Цветок Зла - Шиннок Сарина. Страница 30

Высокие красные арочные ворота и цветные шатры шумного парка развлечений раскрывали свои объятия для пришедших.

- Я надеюсь, что не нарушил своим предложением каких-то ваших планов? – учтиво осведомился Гуччи просто для того, чтобы не приходилось мучительно молчать и мяться как на иголках ни ему, ни Далии.

- Ничуть, - качнула та в ответ пламенно-рыжей головой. - Знаете ли, мы сами из старого города, но редко здесь бываем.

Упоминание старой части Сайлент Хилла только укрепило убежденность в том, что семья Гиллеспи была связана с Орденом – по-другому там было просто невозможно существовать. Древняя, практически как сам город, секта контролировала все, начиная от учебных заведений и заканчивая городской администрацией. Оступиться и нажить себе проблем не стоило труда в этом погрязшем в предрассудках месте. И не хотелось думать, чем теперь для матери и дочери все это может кончиться.

К некоторому облегчению, далее время полетело практически незаметно – светлое время в жизни Томаса, когда он покупал для поздравившей его девочки билеты на аттракционы, когда подхватывал ее на руки, снимая с карусели, и слушал ее исполненные благодарности реплики о том, как ей все здесь нравилось. Однако все равно спину его все это время холодила тяжелая печаль Богородицы.

Начинало вечереть, сумерки перекрашивали небо и озеро плавной растяжкой светло-изумрудного и индигового цветов. Замигал маяк, наполняя позднее время синевы оранжевым теплом, и это был сигнал того, что наступал час прощания.

- Парк скоро закрывается, - уведомил Гуччи Алессу, возвращаясь с ней к Далии. – Думаю, ты все же успела нарезвиться здесь?

- Да, конечно, - заверила мужчину школьница, крепче сжав его руку, - спасибо большое, Томас.

- Я очень этому рад, - признался офицер, - как и твоему подарку. Сейчас заберем его у мамы.

Он переглянулся с женщиной, которая уже протягивала ему рисунок, сделанный дочерью для солдата.

- Чем же вы занимаетесь теперь, Томас? – между делом спросила Далия.

- Я офицер полиции, - ответил Гуччи.

Радость испарилась в один миг с лица Алессы, она превратилась в многострадалицу с удрученным ангельским лицом.

- Жаль, что ты не мой папа… - произнесла девочка. - Ты бы меня защитил.

- От чего? – распахнув глаза в горьком потрясении, сраженный наповал этим самым главным откровением нелегкого дня, вопросил Томас.

Но ответа не последовало. Далия распрощалась с ним, сдержанно немногословно поблагодарив за проведенное вместе время и, уходя, заставила дочь помахать рукой человеку, который так и остался стоять у ворот пустеющего парка аттракционов. Черная свеча еще долго горела в сумерках, а рядом с ней, оглядываясь назад, безмолвно тянулась за спасением к мужественному офицеру юная обреченная душа.

Гуччи еще раз посмотрел на рисунок Алессы. Невеселая маленькая девочка, держащая за руку солдата, была так похожа на нее саму. И маки здесь тем более не значили ничего хорошего, как теперь казалось Томасу. Он сложил листок бумаги вдвое и собрался вложить его в сборник Бодлера, но, открыв книгу, обнаружил, что кто-то отменил несколько стихотворений, подчеркнув названия и поставив возле них цифры. Полицейский мог бы поклясться, что еще утром никаких пометок в книге не было. «Покинь земной туман нечистый, ядовитый… - принялся пролистывать Томас выбранные кем-то стихи. - Опал, где радуги мерцает бледный свет… - От Солнца жадного осколок драгоценный. А я ищу лишь тьмы, я жажду пустоты! Как злободневно, какие совпадения! Или это все мои ассоциации теперь сводятся к одному – к тому, что я видел, что пережил. «Манящий ужас», «Литания Сатане»… Вот! О мудрейший из ангелов, дух без порока, Тот же Бог, но не чтимый!... Игралище рока!... Сатана, помоги мне в безмерной беде! Здесь он писал о дьяволе. Этих его стихов обычно так боятся, хотя они – всего лишь вызов, провокация. Не все понимают его… Почему я думаю об этом? Какие помыслы гурьбой Со свода бледного сползают, Чем дух мятежный твой питают В твоей груди, давно пустой?».

Дальше читать стало сложно – темнота катастрофически быстро сгущалась. Гуччи оторвал взгляд от книжных страниц и снова оказался ошеломлен происходящим – тьма буквально наступала, выползала из-за озера вязким, как сгусток крови, чернеющим багрянцем, разливалась по синеве вечернего неба, глотая первые звезды и изменяя все на своем пути, превращая еще недавно оживший город в опаленные руины. Парк «Лейксайд» вскоре постигла та же участь – цвета его померкли, краска облезла с проржавевших каркасов подобно мертвой коже, и теперь это место ничем не напоминало о развлечениях и, скорее, вызывало ассоциации с орудиями пыток инквизиции. Ужас геенны обрел полную силу, когда офицер разглядел, что на черном многослойном металлическом кольце колеса обозрения была распята тощая фигура с трупной измазанной кровью кожей. «Эта война не кончилась, - обреченно констатировал для себя Томас. – Если уже вступил – так идти до конца». Он шагнул под кровоточащую багровую арку, как с голой грудью на амбразуру. С ощущением невозврата и героического смирения распахнул он песочную камуфляжную крутку и вытащил из кобуры верный пистолет. Гуччи не мог знать, чем грозило прикованное к колесу грязными цепями человекоподобное существо, но намеревался поскорее его прикончить. Он твердо шел между окруженных огнем закопченных шатров, когда нечто жалобно загудело сиреной, глубоко царапнув изнутри больную голову. К своему удивлению Томас осознал, что выл тревожным набатом долговязый колесованный монстр с окровавленными по локоть закованными в цепи руками. Шею твари закрывал обрюзглый, раскрасневшийся, точно разросшееся надклювье возбужденного индюка, симметричный складчатый мешок кожи, свисающий из-под остроносого черного намордника, заколоченного вокруг ненормально маленькой, как для людских пропорций, головы. Сверху в металлический шлем монстра было вбито два прямоугольных штыря, так что ржавая пыточная маска делала его похожим на древнее египетское божество или не столь древнего, но также мифического Псоглавца. Языческо-загробная карикатура на распятие будила в душе Гуччи тревогу, как перед мучительным прозрением, вместе с неуютным чувством, приходящим в моменты невольной примерки на себя чужой боли, какое настигало при появлении туманных нелепых мыслей о том, вдруг все изуродованные тьмой ходячие трупы могли когда-то быть живыми реальными людьми. Однако углубиться в раздумья на этот счет сейчас офицер не имел права себе позволить – вой скованного чудовища не сулил неминуемую опасность. Из-за строений парка начала выползать призванная проклятым набатом свора – крупные псины с тонкими лапами и подтянутыми животами, наиболее близкие по силуэту к борзым, были слепы и голы, а розовая, обтягивающая кости и остатки мышц кожа их так блестела в свете огня, словно