В ногу! - Андерсон Шервуд. Страница 3

Однажды, во вторник утром, Мак-Грегор Взбалмошный нашел свою смерть. Эта смерть запечатлелась в уме мальчика как нечто исключительно красивое, а воспоминание о тех обстоятельствах, которыми сопровождалась гибель отца, навсегда врезалось в его душу и наполнило ее тайной гордостью от сознания, что он сын такого человека.

Утром, в одиннадцатом часу, вверх по холму к домишкам рудокопов понесся крик: «Пожар в шахте!»

Паника овладела женщинами. В воображении они уже рисовали себе, как их мужья, подгоняемые ужасом смерти, мечутся под землей, прячась в узких коридорах. Мак-Грегор Взбалмошный, работавший в ночной смене, спал в это время у себя дома. Жена накинула платок на голову и, взяв мальчика за руку, побежала с ним вниз. В лицо им ударял холодный ветер, насыщенный снегом. Они бежали вдоль полотна железной дороги, спотыкаясь о шпалы, и наконец остановились на железнодорожной насыпи у входа в копи.

На дороге, которая вела к шахте, и вдоль насыпи толпились рудокопы, заложив руки в карманы брюк и напряженно глядя на закрытый вход. У них не хватало решимости и инициативы предпринять что-либо сообща. Как скот у ворот скотобойни, стояли они, словно ожидая, когда настанет их черед и их тоже погонят в шахту. Древняя старушка с согбенной спиной и с огромной клюкой в руках перебегала от одного шахтера к другому и, страшно жестикулируя, кричала:

— Спасите моего мальчика! Спасите моего мальчика!

Внезапно тяжелая дверь шахты распахнулась, и в ней показались три человека, которые, спотыкаясь на ходу, толкали по рельсам маленькую вагонетку. На ней лежали три неподвижные человеческие фигуры. Какая-то полуодетая женщина, глаза которой напоминали две черные впадины, взобралась на железнодорожную насыпь и опустилась на землю рядом с мальчиком и его матерью.

— Горит старая шахта Мак-Крари, — выговорила она с дрожью в голосе, и в ее глазах застыло выражение тупого отчаяния. — Никто не проберется туда, чтобы закрыть дверь. Мой муж тоже там.

Женщина опустила голову и беззвучно заплакала. Мальчик знал ее: это была их соседка, которая жила в некрашеном домике на склоне холма. Он часто видел во дворике перед ее домом кучу ребятишек, игравших среди камней. Ее муж, высокий, тяжеловесный рудокоп, часто напивался и колотил ее. Мальчик нередко слышал по ночам ее крики.

Внезапно Красавчик Мак-Грегор заметил среди растущей толпы шахтеров своего отца. Он беспокойно шагал взад и вперед, а на голове у него была шапка рудокопа с зажженной лампочкой. Склонив, по обыкновению, голову набок, отец переходил от одной группы к другой. Мальчик пристально следил за ним. Он вспомнил тот октябрьский день, когда они вместе глядели на колосившуюся долину, и снова, как тогда, мальчик подумал, что его отец несомненно одержим и теперь, видимо, опять совершает какую-то церемонию. Высокий рудокоп тер себе ноги, вглядывался в лица молчаливых людей вокруг него, его губы беззвучно шевелились, а пламенная борода забавно дергалась вверх и вниз.

Внезапно мальчик заметил какую-то странную перемену в лице отца. Мак-Грегор Взбалмошный быстро сбежал с насыпи и посмотрел вверх. В глазах у него застыл испуг, как у загнанного зверя. Нэнси Мак-Грегор наклонилась и стала утешать плачущую женщину, сидевшую возле нее; она не видела, что ее муж стоит против сына, и оба молча смотрят друг другу в глаза.

Выражение растерянности на лице Мак-Грегора вдруг исчезло; он повернулся и, мотая головой, побежал к закрытому входу в шахту. Какой-то человек в белом воротничке и с сигарой в углу рта протянул руку, чтобы остановить его.

— Стой! Куда? — крикнул он.

Оттолкнув его могучей рукой, Мак-Грегор Взбалмошный распахнул дверь и скрылся под землей.

Поднялся страшный шум. Человек в белом воротничке вынул сигару изо рта и разразился потоком проклятий. Мальчик стоял на насыпи; он увидел, как мать тоже пустилась бежать по направлению к шахте. Один из рудокопов схватил ее за руку и повел назад. Чей-то голос в толпе крикнул:

— Это Мак-Грегор Взбалмошный. Он пошел закрывать дверь горящей шахты.

Человек в белом воротничке, бешено жуя кончик сигары, обвел глазами окружающих:

— Он взбесился, — не иначе! — крикнул он, захлопывая дверь.

