Цветок Зла - Шиннок Сарина. Страница 31

была обваренной. Лай вырывался из омерзительных гнилых пастей псов, подобно глубокому мокрому кашлю или предсмертным хрипам. Томас начал стрелять, и уродливые, мокнущие, как незаживающие язвы, собаки прыжками бросились на него, скача по трупам особей, что уже упали замертво, и срывая грязными когтями лоскуты кожи с их мореных тел. Целиться в бегущих во всю прыть тварей было не так просто, пришлось сдать позиции, и все же пара собакоподобных монстров настигла человека. Псы напрыгивали на Томаса, терзали кривыми желтыми зубами его куртку, он начинал чувствовать подступающую тошноту – из их пастей распространялся ядреный запах гноящихся ран. Вырвавшись из цепкой хватки, отделавшись порванным рукавом, Гуччи выхватил нож и рассек горло преследовавшей его псине. Ее слепой собрат увильнул от взмаха холодного оружия, попятился назад, уже не проявляя былую решительность в стремлении вцепиться в человеческую плоть. Томас безжалостно пристрелил его, но в этот миг сзади на него набросилось еще одно смердящее чудовище, впившееся грязными зубами в плотную ткань куртки где-то в области левой лопатки. Гуччи дернулся, пытаясь сбросить тварь с себя, но псина крепко держалась за свою жертву. Полисмен перебросил нож в руке, изменив хват, и нанес удар назад, почувствовав, как одежда становится мокрой от крови и вываливающихся внутренностей чудовищной собаки. Его передернуло от нахлынувшего отвращения. Труп твари упал на землю, однако Томас не успел вздохнуть с облегчением – воздух сотряс тяжелый удар и лязг, за которым последовал грохот металла. Обернувшись к источнику звука, офицер обнаружил, что колесованный псоглавец рывком освободился от своих цепей. Враг в наморднике припал к земле, подобно охотящемуся зверю. Он полз практически на четырех костлявых конечностях, если не считать того, что в окровавленной руке его был зажат длинный зазубренный по краям железный прут. Существо с трепещущим кровавым капюшоном кожи, чье тело было подобно телу изведенного узника концлагеря, сжалось, скрючилось, собралось в пружину, чтобы совершить единственный мощный хищничий прыжок, достаточный для того, чтобы оказаться перед Гуччи и занести над его головой тонкий исковерканный клинок. Томас увернулся от первой атаки и тут же вскинул пистолет, но палец напрасно давил на спуск – патроны кончились. Полицейский был вынужден сделать единственное, что оставалось в таком случае – он принялся бежать, лихорадочно петляя меж горящих шатров и проржавевших аттракционов. Болезненно тощий монстр снова съежился, готовясь к прыжку. Он сорвался с места, совершая молниеносный выпад зазубренным по всей длине плоским лезвием. Томас, шумно выдохнув, тоже бросился на противника. Это был отчаянный шаг – попытка намеренно упасть под занесенное оружие твари, рвануться вперед и всадить нож ей промеж ребер по самую рукоять, чтобы уже не позволить врагу уйти. Гуччи успешно скользнул вперед, проехавшись коленом по склизкой порыжевшей траве, и вогнал клинок в тело длиннообразого существа, но дальше случилось то, что не входило в план. Монстр сжал свое копье двумя запачканными кровью руками за спиной Томаса и рванул на себя, вдавив острие в спину человека и притиснув его к своей холодной выпирающей грудине. Противники застыли в смертельных объятиях. Офицер не мог представить, что могло произойти дальше, чем все это грозилось закончиться – оружие псоглавца было тупым, но держал добычу он с железной силой. Полисмен вытащил нож из груди существа в маске и начал остервенело наносить ему новые и новые глубокие колотые раны, в ответ на что монстр оглушительно взвыл ревуном и потянул заведенное за спину Гуччи лезвие на себя с чудовищной силой. Томас хрипло простонал, стиснув зубы – теперь он должен был опасаться того, что если ничего не изменить в ближайшую минуту, тварь вполне может еще одним рывком повредить ему позвоночник. Но роковые тиски сжимались слишком сильно. Полицейский попробовал порезать руку псоглавого чудища в области локтевого сгиба, но хватка от этого стала еще более крепкой, удушающей, свирепой. Никакого расстояния не было между телами врагов, и просунуть руку вперед для удара в область сердца было невозможно. Ждать же, что монстр устанет или решит отпустить добычу, было, скорее всего, бессмысленно, как и вообще неуместным всегда является вверение своей жизни воле рока в смертной схватке. Тревога бежала по спине, но полисмен не думал сдаваться. Гуччи опустил руку с ножом, отвел ее назад и надрезал запястье монстра. Он получил тот результат, на который рассчитывал – тварь приблизила раненую руку к телу и потянула на себя зазубренный прут, но теперь он впивался не в спину, а в подставленную руку человека. Томас поднял свободную руку, ухватился за шероховатую железную маску твари и, собрав все силы, подтянулся вверх. Резким движением, развернувшись, он высвободил из захвата руку с ножом, хотя при этом клинок монстра проехался по его оголенному предплечью, сдирая кожу до глубоких слоев и заставляя пролиться кровь. Однако Гуччи знал об этом риске. Важнее была цель. Обхватив голову чудовища и уперевшись подошвой в его оружие, не позволяя снова придавить себя лезвием, он всадил нож между двух плоских горбов выпирающих через кожу лопаток. Псоглавец снова взвыл, заваливаясь на землю, но теперь для него все было кончено. Тяжело дыша, чувствуя тупую боль в спине и грудине, Томас выкарабкался из-под расставившего острые косные выступы трупа. Рваный рукав открывал на правом предплечье вышедшего из боя мужчины глубокую счесанную рану, определенно загрязненную и потому опасную, но все, чем офицер смог сейчас себе помочь, это перевязать руку небесно-голубым шейным платком миротворца. Перепачканную куртку хотелось теперь вовсе выбросить, если бы была возможность сложить куда-нибудь все, что хранилось в ее карманах.

Офицер Гуччи еще раз взглянул на поверженное создание тьмы. Оно имело знак на левом плече – словно вытатуированное или выжженное на коже изображение пирамиды. Но рядом было еще несколько слабо заметных линий. «Я помню эту пирамиду! – сердце Томаса сжалось до боли и шало забилось, точно в испуге. – Роберт! Это невозможно… Роберт, что с нами стало?!». Многие сослуживцы Гуччи на память вытатуировали на своих плечах, груди или спине три знаменитых египетских пирамиды. Но Кэмпбелл не хотел так. На эскизе, сделанным для него другом в один из первых дней службы, возле единственной пирамиды стоял древний бог смерти Анубис. Пирамиду Роберт наколоть успел, но его татуировка так и осталась незаконченной. Почему он не смог сделать этого за девяносто дней? Теперь Томас должен был вспомнить.

Гуччи был наивен – непристойно наивен как для человека, связывающего свою жизнь с армией – потому что был убежден, что после миротворческой мисси и сможет почувствовать себя гражданином всего мира.