Девушка из Дании - Дэвид Эберсхоф. Страница 75

отросли до плеч. Большая коробка оказалась заполнена тканями, а так же внутри обнаружилась овальная серебряная рамка. В овале рамки была фотография Лили, лежащей на горном хребте на берегу Эльбы. Должно быть, фотографию прислала Герда, потому что Лили никогда не спускалась к реке с профессором Болком. Вглядевшись во второй овал серебряной рамки, она увидела лицо маленького человека под шляпой. Его глаза были темными, а кожа такой белой, что почти светилась. Шея в ​​воротнике казалась совсем тонкой.

Теперь, сидя на плетеном стуле, Лили увидела на книжной полке рамку с двойным портретом. Она слышала, как карандаш Герды царапает холст. Волосы Лили были разделены посередине пробором и падали по обе стороны шеи. Янтарные бусинки висели у нее на шее, и она чувствовала холод золотой застежки. Ей привиделся образ коренастой женщины с молодыми ногами и мозолистыми пальцами, которая когда-то носила бусы. Лили, конечно, не знала эту женщину, но она видела ее в резиновых и парусиновых сапогах посреди сфагнового поля, и бусинки катились по щели между ее грудей.

       Лили не беспокоило, что она помнила, а что - нет. Она знала, что большая часть ее жизни,- ее предыдущей жизни, - теперь похожа на книгу, которую она как будто прочитала в детстве: она была ей знакома, и забыта. Она могла вспомнить сфагновое поле, весеннее и грязное, с рядами нор красных лисиц. Она могла вспомнить ржавый, плоский клинок мотыги, плюхнувшийся в торф. И пустота! Нить из янтарного бисера качается вокруг шеи. Лили помнила силуэт высокого мальчика с большой головой, идущего вдоль хребта сфагнума. Лили не знала, кто это, но знала, что было время, когда она была маленьким испуганным ребенком, наблюдавшим за этим черным и плоским силуэтом на горизонте поля. В груди что-то раздувалось, когда силуэт приближался, протягивая руку к краю шляпы. Это Лили знала. Она могла вспомнить, что говорила себе тогда, - да, она была влюблена.

- Ты покраснела, - заметила Герда из-за мольберта.

- Я? - Лили почувствовала тепло на шее и пот, стекающий по ее лицу, - я не знаю, почему, - ответила она.

Но это была неправда. Несколькими неделями ранее она направлялась в Лендсменсбанкен, чтобы запереть там перламутровый бриллиант, который ей подарила Герда. Но прежде, чем отправиться в банк, Лили остановилась в подвальном магазине, чтобы купить две кисти для Герды. Клерк, - старик с розовыми и мягкими пальцами, подошел к полке со скипидаром. Он помогал клиенту, человеку с кудрявыми волосами, закрывающими его уши. Лили не могла видеть лицо клиента, и ей было досадно, что он попросил самую большую банку скипидара на самой высокой полке.

- Я собираюсь взять пару перчаток. Я сейчас вернусь, - сказал клиент клерку, который все еще балансировал на лестнице. Мужчина обернулся и прошел мимо Лили, сказав:

- Простите меня, можно я пройду?

Когда мужчина проскользнул мимо, Лили прижалась к полке и затаила дыхание. Его волосы коснулись щеки, и она почувствовала слабый запах зерна.

- Простите меня, - сказал он снова.

Тогда Лили все поняла. Она опустила свой подбородок на грудь, не зная, как быть дальше. Она волновалась о том, как выглядит. Вероятно, ее лицо было влажным от ветра. Она смотрела на детские наборы акварелей в навесных металлических коробках, лежащих на нижней полке. Она опустилась на колени, чтобы взглянуть на цену красной краски и дюжины сухих цветов. Она прижала свои волосы к лицу.

Хенрик увидел ее. Его рука упала на ее плечо:

- Лили? Это ты?

Они вышли на улицу, и мешок с оловянной банкой скипидара раскачивался в руке Хенрика. Теперь он стал старше, кожа вокруг его глаз стала тоньше и чуть-чуть посинела. Его матовые волосы стали темнее и напоминали пятнистый дуб. У него пересохло в горле. Он уже не был просто хорош собой - он стал красавцем.

Они вошли в кафе за углом и сели за столик. Хенрик рассказал Лили о своих картинах с морем, которые лучше продавались в Нью-Йорке, чем в Дании; об автомобильной катастрофе на Лонг-Айленде, которая чуть не убила его - спицевое колесо его Золотого Жука Киссела* пролетело от подножки и угодило прямо ему в лоб; о неряшливой невесте из Саттон Плейс, бросившей его не ради кого-то другого, а просто потому, что разлюбила его.

- Я забыла, - внезапно сказала Лили, - я забыла купить Герде кисти!

Хенрик проводил ее обратно до магазина, но они обнаружили его закрытым. Лили и Хенрик стояли на улице, а вывеска магазина качалась на железной ручке.

- У меня есть несколько лишних кистей в студии, - сказал Хенрик, - мы можем пойти за ними, если хочешь.

Глаза Хенрика были влажны, и Лили забыла, какими короткими были его торчащие ресницы. Она опять почувствовала запах зерна, похожего на пшеничную муку.

- Это меня немного беспокоит… - отозвалась Лили, когда лицо Хенрика наклонилось к ее лицу.

- Прекрати, - попросил Хенрик, - пожалуйста, не беспокойся из-за меня.

      Вывеска магазина продолжала хлопать по ручке, и Хенрик с Лили отправились в мастерскую на другой стороне Индергавна. Позже, после того как Хенрик налил Лили красного вина, угостил ее клубникой и показал свои морские пейзажи, они поцеловались.

- Ты покраснела еще больше, - заметила Герда. Она зажгла лампу и полоскала кисти в банке.

- Тебе нужна таблетка? - спросила Герда, - ты хорошо себя чувствуешь?

Лили не знала, как рассказать Герде. Когда они вернулись в Копенгаген, Лили сказала:

- Ты действительно думаешь, что мы должны жить вместе? Две женщины в одной квартире?

- Ты беспокоишься о том, что могут сказать люди? - ответила Герда, - это так?

И Лили, которая не совсем понимала, почему она это говорит, ответила:

- Нет. Я не о том. Просто... Думала о тебе.

Нет, Лили не могла сказать Герде о Хенрике. По крайней мере, пока. В конце концов, с чего ей начать? С поцелуя в тусклом свете его студии, или с того, как руки Хенрика обвивались вокруг плеч Лили, когда он провожал ее в вечерних сумерках, пока гувернантки катили коляски домой? Или как его рука, покрытая густыми черными волосами, держала Лили за шею, а затем легла на мягкую подушку ее груди?..

Письмо от Хенрика попало к Лили на следующий день через кантонскую прачку. Сложенный квадрат бумаги, измазанный чернилами, выражал любовь и сожаление. Да, с чего бы