Подарок для злодея (СИ) - Нехищная Алена. Страница 3

Тревога в душе все не хотела умолкнуть. Даже если адмирал примет решение заботиться о подкидыше, каким он его воспитает? Огромный огнедышащий ящер — подходящий питомец для монстра. В качестве оружия. Юна голову себе сломала с тех пор, как узнала о приезде Алкадана, но другого выхода так и не нашла. И зачем только Лес выбрал ее?

Этой осенью в Лесу творилось странное, ходили слухи о пропаже людей. Отец запрещал Юне гулять там, она не слушалась, конечно. Лес был другом, даже колючки отгибались в сторону, когда Юна протискивалась через заросли, птицы не боялись садиться на руки, стоило зайти слишком вглубь, заблудиться — и верная тропа сама ложилась под ноги, ночами Юне снилось, как текут соки по древесным жилам, как жадно пьют солнце листья, как плетут зяблики гнезда в ее волосах-ветвях и кричат молодые птенцы... Мамина, мавочья кровь давала о себе знать.

Но однажды, последним солнечным днем дождливого ноября на самую опушку забредшая Юна оглянулась — и там, где только что меж деревьев виднелись вдалеке первые дома города, обнаружила плотную, колючую стену кустарника. Испугалась до смерти, бросилась первой подвернувшейся тропою — и поняла, что она исчезает сразу за спиной, стоит сделать шаг — чаща смыкается позади, тычется ветками в спину, будто гонит вперед.

Ее привели на небольшую поляну, в центре которой, в гнезде из вывороченной земли и сплетшихся веток, весенне-зеленых, лежала крохотная крылатая ящерка, абсолютно прозрачная — видно было заполненные пылающей кровью сосуды, бьющееся сердце. Густой изумрудный окрас дракон начал набирать позже. Первые дни его жизни Юна носила малыша за шиворотом, у кожи — он постоянно дрожал от холода. Кусал ее пальцы и жадно слизывал кровь. От молока, презрительно фыркая, отказался, на кусочки мяса набросился с большим аппетитом. Однажды Юна обнаружила его заползшим в камин, прямо в огонь — он по-кошачьи мурчал от наслаждения.

И этот самый лучший подарок, который Юна когда-либо получала на Новый Год, пришлось отдать другому...

                                                          ***

— Ну что?! Она не передумала?! Как там?! — встретили девушку градом вопросов сестры и мачеха. В доме кипели лихорадочные приготовления. Все разбросано — платья, чулки, ленты валяются на стульях, сползают на пол, сестры, служанка и даже заразившаяся общим настроением кошка бегают из комнаты в комнату, причитают, ругаются, вертятся перед зеркалом, мачеха кричит на всех, заламывает руки, отец сбежал куда-то... Ко всем Юниным тревогам добавился еще и бал. Домашние за пол-года начали доставать ее требованиями заполучить для их семейства приглашение на знаменитый новогодний бал губернаторской четы.

— Весь город там будет! — кричала мачеха. — Весь! Не только графья да бароны! Почему мы не можем? Губернаторша тебя любит! Попроси ее! Ты должна позаботиться о своей семье!

Действительно на губернаторский бал приглашалось не только дворянство, но и духовенство, чиновники, богатейшие купцы со всей провинции, известные писатели, музыканты, художники, любимый доктор губернаторши... Отца тоже можно было причислить к купцам — за последние годы они разбогатели, смогли нанять нескольких подмастерьев, которые выполняли самую тяжелую работу, переехали в просторный дом... Но до богатейших торговцев провинции им ох как далеко. Образование и манеры их семейки тоже мало соответствуют требованиям высшего света. Что же за радость выставлять себя на посмешище? Но сестры и мачеха мечтали об этом бале, как о чуде, как о билете в иную, лучшую жизнь. Юна не знала, почему они решили, что одним своим появлением в обществе сестры покорят сердце какого-то влиятельного богача, желательно из графьев, но и просто богач тоже сойдет.

Да дочерей башмачника наверняка даже на танец постесняются пригласить! Будут потом Юне в плечо рыдать, дурищи, о разбитых надеждах.

Или ругать ту же Юну, что не помогла. Вот до чего дошло! Даже в родном доме Юну считают колдуньей.

