политик сидел, как и прежде вальяжно, и слушал.

— Но тут есть маленькая загвоздка. Господин Филиппов обещал свести меня с политиком патриотической ориентации…

— Все понятно, — перебил его Сарычев, — мое реноме иное. Я в патриотах, слава Богу, не хожу. Но Филиппов вас не обманул. По убеждениям — я русский националист.

— Извините, но слывете или либералом, или демократом…

— Да-да, и программа у моей партии вполне расплывчато-демократическая. Там вы о великой России ничего не найдете, и выступаю я на стороне нынешнего режима — все правильно. Но я действительно русский националист.

— Вынуждены приспосабливаться?

— Вот именно.

Политик встал, подтянул брюки, засунул руки за ремень и стал быстро ходить по комнате из угла в угол.

— Патриотом и националистом у нас сейчас может себя называть только политический самоубийца или весельчак вроде Жириновского. Сожрут, смешают с грязью. И все это оттого, что народу нашему плевать на патриотизм. Националистическое самосознание, если так можно выразиться, только-только у него формируется. Ну, в Приднестровье или в Прибалтике, или в Средней Азии у русских этот процесс идет быстрее… — господин Сарычев хихикнул, — когда из князей в грязь, то головка шибче соображать начинает. Но туго, еще туго…

— Почему же, — возразил Дубцов, — патриотическое движение, если судить по газетам, набирает силу.

— Да? — иронично спросил Сарычев и застыл на секунду перед сидящим Дубцовым. — Вы верите газетам? Ну а если серьезно, то будущая Россия может быть какой угодно — республиканской, тоталитарной, царской, — это не важно. Все это форма. По сути это будет глубоко националистическое государство. Меня интересуют два момента. Первый — фактор времени. То есть когда мы перейдем Рубикон и сможем двигаться только в сторону национализма, а второй — кто будут те люди, что возглавят националистическое движение.

— На чем основано ваше убеждение?

— Все просто, как дважды два. Отбросив коммунистическую идеологию, мы не найдем иной, кроме как националистической. Иной в природе просто не существует. Одни коммунисты хотели всеобщего братства на основе пролетарского интернационализма. Коммунисты ушли, с ними постепенно уходит и бред об интернационализме. Любая нация, сильная или слабая, заботится в первую очередь о себе, что является признаком нормальности данной нации и ее вождей. По-другому в мире не бывает.