Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф. Страница 37
Если ровно через год с Лили и Эйнаром ничего не разрешится, он придет в парк и убьет себя.
Это решение заставило Эйнара выпрямиться. Он больше не мог выносить хаос в своей жизни. У Герды был серебряный пистолет из Калифорнии. Она выросла с ним, заправленным в чулок. Есличерез год ничего не изменится, Эйнар вернется в парк и под черной майской ночью приставит пистолет к виску.
Эйнар услышал шаги и поднял взгляд с колен. Это была Мартина в своем желтом фартуке. Девочка выглядела испуганной, но восторженной. Она подошла ближе и протянула свою мягкую руку. Между девочкой и Эйнаром лежал хвост воздушного змея - прядь тряпья на веревке. Мартина улыбнулась, а потом нахмурилась, и Эйнар понял, что она хочет дружить с ним. Она схватила хвост и рассмеялась. Смеясь, Мартина сказала “мерси”, и все, что Эйнар знал о себе, сжалось в одно: хлопковый фартук обтягивает его талию; его голова в руках Герды; Лили в желтых туфлях в Доме Вдовы; сегодня утром Лили плавала в бассейне; Эйнар и Лили были едины, но пришло время разделить их на две части. У него остался один год.
- Мартина! Мартина! - позвала ее гувернантка. Обувь Мартины просела сквозь гравий.
«Один год», - сказал себе Эйнар.
- Мерси! - весело сказала из-за плеча Мартина. Она помахала рукой, а Эйнар и Лили помахали в ответ.
Глава 14
Герде никогда не работалось сложнее, чем спустя три года жизни в Париже. По утрам, когда Лили занималась покупками или купанием в бассейне, Герда выполняла свои задания для журналов. Редактор из “Ла Ви Паризиен”, звонящий почти каждую неделю, впадал в суетливые разговоры, требуя как можно быстрее написать последнюю постановку оперы “Кармен”, или сделать эскиз, сопровождающий рассказ о выставке костей динозавра в Гран-пале.
«На самом деле, нет необходимости приниматься за такую работу», - говорила себе Герда. Ее имя появлялось в журналах несколько лет, а редактор всегда кричал по телефону о потребностях в художественных работах. Герда зажимала телефонную трубку между подбородком и плечом, глядя, как Лили выскальзывает из квартиры:
- О, почему бы и нет? Да! Я сделаю эскиз!
«Да, я сделаю его к утру», - подумала про себя Герда.
- Я действительно должна идти, - сказала она, положив трубку, а затем подошла к окну, чтобы посмотреть на уходящую прочь к Марис Бери Лили в розовом весеннем пальто при свете дня, ярком на фоне тусклого дождя со стороны улицы. Настоящая работа Герды начнется только когда вернется Лили. Она приготовит чашку чая для Лили, и скажет: «Присядь тут». Герда посадит ее на табурет, рядом с горшечной пальмой, и поставит блюдце с чашкой чая в руки Лили.
Независимо от погоды, Лили всегда возвращалась замерзшей, и ее руки дрожали. Герда боялась, что ее организму не хватает белка, но не могла заставить Лили есть больше. Кровотечения возвращались раз в две недели, - медленные капли крови, пробивающиеся над верхней губой Лили. Затем Лили ложилась в постель на несколько дней, словно эти малиновые капли отнимали у нее всю энергию. Герда водила Эйнара к одному или двум французским врачам, но как только они начинали расспрашивать их (“есть ли что-нибудь еще, что я должен знать о вашем муже?”), она понимала, что у всех у них будет не больше ответов, чем у доктора Хекслера. Герда волновалась, когда Лили лежала в постели, просыпаясь днем и окрашивая простыни, которые Герда позже бросала в мусоросжигательный завод за квартирой. Но спустя несколько дней, иногда через неделю, кровотечение прекращалось так же быстро, как и начиналось.
- Как скучно провести неделю в постели, - говорила Лили, бросая подушку на ковер.
Если бы Герда посчитала свои картины, то обнаружила бы, что на данный у нее момент около ста работ с Лили: Лили купается в бассейне, Лили на свадьбе, Лили осматривает морковь на рынке. Но большая часть картин изображала Лили на фоне пейзажей, на вереске, в оливковых рощах, напротив голубого моря Каттегат. Глаза у Лили всегда карие и огромные, подчеркнутые тонким изгибом ее выщипанных бровей. Волосы заправлены за ухо, чтобы показать янтарную сережку, свисающую на шею.
Эйнар больше не писал.
- Мне трудно представить себе болото, - говорил он из своей студии, где были аккуратно сложены его холсты и краски. Он продолжал по привычке заказывать в Мюнхене бутылки с краской, хотя лучшие в мире краски продавались через реку в Севилье, где продавец держал вечно беременную кошку, чей вздутый живот касался пола. Вместе со своим хозяином кошке нравилось посещать человека по имени Дю Бруль, который часто говорил, что его козлиная бородка дергается, когда к нему приходит самая важная покупательница.
- Некоторые полагают, что дама не умеет рисовать, - сказал он, когда кошка влезла в коробку с бутылками краски, завернутыми в газетную бумагу, и постанывала, словно собралась рожать.
***
Центральная комната квартиры на улице Вьей Дю Тампль была достаточно большой для длинного стола и двух стульев для чтения у газового камина. В комнате стояла красная бархатная тахта, большая и круглая, с мягкой колонной, поднимающейся из ее центра, как в обувных магазинах, и дубовое кресло-качалка с коричневой кожаной подушкой, присланной из Пасадены.
Герда начала называть квартиру ”коттедж”, хотя с ее потолками и двустворчатыми дверьми с медными замками, отделяющими комнаты. квартира не была похожей на коттедж. Но почему-то эта квартира заставляла Герду вспоминать о коттедже на обочине Арройо-Секо, в который они с Тедди приехали после того, как покинули Бейкерсфилд. Солнечный свет, льющийся из кирпичного дворика, каждый день помогал просыпаться Тедди с новой идей о том, какой горшок выйдет из-под его колеса, или какие из двух цветов надо смешать для глазури. Когда они с Гердой жили там, Тедди работал быстро и свободно. В саду на заднем дворе росло дерево авокадо, которое приносило больше плодов, чем они могли съедать и раздать.
- Я хочу быть похожим на дерево авокадо, - сказал Тедди, - хочу постоянно что-то производить.
Теперь, в Париже, в коттедже, Герда думала о себе, как о дереве авокадо.