Звезда Нибелии (СИ) - Арлейт Ива. Страница 65

Упав, Юта уже не пыталась подняться. Она поранила руку об один из осколков, во множестве валявшихся на полу. Но она не замечала этого. Неловко сидя на полу, она обхватила себя руками, как будто пыталась удержать. На кофте остались кровавые следы.

– Юта, у тебя кровь, – негромко окликнул девушку Корт, стоявший в шаге от нее.

Она никак не отреагировала.

– Ты поранилась.

Он подошел и опустился на колени рядом с ней. Юта снова не отреагировала на его приближение. Она смотрела перед собой, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то, как умалишенная.

Корт не мог смотреть на нее без боли. Всегда такая стойкая и непоколебимая, она в точности знала, чего хочет, и шла к своей цели, несмотря ни на какие преграды. Имея на своей стороне лишь идеализм и упрямство, которого хватило бы на десятерых, эта совсем еще юная девушка сумела совершить невозможное.

Корт был единственным изгоем почти за целое столетие, сумевшим добраться от Вечного Города до подземного города атлургов. Но Юта первой за всю историю обоих народов сумела проделать обратный путь. И теперь при виде нее, такой потерянной и жалкой, его сердце разбивалось на части.

Может, именно поэтому ему самому никогда и не приходила в голову мысль вернуться – он понимал, что если однажды город отверг тебя, то возвращаться уже некуда.

Корт обнял Юту за плечи, в то время как она продолжала раскачиваться. Он прижимал ее к груди так сильно, как только мог, пока она дрожала. Он гладил ее по растрепавшимся волосам и шептал, что все будет хорошо до тех пор, пока она не стихла. Его рубашка пропиталась её слезами и кровью из пораненной ладони.

Постепенно Юта успокоилась, обмякнув в его руках. Некоторое время она не шевелилась, Корт только чувствовал на своей коже ее тяжелое горячее дыхание через промокшую от слез рубашку. Потом Юта медленно отстранилась.

Корт неохотно отпустил ее, не уверенный в том, что приступ не повторится. Но, кажется, Юта уже взяла себя в руки. Не глядя на Корта, она вытерла слезы и только тогда заметила, что поранилась. Переведя взгляд на рубашку Корта, Юта смущенно пробормотала:

- Прости, я испортила твою рубашку. Я посмотрю, во что тебе переодеться.

Осторожно, еще не совсем уверенно, она поднялась на ноги и скрылась в боковой комнате. Наверное, ей было неловко. Но когда она вернулась в гостиную, Корт увидел, что она уже вполне овладела собой.

Непонятно, когда и как, но Юта успела привести себя в порядок: порез на ладони был заклеен пластырем, волосы собраны в пучок на затылке, испачканную кровью кофту она тоже переодела. Девушка протягивала Корту рубашку – не новую, на несколько размеров больше, но вполне приличную, небесно-голубого цвета.

Юта робко улыбнулась, виновато и как-то неуверенно глядя на Корта:

- Извини, ничего более подходящего не нашлось. Эту рубашку Бабли одевал на школьный выпускной, с тех пор он поправился еще на пару размеров.

- Перестань извиняться и давай сделаем то, за чем пришли, – ответил Корт резко, что стало неожиданностью для него самого.

Он схватил рубашку из рук Юты и скрылся в ванной, хлопнув дверью сильнее, чем рассчитывал.

Он боялся, что Юта обидится на него, но когда вышел из ванной, гостиная оказалась пуста.

Юта окликнула его из соседнего помещения. Корт толкнул дверь и вошел в небольшую светлую комнатку. Здесь царил такой же беспорядок, как и в остальном доме, но Корт безошибочно узнал комнату Юты.

Он с любопытством огляделся, воображение тут же услужливо помогло восстановить картину по разбросанным на полу и кровати, разбитым и поломанным вещам.

Это была комната занятого человека, редко появляющегося дома и оттого не слишком заботящегося о быте. Человека, увлеченного своим делом, о чем красноречиво говорил высокий открытый стеллаж с папками и подшивками газет – единственное место в комнате, где всегда соблюдался идеальный порядок. Таких людей мало заботят удобство и комфорт, они едва замечают, что их окружает, потому что у них в жизни есть нечто гораздо более ценное и важное – любимое дело, которому они посвящают свою жизнь.

