Нэнэй - Марат Муллакаев. Страница 11
– Ты куда, старуха? – снова задал вопрос один из них. – Кажись, не понимает или контужена… Сосин, сбегай за командиром, я пока покараулю ее…
– Чё ее караулить? – возмутился тот, шмыгая носом. – Зачем она нам нужна? Пусть уходит…
Услышав в разговоре знакомый акцент, Хаят-апай воспряла духом.
– Ты не из Башкирии будешь, сынок? – спросила она на всякий случай.
Солдат удивленно поднял глаза.
– Из Алкино прибыл, там воинская часть, знаете, наверное. Кильмаматов моя фамилия. А вы откуда, апай?
– Землячка твоя, из Байгужи, – облегченно вздохнула женщина, обрадовавшись, словно встретила родного человека.
– Мы тут подходы минируем, – сообщил другой. – Вот это да, встретить землячку в Грозном! Как вы очутились здесь?
– За внуком приехала. Зовут его Тагир, фамилия Хафизов. Не слыхали? Он к чеченцам в плен попал в январе…
– Нет, мы здесь всего двенадцать дней, – отозвался Кильмаматов. – Пойдемте к нам, вы, наверное, устали. Вот ребята обрадуются… Надо же, наша, из Башкирии! Сосин, иди вперед, показывай дорогу…
Они помогли ей пройти сквозь какие-то проломы в стенах, обойти свисающие козырьки арматуры и привели к пятиэтажному дому, напоминавшему дом сержанта Павлова. Хаят-апай видела его фотографию у Тагира в учебнике истории.
– Бабушка, смотри не стукнись головой, – заботливо давал ориентиры Кильмаматов. – Здесь ступеньки…
Почти в кромешной темноте они спустились в подвал.
– Что за тетку вы привели сюда? – недружелюбно встретил их мужчина - небритый, в бушлате с оторванным воротником и явно нетрезвым голосом. – Не могли найти помоложе?
– Товарищ прапорщик, эта бабушка наша, из Башкирии, – поторопился объяснить Сосин. – Внука ищет…
– Какое мне дело? – отреагировал тот. – Из Башкирии она или из Чечни… Выпроводите эту старуху…
– На своих-то не отрывайся! Она ищет внука, он в плену у «чехов», – вмешался в разговор Кильмаматов. – Чуть не подорвалась на наших минах.
– Да мне по х…, откуда она! – разразился бранью прапорщик, шатаясь. – Эй, Сосок, выполни приказ!
Кильмаматов словно наступил на горячие угли, вспыхнул как сухой валежник:
– Ты че, перед старой женщиной материшься? – заорал он, подступая к прапорщику. – Напился как свинья и ведешь себя по-скотски.
Чем бы эта стычка завершилась, не известно, но тут из-за угла появился другой военный, в тельняшке, с автоматом в руках.
– Слушай ты, прапор, заткни свою пасть! – Он подошел к прапорщику и схватил его за оторванный ворот. – Тебе же сказали, что она наша землячка, внука ищет. Ты что, глухой? – и угрожающе двинулся на сослуживца. – Иди поспи, крот. Еще раз увижу пьяным, прибью! Понял? Я спрашиваю, понял?
– Понял, понял… – буян попытался вырваться из цепких рук старшего по званию.
– Не «понял», а «так точно»! – не сдавался тот, не отпуская его из своих «объятий».
– Так точно! – пробасил прапорщик, смирившись и сдувшись, словно проткнутый шарик.
– Сосин, Кильмаматов, отведите его на первый этаж, пусть остудит свой пыл. А вы, мамаша, проходите, садитесь вот сюда, сейчас мы вас накормим.
– Товарищ капитан, а вдруг Касьянов начнет палить, как в прошлый раз? – спросил Сосин, «принимая» прапорщика для сопровождения в «вытрезвитель».
– Оружие отобрать! Скажите часовым, если будет хамить – привязать к батарее! Отчудишь что, мозги вышибу! Понял, Касьянов?
Тот в ответ что-то промычал, но без сопротивления поплелся за Сосиным. Кильмаматов схватил свой автомат, не спеша надел бушлат и последовал за ними.
– Извините, пожалуйста, вот теперь располагайтесь, – радушно обратился к женщине капитан. – Я Сергей Соболев, командир отдельной роты, тоже из Башкирии. А вас как величать?
– Зови меня, сынок, Хаят-апай. Хафизова я. Внук мой, Тагир, в плен попал еще в начале января…
– Все, все, Хаят-апай. Потом расскажете, вижу, вы еле держитесь на ногах. Давайте, пока действует перемирие с чеченцами, в спокойной обстановке поужинаем… – распорядился Соболев, отодвигая на край стола немытые кружки. – Эй, Каримов, подъем, сооруди-ка нам поесть, у нас гостья!
– Нет, нет, сынок, спасибо. Я очень устала, если можно, полежала бы часок, все тело болит…
– Ну что же, просьба гостя – закон! У меня там, в углу, как бы свой уголок… – Капитан помог старой женщине подняться с ящика, служившего стулом, и повел ее в глубь подвала.
Вскоре он вернулся, подозвал Каримова и, приказав не беспокоить гостью до рассвета и приготовить к утру что-нибудь съестное, пошел наверх проверять своих бойцов, располагавшихся в некогда большом шестиподъездном, а нынче стоящем в руинах доме.
Оставшись одна, Хаят-апай почти без сил опустилась на самодельную кровать, сделанную из ящиков для мин и накрытую видавшим виды матрасом, и закрыла глаза. Перед ней плыли разноцветные огни, кружилась голова. Пахло сыростью, гарью, но вскоре усталость взяла свое, и она погрузилась в глубокий сон. Женщина даже не шелохнулась, когда началась стрельба, заухали снаряды, завыли сирены. Ей снилось, как будто они с Тагиром строят вместо кособокого дома, оставшегося еще от ее родителей, новый, кирпичный дом… Внук в военной форме сидит наверху, на стропилах, и устанавливает балки крыши. Она с гордостью поглядывает на него и нет-нет да покрикивает: «Осторожнее, улым*, не свались! Кому нужен будет