А виновата во всем ее внешность. Сложно доказать, что ты обычный человек, ничем от других не отличный, когда на твоем лице эти чудовищные, абсолютно нечеловеческие глаза. Круглые, в пол-лица, огромная, почти закрывающая весь белок радужка, ярко-зеленая с прожилками синевы. Некоторые находили Юнино лицо красивым, большинство — просто жутковатым. Мамино наследие...

Их раса почти вымерла, Юна никогда не встречала никого, подобного себе, не слышала о таких. Сотни лет назад, рассказывала мама, мавки действительно обладали магией, никогда не старели, жили в лесах и на берегах морей в мире и гармонии с природой... Но когда разразилась Зеленая Война, они перешли на сторону людей. И тогда Лес проклял своих дочерей, лишил их магии. Где-то далеко-далеко, в глубинах Леса, куда не ступала нога человеческая, стоит огромное, до неба, дерево. В дереве том — дупло, в дупле — гнездо, в гнезде — белые коконы. Каждый год из кокона вылупляется одна бабочка и летит в большой мир за пределами леса — искать дочерей предательниц. Каждый год в королевстве умирает одна мавка, у которой белая бабочка выпивает душу... И скоро вся мавочья раса навек исчезнет с лица земли.

Белая бабочка прилетела к маме, когда Юне было семь лет.

5

— Юна, помоги мне затянуть корсет! Юна, где мои шпильки? Юна, почему ты еще не одета?! — кричала мачеха, то и дело забегая в мастерскую.

— Стойте! Где вы взяли этот кулон?

На толстой шее мачехи поблескивал рубин в виде сердца.

— Это же подарок госпожи губернаторши! Вы копались в моих вещах?

Нинель уперла руки в бока, подбоченилась.

— Да. Я взяла его на время бала, — не терпящим возражений тоном.

— Извините, но ее милость подарила этот кулон мне, а не вам, и она будет очень огорчена, если не увидит его на мне. Я не могу ее так оскорбить.

— Скажешь, что подарила его мне!

— Подарки нельзя передаривать. Это неуважение.

Мачеха заколебалась. Со злостью сорвала цепочку с шеи, швырнула Юне в лицо:

— На, подавись! — и выбежала из мастерской со слезами на глазах.

Юне стало и неловко, и противно. Не то, чтоб ей было жалко безделушки, но губернаторша действительно может обидеться. А во-вторых, это дело принципа. Мачеха претендовала на абсолютное право распоряжаться всем домашним имуществом, Юна считала, что раз уж благосостояние их семьи — во многом личная Юнина заслуга, то половина заработанных денег принадлежит только ей, ей и решать, как их тратить. Мачеха — транжира, дай ей волю — все спустит на наряды и какие-то безделушки, а Юна понимает, что надобно расширять их дело, нанимать новых подмастерьев, закупать качественные материалы... К тому же у Юны есть мечта — накопить денег, чтобы поступить в Королевскую Академию Естественных Наук, а там, глядишь, и в ученицы какому-то магу удастся пристроиться... А еще Нинель ненавидит, когда Юна дарит ботинки нищим, считает это сумасшедшей расточительностью... Каждый день в доме кипят войны. Сестры становятся на сторону мачехи, отец предпочитает сбегать от скандалов, а когда нечаянно попадает в эпицентр — мямлит что-то невнятное вроде «Юна, не обижай маму...» С каждым годом он выглядит все более жалко, все реже бывает в мастерской, все чаще — в кабаках с приятелями и возвращается домой, шатаясь, благоухая перегаром...

И будучи этому домашнему кошмару очевидцами, люди продолжают считать Юну колдуньей!

«Сбежать бы отсюда далеко-далеко...» — в который раз мечтает Юна. — «От отца, от мачехи, от проклятой мавочьей судьбы...»

Часы подбираются к восьми. Пора одеваться на бал. В гостиной мачеха, все еще в слезах, натягивает сшитые Юной туфельки. Темно-бордовые, из добротной лакированной кожи, украшенные пышными бантами... уродливые. Такие уж получились, Юна не нашла в себе сил сделать для этой женщины красивые. Даже для сестер, с которыми тоже часто ссорилась и враждовала, расстаралась: для старшей серебристые, с голубыми васильками в хрустальных каплях росы, для младшей нежно-розовые с лентами и золотой вышивкой, обе пары — загляденье!