Дождь в полынной пустоши (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович. Страница 5

ˮВот и посмотрим,ˮ − рука дернулась наложить святое троеперстие. Воздержался. Хватило ума.

−...Указ, − рикордер протянул маркграфу свиток. − Ваш сын отправляется в столицу королевства, в Карлайр.

В Унгрии все еще воспринимали Эгль, как соседа, а не метрополию. Осознание что находишься на задворках мира, приходит нескоро и приживается долго. Поколениями. Если их конечно не выкашивать в битвах. Тогда быстрей.

ˮЗначит в столицу...,ˮ - перед глазами Куцепалого всплывал облик тринитария. Он не глядя забрал бумаги.

ˮСдали нервы,ˮ - прочитал Гайд сонм чувств, мелькнувших на лице маркграфа. Маленькая победа? Пожалуй. Очень трудно заключать брачный союз, когда претендент на руку прекрасной Сэз будет столь далеко.

− Моему сыну только шестнадцать.

ˮЯ думал, не попытаетсяˮ, − облегченно вздохнул рикордер. На случай упорства на столе стоял колокольчик, по звонку которого в комнату войдет стража.

− Семнадцать через четыре месяца, − внес уточнение Гайд, подглядев в заготовленную справку, которую держал под рукой. − Ехать осенью.

ˮКак же так Поллак? Упустил из виду важное обстоятельство. Браки ранее восемнадцати разрешаются только с дозволения сюзерена. Оттон не даст его в любом случае, под любые гарантии. А то, что сынок окажется в Эгле свяжет тебе руки. Рискнешь наследником, марк? У Моффета все ходят по нитке. Или пошлешь Оттона подальше и ослушаешься? В любом случае, Каасу от союза с тобой становится мало толку, теряется Мюнц. А ландграф прогматик и еще какой!ˮ − раздумывал рикордер. В пору, смеяться от радости. Но не весело. И не понятно почему.

ˮОни все рассчитали. Все!ˮ − сердился Поллак на пфальца и Гайда. − ˮЛучше бы этот прохвост улыбался или скалился мне в лицо, чем вот так, бесчувственно говорить о Колине.ˮ

−...Держать границу от браттов... нужен молодой... Я готовил себе смену.

ˮЗачем я это говорю? Кому? Для чего?ˮ - сдержался не выдать эмоции маркграф.

Разговор разбередил недавнюю, незажившую рану невосполнимой потери. Вытерпеть боль - не признавать очевидное. Что он и делал.

− Разумно и предусмотрительно. И пока ваш сын отсутствует, вы ПРОДОЛЖИТЕ исполнять возложенные обязанности. Имеющиеся соображения вольны изложить на бумаге, − пояснил Гайд, - и подать на рассмотрение. Пфальц примет решение в кратчайший срок. Но думаю, вы не настолько самоуверенны, указывать сюзерену, где лучше использовать таланты подданных?

− Нет.

− Отлично. Каждому должно служить, согласно велению и с наибольшим рвением. Возникнут вопросы, обращайтесь к указу. В нем все разжевано. Еще что-то, с удовольствием помогу или поспособствую помощи.

Поллак вспомнил площадь. Частые ряды виселиц.

− Скольких отправите?

− Компанию вашему сыну составит баронесса Янамари аф Аранко.

ˮБедная девочкаˮ, − пожалел Поллак названную. Барон Аранко висел во втором ряду от Дозорной Башни, на Конюшенном рынке.

Капралишка замковой стражи, без стука ввалился в домишко священника и, набычившись, прошевелил усами.

− Кличуть, ваша святость. Идемтя.

Ни должного уважения, ни обычной робости, ни заискивающей заинтересованности. Святые братья ближе к богу остальных смертных. Молить за грешные души и пропащие головы.

ˮИз-за кухарки,ˮ - предположил Эйгер истоки неподобающего к нему отношения.

Мосластая курва не вылезала из его кровати все истекшие ночи. Особенно её возбуждал незрячий глаз. Вылизывая, впадала в полное неистовство. Захлебывающиеся вопли мокрощелой давалки сравнимы разве что с воплями слуги, уличенного в краже. Бездельнику влили в пригоршни расплавленного свинца. Результат слышали за пять верст.

Провели коротким путем, не через приемную палату и длинный жилой этаж, а по лестницам бокового хода и темными короткими коридорами, в которых грязь, рухлядь, мышиный помет и безмолвные приведения слуг.

ˮУж не обратно ли в кутузку?ˮ - усмехался Эйгер своим страхам. Страхам ли? После монастырской ямы - волнениям.