Мак-Грегор Взбалмошный погиб, когда ему оставалось только протянуть руку, чтобы закрыть дверь горящей шахты. И вместе с ним погибли все остальные рудокопы, за исключением пятерых. В течение всего дня спасательные отряды пытались проникнуть в шахту, где в глубине узких ходов, прорытых под их собственными домами, метались рудокопы и гибли, как крысы в пылающем амбаре. А их жены, закутавшись в платки, сидели на железнодорожной насыпи и тихо плакали.

Вечером осиротевший мальчик с матерью вернулись в свой домик одни. Из лачуг, разбросанных по холму, доносились глухие рыдания женщин.

В течение нескольких лет после катастрофы на руднике мать и сын Мак-Грегоры продолжали жить в доме на холме. Мать каждое утро ходила в контору, где мыла окна и полы. Эту работу она получила, так сказать, в воздаяние за героизм своего мужа, Мак-Грегора Взбалмошного.

Нэнси Мак-Грегор была маленькая голубоглазая женщина с острым носиком. Она носила очки и в поселке слыла умницей. Она не имела привычки стоять у калитки и судачить с женами других рудокопов, предпочитая сидеть дома и шить или же вслух читать сыну. Она даже подписывалась на какой-то журнал, переплетала все номера и хранила их на полках в той комнате, где они с сыном завтракали. При жизни мужа она была крайне молчалива: очевидно, как и шахтеры, побаивалась его. Когда Мак-Грегора не стало, Нэнси словно расцвела и со своим рыжеволосым сыном не переставала обсуждать каждую мелочь их незаметной жизни.

Норман Мак-Грегор превратился в высокого, широкоплечего юношу с крепкими мускулами и пламенно-рыжими волосами. У него часто бывали внезапные вспышки безудержной вспыльчивости. Что-то в нем невольно привлекало внимание. Когда он вырос и остряк Чарли Уиллер окрестил его Красавчиком, у него начались неприятности с ровесниками. Если кто-нибудь из них называл его Красавчиком, он зверски расправлялся с ним; когда же, случалось, таким прозвищем его называли взрослые, он отвечал зловещим блеском глаз. Он считал долгом чести огрызаться на это прозвище, ибо в его представлении оно связывалось с несправедливостью по отношению к отцу.

Мать и сын мирно жили в доме на холме. Рано утром они спускались, пересекали железнодорожное полотно и направлялись к конторе. Оттуда мальчик поднимался на противоположный холм и, дойдя до школы, ждал, сидя на ступеньках, начала занятий. Вечером мать с сыном сидели на крыльце своего дома, глядели на зарево доменных печей или провожали взором быстрые поезда, со свистом и пыхтением исчезавшие во мраке.

Нэнси Мак-Грегор беседовала с сыном о том огромном мире, который простирался за пределами их долины, рассказывала ему о больших городах, о морях, о чужих странах и народах, их населяющих.

— А мы зарылись здесь, как крысы, — говорила она. — И я, и мои родные, и твой отец, и его семья. Но ты будешь жить иначе. Ты выберешься отсюда, поселишься в другом месте и займешься другой работой. — Негодование охватывало ее каждый раз, когда речь заходила об их маленьком городке.

— Мы увязли здесь в грязи, и этой грязью мы живем и дышим, — жаловалась она. — Шестьдесят человек уже погибло однажды в этой дыре, и тогда работы остановились, а потом они набрали новых людей и снова пустили шахту. Из года в год мы копаем уголь, который питает машины для перевозки чужих людей за море и в далекие страны.

Норман был уже крепким подростком лет четырнадцати, когда Нэнси Мак-Грегор на сбережения покойного Мак-Грегора Взбалмошного купила булочную. Последний мечтал на эти деньги приобрести ферму по другую сторону холма. Он откладывал деньги по доллару, рассчитывая сменить прозябание рудокопа на жизнь среди собственных полей.

В этой булочной мальчик работал и учился печь хлеб. Он месил тесто, и, благодаря этому, его руки стали сильными, как медвежьи лапы. Но он ненавидел эту работу, ненавидел Угольную Бухту и не переставал мечтать о жизни в городе и о той роли, которая ему там уготована. Понемногу он стал приобретать друзей среди молодежи. Подобно своему отцу, он привлекал к себе всеобщее внимание. Женщины заглядывались на него, шутили над его крепким сложением и некрасивыми, но выразительными чертами лица и, раз взглянув, уже не спускали с юноши взора. Когда они разговаривали с ним в булочной или на улице, он, нисколько не смущаясь, смотрел им в глаза. Юные школьницы возвращались из школы домой в сопровождении мальчиков, а по ночам грезили о Красавчике Мак-Грегоре. Когда кто-нибудь дурно отзывался о нем, девушки, наоборот, начинали превозносить его. Подобно своему покойному отцу, Норман Мак-Грегор был в Угольной Бухте на особом счету.