Подарок для злодея (СИ) - Нехищная Алена. Страница 8

— Не ваше дело, это моя жизнь! А Лес, мы с ним друзья! Он меня слышит, в последние годы я научилась с ним разговаривать... Чувствую биение его сердца, как текут соки по его жилам, как он расцветает и засыпает... Он меня принял, распахивает тропы, привел к дракону, верит мне... Я в его дикой чаще чувствую себя безопасней и уютней, чем среди людей! Я чувствую, как он наполняет меня силой... Меня даже птицы не боятся, садятся на руки, он повинуется моему голосу, отдает мне травы и грибы... Он меня любит, я чувствую. Если я с Лесом смогла договориться, то с бабочкой...

— Дура! — оборвал ее адмирал.

Юна, опомнившись, умолкла. Все-таки нельзя рассказывать настолько сокровенные мечты.

— И как давно вы так близки с Лесом?

— Года два... Раньше отец не разрешал мне туда ходить.

— Ваш отец, хоть и башмачник, но умнее вас. Вы хотя бы осознаете, что собственными руками отрезали кучу лет от своей из без того недолгой жизни?

— Почему?

Адмирал наклонился к Юне:

— А сны вам, зеленые такие, лесные, часто приходят? — прошипел.

— Сны, что я —тысячи деревьев и трав? Каждую ночь.

— А раньше — реже?

— Почти никогда. Так часто — последние несколько месяцев... — пожала плечами Юна. С перепугу, наверное, она отвечала правдиво и четко.

— Ну что ж, позвольте вас поздравить... — он отвернулся, прошелся по комнате.

— С чем?

— Проживите ваши последние дн... месяцы так, чтобы не пришлось потом жалеть.

— Спасибо, постараюсь.

— Что такое, по-вашему, Лес?

— Зеленая рябиновая сказка. Чудо. Жизнь... — не задумываясь, ответила Юна.

Василиск усмехнулся:

— Сказка... Из тех, которые любят сочинять прекраснодушные барды о временах, когда наш мир был юн, на всем материке царствовал прекрасный Лес, растения, звери и люди жили в мире и гармонии? О расе мавок, жившей на берегах рек и морей, не знавшей ни боли, ни грусти, ни старости? Так?

Наш мир — очень страшная сказка, милое дитя. Где-то там глубоко-глубоко в недрах земли спит гигантский паразит... сеть корней, в которую тянется вплестись каждая травинка, каждое деревце. Насекомые, птицы, звери

— рано или поздно все живое стало частью Леса, каждый обитатель материка нес дань — солнечным светом, кровью, радостью жизни... Когда-то все живое на материке было симбиотом Леса, потом пришли люди. Нет — прежде были драконы, дети бурь, вулканов и прочих стихийных бедствий, которых Лес инстинктивно боялся. А люди — гораздо-гораздо слабее, но они не желали становиться рабами Леса, наделенные проклятой свободной волей. Двуногих существ, которых удалось поймать, Лес подвергал страшнейшим пыткам. Экспериментировал. Только спустя пару столетий ему наконец удалось создать идеальный симбиоз человека с собой. Мавки... Вы действительно стали его любимейшими игрушками, самыми сообразительными, самыми сложными... И самыми малочисленными, увы. Рождались только девочки, для размножения требовались человеческие мужчины. Во времена Эгмерской Империи владыки династии Агмертанез щедро платили златом за добытые в Лесу диковинки, особенно же ценились мавки. Идеальные наложницы — нечеловечески красивые, покорные, тупые. Но странное дело — рожденные и выросшие среди людей девочки по умственному развитию ничем не отличались от сверстниц человеческой расы, а иногда и превосходили их.

Лес не простил своих созданий за то, что они смогли обрести свободную волю и не подчиняться ему. Он отнимает у вас не жизнь — волю к жизни. А так он вас, Юна, любит. Вот только бы отнять вашу свободную волю и человеческий разум, и вы снова станете любимейшей из его созданий.

— Нет... — сказала Юна. — Это какой-то... бред? Я никогда такого не слышала... Это вы придумали?

Ее начало знобить. Все тело вдруг зачесалось, будто от прикосновения хоботка бабочки.

— К сожалению, это правда. Простите, что надругался над вашей детской наивностью, наверное, зря... Жизнь — очень страшная сказка...

