Прощай, пасьянс - Копейко Вера Васильевна. Страница 35

Софьюшка раскинула руки и обняла Севастьяну.

— Мне тоже.

Севастьяна поцеловала ее в макушку.

Сердце билось тяжело, как будто не сердце вовсе, а кузнечный молот. Вот загадка так загадка. Совсем новая или все эти загадки, которые сейчас она отгадывает, одна к одной?

И у них одна большая и важная отгадка? Севастьяна пока не знала.

Убрав с лица девочки выбившуюся из-под платочка прядь, женщина вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Словно боялась спугнуть Софьюшку. Или отгадку, которая, как ей казалось, где-то рядом.

17

В трактире на пристани сидели двое и молчали. Мужчины уже много о чем поговорили, но, кажется, так и не сказали главного — не объявили друг другу ясно, без затей, для чего они явились на эту встречу. По реке за окном катились темные буруны, еще месяц-другой, и Лала переменится, покроется ледком, вначале совсем тонким и слабым. Казалось, сам Господь натягивает хрупкую пелену, а потом сам же и крушит ее — проверяет на крепость. Этот лед поползет по реке, он устремится туда, где столпятся битые льдины других рек, соединившись в глыбы, не желая расставаться вовек, делиться, и в конце концов ухнут в свинцовые объятия моря.

Павел Финогенов не хотел больше смотреть на воду, потому что она напоминала ему о Федоре, который уплывал все дальше и дальше, заставляя его ожидать желанного финала со все нарастающим нетерпением. Действительно, чем ближе подходил заветный для него и роковой для Федора срок, младший брат все труднее справлялся с собственным нетерпением. Он не знал, как ему дожить до следующей весны. Особенно теперь, когда в руках у него была эта бумага.

Павел наблюдал за Анисимом, который читал бумагу сейчас. Потом он сложил ее по прежним сгибам, протянул Павлу.

— Ты видишь? — Павел схватился руками за голову. — Как я мог подписать то, что она мне подсунула? А? — Глаза его округлились и стали особенно злыми. — С-сука парижская! Стерва! Подстилка! — Он в ярости хватил кулаком по столу, стаканы в подстаканниках мелко задрожали, как мелко и противно дрожали зубы самого Павла, когда он получил письме и копию бумаги, которую сам подписал.

— Тихо, тихо, — осадил его Анисим. — Давай-ка все сначала.

— Да зачем все сначала? Я хочу, чтобы поскорее наступил конец!

— А какой ты конец-то хочешь? Сам хотя бы знаешь? — начал заводиться Анисим.

— Знаю! Чтобы деньги были у меня! Да поскорее!

— Так какой же черт водил твоей рукой? — с досадой бросил Анисим.

— А ты на что? Ты рядом был? Был.

— Не был.

— Как не был?

— Уж чего-чего, а третьим я в вашей постели не был, — ухмыльнулся Анисим. — Это уж извини. Занятие не в моем вкусе. — Павел опустил плечи. — Значит, так, мадам Шер-Шальме…

— Шельма! — прошипел Павел.

— Это сейчас она тебе шельма. А то была милая мадам Шер-Шальме. Коль она тебя подловила, то знай еще одно, Павел.

— Что? — Он уставился на Анисима в ожидании чего-то еще более опасного, чем то, что уже обрушилось на него.

— Может, пока ничего худого в том для тебя нет… — Анисим умолк на мгновение. — Но свои люди…

— У тебя везде свои люди, — прошипел Павел, и в этом шипении ясно звучала злоба.

— На том стоим, — ухмыльнулся Анисим. — А как иначе?

— Ладно, это я так, считай, от зависти, — хмыкнул Павел. — Говори дальше.

— Свои люди мне шепнули важную новость. — Павел открыл рот. Он боялся сейчас любой новости, важной или неважной. — Что за мадам Шер-Шальме установлено секретное наблюдение. — Анисим отвел глаза от Павла, позволяя ему пережить страх без стороннего взгляда. Потом он повернулся и увидел, что Павел не мигая уставился в одну точку. — Что ее имя числится в списке московского полицмейстера по особым делам. — Анисим пригнулся пониже и зашептал через стол, не отрывая глаз от совершенно бледного лица Павла: — Напротив ее славного имени у них стоит помета: «Поставщица французских мод для московского барства, снабжающая щеголей и щеголих всякими заморскими товарами из огромного магазина своего, известна правительству по особым делам». — Он говорил так складно и без запинок, будто читал по бумаге, а не пересказывал по памяти.

