Дождь в полынной пустоши (СИ) - Федорцов Игорь Владимирович. Страница 7

Шар запульсировал в такт перемигивающимся в высоте звездам, спрядая невидимые нити в зримое кружево. Мелькнула картинка, проплыла вторая. Затем картинки замелькали чаще. Одни четкие, но короткие, другие держались дольше, но не разборчивы.

− Кого ищем? - тринитарий, вбросил в костер льняной шарик впитавший кровь женщины. В глубине дымного шара, за вихрями и сполохами, обозначился лик юноши. - Понятно, - не очень рассмотрел Эйгер. Он несколько раз резко, с силой зажмурился, прояснить взор и вонзил открытую ладонь в марево. Принялся дерганым движением пролистывать видения, будто страницы неведомой книги. - Поглядим, поглядим...

... Парень отпустил веревку, спрыгнул с табурета и, размазывая тыльной стороной ладони слезы, бросился к столу. Разодрав лист пополам торопливо писал, пропуская буквы и сокращая слова. Перечитал, понятно ли? Прихлопнул на видное место и вернулся к табурету. Взобрался. Широко растянул петлю, словно хотел пролезть в нее целиком, просунул голову. Все пояснения в коротенькой писульке. Пусть знаю... Бесчувственные и черствые сволочи.... Все они сволочи... Особенно она... Она...

Грохнулся табурет, хрустнули позвонки шеи, закапали исторгнутые телом жидкости...

.... Двое били смертным боем третьего. Били в азарте, в кураже. За то, что поддался. За то, что поймали. За то, что они вот такие.... Им чужая жизнь ничто... Плюнуть, растереть и все... Все! Жертва подвывала, пыталась вцепиться в колени, жалобно охала, вводя насильников в неудержимое буйство.... В божественный экстаз всевластия....

... Человек распахнул стеганый ватник с белой номерной нашивкой и осмотрел кровящую рану в боку. Грязно и длинно выругался. С отчаянием поглядел на преградивший путь черный поток. У него не осталось сил, но сдаться сейчас позор. Ватник он снял и зашвырнул в буруны. От холода не спасет, а на дно утянет. С оглядкой вступил в реку. Почерпнул воды. Не выпил, а пролил. Холодна. Хрипло задышал, по-рыбьи широко разевая рот. Осторожничая не упасть, пригнулся. Мелкими спотыкающимися шагами побрел между скользких голышей. Дернулся, закрутил головой, расслышав сквозь рев воды погоню. Оступился и взмахнул руками. Река подхватив беглеца, поволокла по перекатам, макала в волны, топила в водоворотах, хлестала брызгами, слепила глаза и сбивала срывающееся дыхание. Выхолаживала раны, сковывала движения судорогами, отбирала тепло и остатки сил....

... Высота... Острые камни, бушующие волны и галдящие чайки. Камни прямо внизу. Волны набегают и грохочут, тараня берег. Крикливые чайки почти под подошвами высоких охотничьих сапог. Человек осторожно заглянул в пропасть. Сзади ему кричат. Не разобрать что. Какая-то женщина, заламывая в мольбе руки, падает на колени и идет, путаясь в длинном платье. Седоволосый старик плачет и грозит самоубийце тростью. Он хром и далеко отстал. Вне сомнений самоубийца даст себя уговорить. Позволит. Отложит последний шаг. Потому что не готов к нему. Это видно по растерянному и виноватому лицу. Растерянному не от страха высоты, а от обжигающей мысли, как случилось добраться сюда, а не вернуться с пол дороги.... И злая вспышка. Почему его не остановили? Почему?...

Эйгер отлистал картинку назад...

...Полудохлый пловец не сдавался. Его больно ударило о крупный острый камень....

Приблизил картинку, рассмотреть подробней...

...Неуверенные взмахи рук... Мокрая макушка... Перекошенное лицо... Правая щека свисает лоскутом. В дыру видны верхние зубы...

ˮКрепко досталосьˮ, − оценил Эйгер и не спешил пролистывать видение. Важна любая мелочь. Мелочи ключ к пониманию целого.

...Человек упорствовал. Он проиграл врагам. Проиграл смерти. Смерти проигрываю все. Но его последний бой не с ними и не с ней. С самим собой....

...Нож кромсал вены и кровь обильно и красиво цвиркала на скатерть. Эффектно, но неэффективно. Кровь свернется быстрей, чем вытечет. Обман... обман... Жалел себя еще до того, как взялся за нож... Нож это бутафория, стол − сцена бесталанному артисту, разыграть вселенскую трагедию. Плачьте, чтобы не хохотать!...