— Я не наивная! — крикнула ему Юна. К глазам внезапно подступили слезы. — Я не наивная! Наивность — это не добродетель, это когда эгоистично хочешь, чтобы весь мир был таковым, каким тебе нужен, и боишься замечать обратное... А я все понимаю, все... Но мы же люди со свободной волей, неужели мы не можем хоть немного сделать эту жизнь добрее? Своими руками? Неужели не можем?

— Мне не удалось, — просто сказал василиск.

— А вы когда-нибудь пытались? — удивилась Юна.

Он неопределенно качнул головой:

— Возможно... Скажите, какой подарок хотите вы?

— На Новый Год?

— Именно.

Юна не сразу решилась признаться, потому что это звучало нытьем:

— Устала бояться. Предчувствий, бабочки... и за драконенка последний месяц. Хочу немного беззаботности. Василиск вздохнул:

— А еще? Мечты какие-нибудь?

Юна задумалась.

— Книгу. В детстве я думала, есть такая книга, в которой все-все тайны нашего мира... И магии, и других миров... И откуда мы появились, ведь все говорят, что родина человечества — не в этом мире, что мы пришлые... Я очень любопытная.

— А я нет, — признался василиск неожиданно. — Устал от знания. Люблю города... и миры, о которых ничего не известно. Даже не пытаюсь что-то узнать, понять. Просто брожу, наслаждаясь неизвестностью...

— Вы так много знаете?

— Память крови. Драконье наследие. Я ношу в себе двадцать поколений предков. И у каждого был какой-то страх, какое-то неприятное воспоминание, настолько яркое, что впечаталось в кровь... Постоянно слышу в голове их вопли и переругивания. Иногда теряюсь, кто из них я...

— Двадцать поколений? — прошептала Юна.

— Почти два тысячелетия, — скорбно подтвердил василиск.

— И вы помните все? Каждый день?

— Не совсем так, — он поморщился. — Только самые яркие дни. Брезарскую битву. День, когда моему восьмому предку выжгли глаза...

— Ужасно...

— Да нет. Когда на весы памяти легло мое собственное первое столетие, стало легче. А до этого да, терялся, не мог понять, существую пи я вообще...

Юна смотрела на него новым взглядом. Две тысячи лет... Это существо помнит две тысячи лет...

— Ничего особенного. Ваш дракон помнит два миллиона, или немного больше. Я тоже, но смутно —какие-то ощущения, не испытанный никогда мною полет, непонятно откуда выныривающие привычки и знания... Но ни одного драконьего предка даже по-имени не назову.

— Потрясающе... — прошептала Юна.

Он засмеялся:

— Не смотрите на меня так, или я подумаю, что вы влюбились... Идите сюда, — потянул ее за руку к большому трюмо напротив кровати. — Вы не можете показаться в таком наряде внизу. Закройте глаза.

Юна послушно зажмурилась. Перед закрытыми веками что-то вспыхнуло.

— Ну вот. Теперь открывайте. Ну? Вам нравится?

— Я... У меня слов нет...

Дыры на юбке затянулись — сплавились в тонкие жесткие рубчики, незаметные для постороннего взгляда. По серому атласу корсета, по газу и шелку юбок струились, перемигивались, меняли цвет тысячи и тысячи крохотных огоньков, они же диадемой легли на медные Юнины кудри, выскользнувшие из прически и свободно разбросанные по плечам.

— Спасибо...

Василиск улыбнулся ей в зеркале. Он стоял за ее спиной, когтистые пальцы, поблескивающие чешуей, лежали на Юниных худых плечах. «Два нелюдя» — подумалось радостно.

Зеркало вдруг притянуло к себе не хуже василискового гипноза. В отражении собственных глаз, в глубине радужки Юна отчетливо увидела что-то белое, движущееся. Оно выныривало из синевы, как из небесных глубин, махало крыльями, увеличивалось в размерах...

Белая бабочка.

Адмирал силой повернул ее голову к себе, оборвав видение, но застывшая Юна еще минуту не могла дышать.

— Не надо на меня так испугано смотреть. Я не ем детей вроде вас, предпочитаю добычу более крупную, честное слово.

Юна медленно моргнула, сделала осторожный вдох.

Белая бабочка приближается. То, что должно произойти, произойдет.