Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф. Страница 73
- Она права. Нельзя ли поторопиться со следующей операцией, профессор Болк? Чего ждать?
- Я не думаю, что она готова. Она еще недостаточно окрепла.
- Я думаю, что уже достаточно, - настаивала Герда.
Они продолжали спорить, а Лили закрыла глаза и представила себе Эйнара — мальчика, сидящего на покрытом лишайником камне и наблюдающим, как Ханс возвращается с теннисной ракеткой. Она подумала о влажной руке Хенрика в ее руках на балу художников. О жаре глаз Карлайла на ней в раннее сырое утро на рынке. О Герде, когда ее глаза сосредоточенно сужались, пока Лили позировала ей на лакированном сундуке.
- Сделайте это сейчас, - попросила Лили мягко.
Профессор Болк и Герда замолчали.
- Что ты сказала? - спросил профессор.
- Ты что-то сказала? - переспросила Герда.
- Пожалуйста, просто сделайте это сейчас.
Снаружи, в парке, незнакомые девушки собирали свои книги и одеяла и возвращались в клинику на вечер. Ивы подметали лужайку Муниципальной женской клиники. Поток Эльбы удерживал плоскодонные грузовые суда, а за рекой солнце врезалось в медные крыши Дрездена и огромный, почти серебряный купол Фрауэнкирхе.
Лили закрыла глаза и мечтала о том, как когда-нибудь в будущем пересечет площадь Конгенса Ниторва, в тени статуи короля Кристиана V, и единственный человек в мире, который остановится посмотреть на нее, будет красивый незнакомец, чей сердечный ритм заставит его коснуться руки Лили и исповедать ей свою любовь.
Когда Лили открыла глаза, она увидела, что Герда и профессор смотрят вдаль, в конец зимнего сада. У калитки стоял высокий мужчина. Он подошел к ним, держа пальто на руке. Лили смотрела, как Герда наблюдает за ним. Она откинула волосы назад и ее пальцы коснулись шрама на щеке. Она потерла руки, звякнув браслетами, и мягко задохнувшись, произнесла:
- Смотри. Это Ханс.
Часть четвертая.
Копенгаген, 1931.
Глава 24
Они вернулись в Дом Вдовы, но за эти годы здание будто уменьшилось. Находясь в Париже, Герда наняла человека по имени Поульсен, чтобы он присматривал за их квартирой в Доме Вдовы. Раз в месяц она высылала чек с приложенными к нему инструкциями: «Полагаю, к настоящему моменту водосточные трубы нуждаются в очистке», - писала она. Или: «Пожалуйста, опустите жалюзи». Но Поульсен не выполнил ни одного указания Герды, мало стремясь подметать прихожую и сжигать мусор. Утром, когда Герда и Ханс приехали в Копенгаген, а снег бросался на подоконники города, Поульсен исчез.
Фасад дома скрылся под бледно-розовой краской. На оконных рамах верхних этажей затвердел помет чаек. Тонкий слой черной грязи покрыл стены лестницы, ведущей на верхний этаж.
Герда потратила несколько недель, чтобы привести квартиру в порядок к приезду Лили. Ханс помог ей, наняв рабочих для покраски и полировки полов.
- Лили когда-нибудь думала о том, чтобы жить самостоятельно? - спросил он однажды, и Герда, испугавшись, ответила:
- Что? Без меня?..
***
Герда медленно погружала Лили в море жизни в Копенгагене. В мрачные дни в конце зимы Герда держала руку Лили и гуляла с ней по садам без листьев в Конгенс Харе. Лили медленно переставляла ноги, пряча губы в шерстяном горле своего свитера. Операции вызвали у нее постоянную боль, которая возвращалась, когда действие морфина заканчивалось. Герда говорила, чувствуя пульс на запястье Лили:
- Не торопись. Просто дай мне знать, когда будешь готова.
Она предполагала, что однажды наступит день, когда Лили захочет сама выйти в свет. Она видела это желание на ее лице во время ежедневных утренних прогулок по Конгенс Ниторв. Лили изучала молодых женщин и пакеты с булочками в их руках. Женщин, достаточно молодых для надежды, все еще мерцающей в их глазах. Герда услышала это желание в голосе Лили, когда она читала вслух свадебные объявления в газете.
Как же Герда боялась этого дня, иногда задаваясь вопросом, согласилась ли бы она со всем этим, если бы знала с самого начала, что однажды Лили покинет дом вдовы с небольшим чемоданом в руке? В течении первых нескольких месяцев после возвращения в Копенгаген бывали дни, когда Герда верила, что они с Лили могли бы создать для себя уютную жизнь на верхнем этаже Дома Вдовы, и ни одна из них не уезжала бы дольше, чем на день. Иногда, когда они с Лили сидели возле железной печки, она думала, что годы потрясений и эволюции подошли к концу, и теперь они с Лили могли рисовать и жить мирно - одни, но вместе. Разве это не была неистощимая борьба Герды? Ей постоянно нужно быть одинокой, но всегда любимой и влюбленной.
- Ты когда-нибудь думала, что я смогу влюбиться? - спросила Лили, когда наступила весна, а гавань сменила серый цвет на синий, - думаешь, со мной может случиться что-то подобное?
Весной 1931 года началось падение валюты, и наступило общее черное облако разорения — экономического, и не только. Американцы уезжали из Европы, Герда читала об этом в газетах. Она увидела одну сцену в аэропорту «Аэро-Ллойд» в Дойчере: женщину с бобровым воротником с ребенком на бедре. Картина, даже хорошая, могла провисеть на стене галереи и остаться не проданной. Лили окружал черный мир. Во всяком случае, это был уже не тот яркий мир.
Каждое утро Герда будила, Лили которой иногда было тяжело проснуться. Она снимала с вешалки юбку, блузку с деревянными пуговицами и свитер с запястьями, украшенными снежинками. Герда помогала Лили одеться, подавая ей кофе и черный хлеб с копченым лососем, посыпанным укропом. Лишь к середине утра Лили полностью проснулась. Ее глаза смотрели морфином, а рот пересох.
- Я, должно быть, устала, - сказала она извиняющимся тоном. Герда кивнула и ответила:
- В этом нет ничего плохого.
Когда Лили отсутствовала, уходя на рыбный рынок Гаммел-Штранд, либо посещая гончарный кружок, Герда сравнивала ее с Гердой, пытающейся рисовать. Прошло всего шесть лет, но она больше не жила в квартире с призрачным запахом сельди. Некоторые вещи остались неизменными: звуки паромов, направлявшихся в Швецию и Борнхольм; дневной свет, прорезающий окна прямо перед тем, как солнце спускалось за город, вырисовывая иглы церковных шпилей. Она убеждала себя, что ни