...Яд щедро влился в бокал, насытив цвет до темного. Сделал вино почти бездонным, глубоким. Убрал праздную легкомысленность, наделил таинственностью познания запретного. Недоступного. Человек поднес отраву к носу, вдохнул аромат. Почувствовал ли он новые оттенки? Открыл ли прелесть последнего мгновения? Разгадал ли секрет уходящего бытия? Бледность лица, испарина на лбу, дрожание пальцев.... Не все ли равно, как пахнет смерть, если собрался проститься с жизнь? Но очевидно, не все равно. Питье брезгливо отставлено. Не тот день, ставить точку на тридцати трех...

...Двое с оружием, четверо в секундантах. Излишняя парадность. Сухие слова, скупые жесты. Расходятся на дистанцию. Секундант просит противников о замирении. Отказ. Ему безразлично. Им показательно тоже. Бой вял. Фехтуют не люди, куклы из дешевого театра марионеток. Боятся пораниться. Пораниться это больно. Это опасно... И мужественно. Раны возвышают мужчин, возвеличивают. Возносят к Олимпу древних богов и героев. Добавляют харизме пряную нотку авантюризма. Взять оружие в руки уже авантюризм.

Сталь режет предплечье и фехтовальщик жалобно вскрикивает. Бой можно продолжить и достойно ответить! Но проигравший картинно роняет меч и падает на траву. Победитель торопиться опустить клинок. Каждый выполнил свой долг. Не опозорено имя, честь не ущемлена. Чего еще хотеть?...

Наблюдения тринитария, объединяла не фатальность событий, не накаленность страстей, не предопределенность поступков перед последним шагом в небытие, но люди внешне схожие. Предстояло выбрать. Критерий выбора подменыша не включал в себя абсолютную ,,близнецовостьˮ. Эйгер ясно представлял необходимого человека. Необходимого ему.

...Пловец выполз на берег, выплевывая и выблевывая воду из легких и желудка. Ткнулся лицом в жидкую прибрежную грязь. Ни торжества, ни радости. Чудовищное облегчение. Не сдался. В желании увидеть небо перевернулся на спину. Вот оно... Прекрасный свинец в оправе туч из черного оникса. В желто-серых глазах пловца тоскливая дымка близкой кончины...

... Поле битвы заволакивало гарью. Звенела сталь, ржали лошади, орали и умирали люди... Десятки, сотни, тысячи. Падали знамена, втаптывались хоругви, святые лики и гербы попирались копытами и ногами. Трубили рога, содрогалась земля...

Ничего не разобрать и потому срочно назад.

... Цепляясь сбитыми пальцами за камни, пловец полз укрыться под скальным отвесом. Зачем врагам видеть его тело? Пусть ищут. Пусть мучаются, изводясь, жив он или погиб. Пусть кусают кулаки от досады и рвут глотки руганью, а ночью лишаются сна. Он уже не думал о смерти, думал о мести...

Эйгер задержал изображение. Достал из клетушки петуха. Сонная птица обижено заквохтала. Тише-тише хохлатенький. Клацнули зубы. Тринитарий одним порывистым движением надкусил, оторвал и выплюнул голову. Сцедил кровь в широкую плошку, размешал и слил раствор в канавку, распределяя поток. Надо успеть до того, как впитаются первые капли. Кровь сама по себе сильна и, годится для многих обрядов. Но усиленная пеплом сожженных, семенем распятых, слезами невинных, она способна на большее. И вовсе не обязательно быть крови какой-то определенной. Мужской или женской, лунной или обычной. Вовсе нет. Сойдет любая, кроме мертвой.

...Пловец поднял лицо. Сквозь затуманенное зрение, увидел что-то вроде пещерки или схрона под скалой. Показалось? Уронил голову в грязную жижу. Прилипший на место лоскут щеки, отпал, открыв сквозную рану.

Долгая минута собраться с силами. С теми что еще остались.

ˮНа раз-два... На раз-два...,ˮ − шептал он подтолкнуть себя действовать.

Детская присказка не помогала. Скрипнул зубами. Потянулся рукой к сумеречному провалу...

ˮДавай! Давай! Давай!ˮ - кололо и колотило в висках тринитария, размывая грани двух реальностей.

− Это он! Колин!- непроизвольно вырвалось у Лилиан, едва она увидела лежащего на кровати.