Привычно плохое освещение. В настенном рожке коптит факел. Не часто расставлены шандалы. Достаточно прохладно. В зев камина сложены поленья, но не зажжены. Скоро вовсю загуляет весна и обитатели замка в ожидании прихода настоящего тепла. Сквозняк метет по полу сор перепрелой соломы, дергает не снятую паутину и двигает тени.

ˮСюда меня не пускали,ˮ − оглядывал тринитарий место повторной аудиенции.

Сгнившие от сырости и древности подоконники. Оконные рамы не в лучшем состоянии. Межэтажная балка укреплена накладкой. Надолго ли? Угол здания просел и растрескался. Очевидно финансы не сильная стороны Нида аф Поллака. Выжимать деньги из подданных, талант, каким владелец Мюнца не наделен. Впрочем, стоит ли его в том упрекать? В марке живут вольные люди, прельщенные, прежде всего, отсутствием большинства королевских и местных налогов, задобренные неисчислимым множеством послаблений, свобод и привилегий, другим не доступным. Надо же чем-то уравновешивать постоянную и близкую опасность. Еженощную и ежечасную. Братты сразу за границей, мелководной Пшешкой. Беспокойные соседи не дадут забыться ни в праздники, ни в будни.

Властитель Мюнца расположился за пустым столом. Ни бумаги, ни тарелки, ни кружки. Навстречу не поднялся и приветствие опустил. За истекшее время отношения к тринитарию не переменил.

− Я согласен, − коротко заявил Поллак, едва Эйгер миновал середину зала. По замыслу слова служили сигналом остановиться, и внимать с расстояния, но тринитарий знак проигнорировал.

Маркграф не один. Позади него, за спинкой кресла, хоронилась женщина, в строгом котарди без всяких украшений. Голову покрывал вимпл, скрепленный не лентой, а обручем простого серебра. Жена Куцепалого могла усложнить беседу. Эйгер не любил когда в дела мужчин впутывался противоположный пол, но сейчас не он определял, кому присутствовать при разговоре.

ˮЕго поимели в Эсбро,ˮ − верно определил тринитарий причины перемен в Поллаке. Маркграф осунулся и еще больше помрачнел. − ˮГордым и честным хорошо красоваться на поле сечи, когда все и вся на виду. В закулисной борьбе такое неуместно. Бит будешь.ˮ

− Почту за честь оказаться полезным, − обошелся Эйгер без признательного поклона. Не очень кланялся и расшаркивался при прошлой встрече, в нынешнюю зачем?

− Есть ли в том хоть крупица чести, − прохрипел Поллак, выдавливая из себя всякое слово. Безвыходность сложившегося положения принуждала к сговорчивости. Иначе, в незавидном будущем, и сам и его семейство, окажутся за воротами замка, ставшего им домом. И другого не предложат. Созданное трудами и кровью на глазах рассыпалось прахом.

ˮВеликая жертва души! - еле справился со злорадством Эйгер. − ˮПротивно соглашаться? Этакий чистоплюй. Уж извини, в яме ты не выжил бы, марк. Жрать собственное дерьмо... нужен характер покрепче.ˮ

Не меньше Поллака, а, пожалуй, и больше, тринитария занимала женщина. Свет от свечей обособлял её лицо в сером полумраке. Круги под глазами говорили о бессонных ночах. Ввалившиеся щеки о забывчивости регулярно питаться. Лишь глаза. Глаза смотрели затаенно и испытывающее. В них крик, мольба, надежда.

Имя женщины он узнал от той же кухарки. Лилиан. Лилиан аф Поллак, урожденная Бьяр.

ˮДо сей поры не верит в гибель сына?ˮ − изумился Эйгер непреклонной материнской воле. - ˮИ не поверит. Отыщется тело, нет ли, не поверит.ˮ

− Это ответственный шаг, − выказал тринитарий понимание, но не сочувствие. Поскреби он по сусекам души, не наскребет и пылинки. - На вашем попечении близкие.

− Только поэтому я и согласился, − с облегчением выпалил Поллак, словно нашел пусть не оправдание, но некие смягчающие его проступок обстоятельства.

Пауза под треск факела и пляску теней. Каждый по-своему заполнил её. Эйгер изучал чету Поллаков. Нид кривил рот. Лилиан пряталась за мужем.

ˮДо поры. Когда посчитает нужным, она выступит,ˮ − неутешительны наблюдения тринитария. Её вмешательства он остерегался. Матери не предсказуемы в своем горе.