Звёздные Войны. Изгой-Один. Истории - Фрид Александр. Страница 13

Зайдет ли Таркин так далеко, что решится на саботаж?

Кренник остановился, развернулся и взглянул на внешние палубы, где уже закрепили массивную тарелку. От ярости сердце застучало чаще, а кровь вскипела. Он вызвал служебный турболифт и жестом приказал пассажирам покинуть его. Только оказавшись у силового поля, блокирующего пока безвоздушный коридор, директор немного успокоился. За мерцающим полем, как обычно, бдительно несли вахту два штурмовика, экипированные кислородными баллонами.

Конечно, для диверсанта существовали сотни иных способов попасть на строительные площадки станции.

Предателем мог оказаться даже один из собственных штурмовиков директора. Но безмятежность вида несколько охладила пыл Орсона.

Возможность саботажа тревожила, но и к такой ситуации можно приспособиться. Кренник выйдет на свои контакты среди приближенных Таркина и справится — если вообще есть, о чем справляться, — что им известно.

Тем временем, через день, максимум два, имперские войска эвакуируются с Джеды. А пока он прикажет провести все возможные проверки каждой фокусирующей линзы, каждого кайбер-кристалла и каждого проводящего контура орудийной системы. Если саботаж имел место, его подчиненные это выяснят.

На боевой станции ничто не укроется от Орсона. Только он да, пожалуй, еще один человек могли по достоинству оценить все величие этого разрушительного изобретения.

Эти мысли успокоили Кренника. Он закончил обход и вернулся в свои просторные элегантные апартаменты — здесь, а не на какой бы то ни было луне или планете, был его дом. Севший за свой стол директор стал отдавать приказы и читать отчеты, потягивая вино. К нему вернулась уверенность в своих силах. Строительство «Звезды Смерти» скоро завершится: каждый лист обшивки идеально подогнан, каждый переключатель работает как часы. Испытания над Джедой обернутся не провалом, а триумфом, и он станет свидетелем того, как Галактика содрогнется от благоговейного шока и трепета.

Никто, и уж точно не Уилхафф Таркин, не лишит его этого удовольствия.

Во сне Джин было лет пять, а может, четыре или шесть — все происходило очень давно. Она лежала в самой удобной в своей жизни постели. Девочка прижимала любимую игрушку и лучшего друга Бини так близко к лицу, что его мех стал влажным от ее дыхания. Крепко стиснув любимца, она слушала.

На какие бы зверства они ни решились, у них нет ни структуры, ни организации. В том, что твои враги — анархисты, есть определенные плюсы.

Джин не понимала смысла слов, и ей это не нравилось. Иногда лежать в темноте, которой она совсем не боялась, и слушать разговоры взрослых было невероятно захватывающе, но сегодня все было иначе. Они говорили о войне.

— Даже сепаратистам не нужны разрушения ради разрушений, — вступил мамин голос. — А если они зашли настолько далеко, как создание новой блистательной Империи поможет с ними разобраться? Речь идет о…

— Речь идет о крайне деликатном периоде нашей истории, — снова раздался первый голос.

Джин перевернулась и заглянула в приоткрытую дверь. Мама была в своей красивой накидке, папа — в серой форме, а его друг — в белом. Они окружили десертный столик, а человек в белом, разливая напитки по бокалам, говорил:

— Если народ верит в Империю, военная победа над сепаратистскими пособниками и недовольными неизбежна. Если же потерять веру… — Мама хотела перебить его, но гость жестом остановил ее. — Взять тот же Малпаз. Конечно, Корусанта подобное не коснется, но все мы чувствуем вину, наслаждаясь прекрасной едой, пока во Внешнем Кольце терроризм расцветает пышным цветом.

Мама рассмеялась, но как-то не по-настоящему. Такой приглушенный смех раздавался, когда ей на самом деле совсем не было весело.

Папа глянул в сторону детской и понял, что дочка их слушает.

Мама снова заговорила, а отец поднялся и направился в комнату Джин. Девчушка подобрала колени и вся сжалась. Ей хотелось спрятаться. Она не хотела, чтобы папа закрыл дверь. И не потому, что Джин боялась темноты — она ее не боялась! — а потому, что ей хотелось слушать дальше, она это заслужила.

Отец не стал закрывать дверь. Вместо этого он вошел в детскую и присел на краешек кровати. Джин почувствовала, как под его тяжестью просел матрас.

— Что случилось, Джин? Ты как будто напугана, — заметил папа и поправил прядь ее волос. От Галена пахло его формой — каким-то резким кислым очистителем. — Я всегда буду защищать тебя, — прошептал он.

Внезапно сон изменился.

Нависший над ней папа превратился в смутную тень. Джин оказалась в пещере одна-одинешенька. Она захлопнула за собой люк, заперев себя в полной темноте. Тело мамы лежало в грязи у фермы, и у Джин ничего не осталось. Теперь даже песенка не срывалась с ее губ — наглотавшись дыма, золы и пыли, она вообще не могла издать ни звука.

— Почему в Галактике воюют? — спросила Джин, снова очутившись в своей постели. Ужасы ее будущего отступили.

Папа, словно впервые задумавшись над этим, ответил не сразу:

— Это хороший вопрос, — признал он. — Мой друг Орсон считает, некоторые обитатели Галактики воюют, потому что их разозлили. Но я думаю…

Он прикрыл глаза. Из соседней комнаты снова донеслись голоса.

— Я думаю, чаще всего они просто несчастны и никак не решат, как сделать жизнь лучше.

Джин смотрела на отца, пытаясь понять, что он обо всем этом думает.

— Может, они сначала должны решить перестать воевать?

Папа взглянул на дочь тепло и ласково. Похоже, Джин приятно его удивила:

— Звездочка, оставайся такой же всегда. Никогда не меняйся.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Девчушка обняла Галена, прижавшись к его отглаженной, кисло пахнущей форме.

— Хорошо, — пообещала она и добавила тише: — Я люблю тебя, папа. Ты — хороший человек.

В ответ отец обнял Джин, одновременно и в ее спальне в столице, и на Ла'му. Через его плечо она взглянула на дверь детской. Мама стояла в гостиной и смотрела на них. Ее улыбка была невероятно нежной. А позади стоял человек в белом. Руки, обнимавшие плечи Джин, вдруг стали тонкими и жесткими, как натянутые струны. Теперь прямо перед ней была мама. Она надевала свой кулон с кристаллом ей на шею.

Люк открылся, и в него заглянул Со Геррера.

Джин проснулась. Сон, в котором она была ребенком и лежала в удобной постели в их прежней квартире на Корусанте, улетучился. Ее отца, матери и Вини давно не стало. Бини пал первой жертвой в ее личной войне — бедняга так и не добрался до Ла'му.

Люк был сломан раз и навсегда.

U-транспортник затрясся. В темноте пассажирского отсека Джин нащупала на груди кристалл маминого кулона.