Павел открыл рот и хватил глоток воздуха.

— Брось, Павел. Не спеши обмирать. — Анисим выпрямился на стуле и поднял стакан в серебряном подстаканнике. — Может, это нам только на руку. Пошевели мозгами, что из этого можно выкроить.

— Ну а если в том списке записаны все, кто у нее бывает? — Голос Павла звучал так, словно ему уже зачитали приговор.

— Пока не слыхал ничего такого. Не сообщали, — покачал головой Анисим. — Давай-ка лучше разберемся с твоей бумагой. — Он вздохнул, отпил из стакана глоток чая и отставил его подальше, почти вплотную придвинув к стакану Павла, тоже недопитому. — Что-то у нас чай сегодня не идет. — Он кивнул на стаканы. Павел непонимающим взглядом скользнул по ним, кивнул на всякий случай, но глаза его были пустые. — Значит, ты спьяну подписал бумагу на поставку мехов, которых у тебя нет и быть не может.

— Я думал… Я ей говорил, что…

— Ты ее умасливал, я понимаю. — Глаза Анисима тоже стали маслеными. — Эх, женщины… Ну ладно. Значит, ты возмещаешь ей ущерб в том случае, если не поставляешь означенные меха. Выгоду-то она упустит, если она объявила, что у нее есть те меха, которых у тебя самого нет, и набрала под них заказы. — Он покачал головой. — Что ж, этот шаг мадам можно понять. Она коммерсантка лихая. Подловила тебя, как птенчика опытный птицелов, на семечки. — Анисим хохотнул. — Но сумма-то, сумма какова! Где ты столько денег возьмешь? — Он ткнул пальцем в цифры.

— Она такая, какую я получу, когда завладею долей Федора.

Анисим крякнул.

— Так что же хорошего? Ты ей отдашь все и снова останешься ни с чем?

— Это лучше, чем пойти в острог.

— Ох, Павел! Верно называют младших детей поскребышами. Грубо, но верно. Мозгов на них родители уже не наскребают. Негде взять, все другим раздали.

— Ты тоже против меня, да? — Глаза Павла затравленно блеснули.

— С дураком свяжешься — значит, сам такой, — процедил Анисим сквозь зубы, отодвигая свой стакан от стакана Павла. Ему надоело их мелкое дрожание от столь тесной близости.

Сейчас Анисиму незачем было услужливо держаться с Павлом. Если то, что он заподозрил, окажется верно, то Павел ему вовсе не нужен. Сам Федор Финогенов доставит деньги, куда ему скажут, на блюдечке. Отдаст да еще станет горячо благодарить. Он поверит, что все то, что случится, устроил его младший брат. Придет ли ему в голову, что весь план задумал он, Анисим? Да с чего бы ему такое привиделось? Со сна, что ли?

А план его хорош. Безотказен. Анна, сама того не ведая, подсказала ему верный ход.

Анисим вздохнул и с открытой насмешкой посмотрел на Павла. Лицо младшего Финогенова было таким, каким бывают лица у людей, дошедших до края. Не важно, кто загнал их на этот край — сами себя или обстоятельства жизни. Павел еще и трус, подумал Анисим. Он готов расстаться с деньгами, которыми пока еще не завладел, причем расстаться без всякой борьбы. Он готов отдать их мадам Шер-Шальме, только бы она не пустила в ход бумагу, на которой он поставил свою подпись. Анисиму стало жаль Павла, он попробовал навести его на мысль о том, чтобы попытаться воспротивиться обстоятельствам.

— А тебе не приходит в голову, что какие-то деньги ты все же можешь отбить? — задал он вопрос своему напарнику.

— Отбить? У Шер-Шальме? — Глаза Павла едва не вылезли из орбит. Но и сейчас не пропало его сходство с соболем. Только походил он теперь на зверька, которого охотник поймал в капкан и душит насмерть. — Она не отдаст!

— Она-то — нет. Просто так — нет. — Анисим продолжал смотреть на Павла. «Ну же, болван, ведь я дал тебе козырь. Ты можешь ее шантажировать той новостью, которую я тебе сказал. О списке полицмейстера», — мысленно подталкивал он его.

Но нет как нет.

— Тогда у кого мне их отбивать?

Анисим засмеялся.