Когда цветет полынь - Марат Муллакаев. Страница 36
врагу Советской власти!». У меня не было ни малейшего шанса остаться в живых.
– Но вы выжили! – воскликнула Зухра.
– Мир не без добрых людей, – продолжила наша хозяйка. – Запомните, матросики,
эти слова. Черная полоса всегда меняется белой! Как ваши тельняшки. Моим
спасителем оказался мой следователь. Статься, и среди энкэвэдешников они
встречаются. Он сделал все, чтобы отмести от меня пятьдесят восьмую статью, то
есть убрать политику. За меня дружно выступил женский контингент леспромхоза.
Они подняли настоящую бузу, рассказали проверяющим о приписках, об
изнасилованиях, о мордобоях, о воровстве пайков. Назвали фамилии руководителей
прокуратуры, района и области, приезжающих попьянствовать и насиловать
женщин.
– И вас отпустили? – не выдержал Данис.
– Не освободили, – почти шепотом произнесла женщина. – Нет. Дали десять лет
лагерей, пошла не по политической, а по уголовной. Как убийство без умысла и
что-то там еще, типа превышение допустимой самообороны.
– А говорите, хороший следователь был, – проговорил Данис. – Десять лет! С ума
можно сойти.
– Нет, – возразила тетя Катя, – он меня спас от расстрела. На него очень давили.
Как же, все ждали, что показательный советский суд вынесет врагу народа
справедливый, расстрельный приговор. Но он не испугался, хотя и шла война,
отправил свидетельские показания работников на самый верх. Вот они и приняли, на их
взгляд, «справедливое» соломоново решение: арестовать замешанных в воровстве и
в изнасилованиях,меня не казнить, а послать на десять лет в лагеря. Как - никак,
вражеский элемент – жена кулака. До сих пор удивляюсь, как я осталась жива. Шла
война, человеческая жизнь ломаного гроша не стоила. Хорошо, что следователь
оказался порядочным человеком…
– Какая же эта порядочность, если вас приговорили к десяти годам? – не понял Данис.
39
Повесть
– Не судите, да не судимы будете! Я не могу его обвинять. Он сделал все, что было в его
силах. В сложившейся ситуации он совершил чудо. Если бы меня приговорили к
смертной казни, то расстреляли бы в тот же день. А так я осталась жива и сижу перед
вами. Разве за это не стоить его благодарить?
– Сколько лет вы были в лагерях? – спросила Зухра. – Все десять?
– Нет, – улыбнулась наша хозяйка, – сидела до суда двадцать восемь дней, после
суда – два. Ровно месяц.
– Освободили? – поспешил я задать вопрос.
– Ни богу свечка, ни черту кочерга, – весело ответила женщина. – Убежала!
Услышав наши изумленные возгласы, тетя Катя выдержала минутную паузу, затем
продолжила рассказ:
– На второй день после суда меня на телеге при двух охранниках повезли на
станцию, чтобы посадить в проходящий состав с заключенными. На переезде
остановились, чтобы пропустить воинский эшелон из Сибири. Он только что
тронулся и набирал скорость. Мои охранники спрыгнули и, не стесняясь меня,
начали справлять малую нужду. Из открытых дверей вагонов мне кричали солдаты,
махали руками, мол, беги к нам. Что на меня тогда нашло, не знаю, но я вдруг,
схватила сумку старшего охранника, где лежали мои документы, приговор суда, и
рванула в сторону состава. Конвоиры не могли стрелять: из теплушек смотрели
солдаты, кричали, подбадривая меня. Я бежала, собрав все свои силы в кулак, но
голод и заточение сделали свое дело, начала замедлять бег. В этот момент из вагона
спрыгнули старшина с лейтенантом и, подхватив меня, передали в протянутые руки
солдат. Не ведаю, искали меня или нет. Скорее всего – нет. В августе сорок второго
года органам было не до того, чтоб искать женщину, убившую своего насильника.
Видимо, начальство конвоиров не стало поднимать шум, ведь за побег заключенной
они сами могли угодить на фронт.
Мои спасатели ехали на войну. Они не боялись наказания: дальше фронта все
равно не пошлют. Так думал, видимо, и командир батальона. Он оказался настоящим
офицером. Спокойновыслушал мой рассказ. И, оставив лишь справку из
правления колхоза, все остальные сопроводительные бумаги вместе с приговором
суда бросил в буржуйку, строго приказав никому больше о судимости не
рассказывать. Я попросила оставить меня в батальоне, так