Корт легко мог представить, как Юта забегает домой после двух дней, проведенных в редакции над очередной горящей статьей, только для того, чтобы по-быстрому принять душ и переодеться. Она разбрасывает вещи из платяного шкафа в поисках чего-то, еще не требующего стирки и тут же, забыв сложить вещи обратно, бежит на кухню включить кофеварку. Вернувшись в комнату, она подходит к высокому, до потолка стеллажу с книгами и папками и быстро просматривает несколько в поисках необходимых материалов.

С кухни доносится сигнал завершения работы кофемашины, и она снова несется туда, наспех засунув в сумку найденные бумаги. Обжигая губы горячим крепким кофе, она подходит к столу и широким неразборчивым почерком оставляет записку своему другу, который значил для нее так много. Взглянув на себя в небольшое зеркало в коридоре, она небрежно поправляет короткую челку, хватает с сушилки ключи и уносится из квартиры, громко хлопнув дверью.

Корт скользил взглядом через раскрытые во все комнаты двери, словно и правда следил за чьими-то передвижениями.

- Ты что-то увидел? – прозвучал совсем рядом обеспокоенный голос.

«Да, призрак девушки, которая здесь жила».

- Нет, – ответил Корт, поворачиваясь к Юте, глядя на нее так, будто узнал о ней что-то новое. Какую-то мелкую, незаметную обычным взглядом деталь, которая, однако, помогла ему лучше понять её.

- Вот. Это мамина шкатулка, о которой я вспомнила в Утегате. Одна из немногих вещей, оставшихся у меня от родителей.

На коленях у Юты стояла деревянная шкатулка. Простая, без изысков и резьбы, покрытая темным лаком, она тем не менее оставляла ощущение старины и дороговизны. Как будто тот, кто вырезал ее, сознательно отказался от витиеватых узоров и украшений драгоценными камнями в пользу добротности и надежности.

Юта держала шкатулку неуверенно и немного опасливо, как будто у нее в руках пригрелась спящая ядовитая змея, и она боялась сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить её. Девушка еще не открывала шкатулку, она просто сидела и смотрела на нее с печалью и странным испугом в больших серо-зеленых глазах.

- Позволь мне.

Корт присел рядом на кровать и взял шкатулку у Юты из рук. Она молча наблюдала за его действиями, как будто у не самой недоставало сил сделать то, что требовалось.

Корт повернул металлический замочек, запиравший крышку, и откинул ее. Первым, что бросилось ему в глаза, было углубление на дне шкатулки, выложенной поролоном и обитой истершимся от времени бархатом. Углубление пустовало, но его форма в точности повторяла форму свитка, словно шкатулка была специально изготовлена для хранения манускриптов. Корт переглянулся с Ютой, а потом заметил то, что сперва ускользнуло от его взгляда.

На внутренней стороне крышки имелась надпись, вырезанная в темном дереве. Корт прочел ее два раза и бережно провел пальцами по причудливым витиеватым символам.

Юта ничего не спрашивала, словно и так уже все поняла. Она не ошиблась: надпись на шкатулке, принадлежавшей ее матери, была сделана на наури.

- Здесь сказано, - проговорил Корт внезапно охрипшим голосом, - «Ат ла раним – санум реглат, ат ла атлурн – санум ассари». Что переводится, как: «Удел мужчин – проливать кровь, удел женщин – проливать слезы».

Корт потрясенно умолк. Юта первая нарушила зыбкую тишину, в которую погрузилась квартира, как будто слова, прозвучавшие на древнем, мертвом языке, были заклинанием, заставляющим произнесшего его человека хранить обет вечного молчания, дабы сберечь тайну загадочных строк.

- Что это значит? – тихонько спросила Юта, как будто звуки наури еще звучали над ними.

- Я не уверен, но я по-моему видел эту фразу где-то в манускриптах Амальрис.

- Как думаешь, то, что здесь хранилось, могло быть пропавшими свитками?