Медведь и соловей (ЛП) - Арден Кэтрин. Страница 7

Они добрались до двойных дубовых дверей, что открылись в зал, полный людей и собак. Большие столы стонали от яств. В дальнем конце зала на высоком резном стуле сидел мужчина с яркими волосами, ел кусочки мяса, что лежало перед ним.

Ивана II звали Иваном Красным, Иваном Милостивым. Он уже не был юным, ему было около тридцати. Его старший брат Симеон правил до него, но умер от чумы горьким летом.

Великий московский князь был очень светлым. Его волосы сияли, как бледный мед. Женщины собирались вокруг золотой красоты князя. Он был умелым охотником, мастером гончих и лошадей. Его стол скрипел под весом жареного кабана в травах.

Сыновья Петра сглотнули. Они были голодными после двух недель зимнего пути.

Петр прошел по большому залу, сыновья — за ним. Князь не отрывал взгляда от ужина, хотя на них со всех сторон смотрели хитро или с любопытством. Камин, в котором можно было запечь быка, горел за столом князя, и лицо Ивана было в тени, как и лица остей. Петр и его сыновья остановились перед возвышением и поклонились.

Иван пронзил свинину ножом. Кровь была на его желтой бороде.

— Петр Владимирович, да? — медленно сказал он, жуя. Его хмурый взгляд скользнул по ним от шапок до сапог. — Муж моей сестры? — он глотнул медового вина и добавил. — Пусть она покоится с миром.

— Да, Иван Иванович, — сказал Петр.

— Рад встрече, брат, — сказал князь. Он бросил кость дворняжке у трона. — Что привело вас сюда?

— Я хотел представить сыновей, государь, — сказал Петр. — Ваших племянников. Им скоро жениться. Если захочет Бог, я хотел бы тоже найти женщину, чтобы мои младшие дети не росли без матери.

— Достойная цель, — сказал Иван. — Это ваши сыновья? — он посмотрел на юношей за Петром.

— Да. Николай Петрович — мой старший, а второй — Александр, — Коля и Саша вышли вперед.

Великий князь окинул их взглядом, как Петра до этого. Его взгляд задержался на Саше. У юноши начала расти борода, выпирали кости, говоря о его взрослении. Но он был легок на ногах, взгляд серых глаз не дрогнул.

— Рад знакомству, — сказал Иван, не сводя взгляда с младшего сына Петра. — Ты, мальчик, очень похож на свою мать, — Саша опешил, поклонился и промолчал. Тишина затянулась. А потом Иван громче добавил. — Петр Владимирович, добро пожаловать в мой дом, за мой стол, пока вы не закончите свои дела.

Князь вдруг склонил голову и продолжил ужин. Они спешно заняли три освободившихся места за высоким столом. Коле не нужно было повторять, он уже резал кабана, добавил пирог с сыром и грибами. Круглый каравай лежал в центре стола, рядом с солью князя. Коля уже ел, а Саша замер.

— Великий князь так посмотрел на меня, отец, — сказал он. — Словно он знал мои мысли лучше меня.

— Все князи такие, — сказал Петр. Он взял горячий пирог. — У них слишком много братьев, и все хотят себе город, хотят приз богаче. Им приходится хорошо судить людей, иначе их ждет смерть. Остерегайся живых, сынок, они опасны, — и он сосредоточился на еде.

Саша нахмурился, но позволил наполнить его тарелку. В пути они ели странное мясо и сухие пироги, что порой давали им гостеприимные соседи. Стол у великого князя был хорошим, и они наелись от отвала.

Поле этого им дали три комнаты, холодные и с паразитами, но усталость мешала им переживать. Петр проверил сани и своих людей, а потом рухнул на высокую кровать и погрузился во тьму сна.

5

Святой холма Маковец

— Отец, — сказал Саша, дрожа от волнения. — Священник сказал, что на севере Москвы, на холме Маковец есть святой. Он создал монастырь и собрал уже одиннадцать учеников. Говорят, он общается с ангелами. Каждый день к нему приходят за благословением.

Петр хмыкнул. Он уже неделю был в Москве, занимался делами. Его последним усилием — только законченным — был визит к лазутчику татар, баскаку. Никто из Сарая, драгоценного города, построенного Ордой, не был бы впечатлен подношениями северного правителя, но Петр уклончиво передал ему шкуры. Груды лисиц, горностаев, зайцев и соболей были переданы под расчетливым взглядом татарина, он немного смягчился и поблагодарил Петра с добрым видом. Такие шкуры стоили золота при дворе хана, как и южнее в Византии. Это того стоило. Ему мог пригодиться друг среди завоевателей.

Петр устал и вспотел в наряде, расшитом золотом. Но он не мог отдыхать, пока его сын взволнованно рассказывал о святых и чудесах.

— Там всегда есть святые, — сказал Петр Саше. Он знал внезапную тягу к тишине и простой еде, местные жители любили кухню Византии, и в результате блюда вызывали боль в его желудке. Этой ночью пир продолжится, интрига продолжалась, он все еще искал жену себе и мужа Ольге.

— Отец, — сказал Саша. — Я хотел бы пойти в тот монастырь, если можно.

— Сашка, ты не можешь сходить в церковь здесь? — сказал Петр. — Зачем тратить на путь три дня?

Саша оскалился.

— В Москве священники любят свой титул. Они едят жирное мясо и не помогают бедным.

Это было так. Но Петр, хоть и хорошо управлял своим народом, плохо судил о справедливости. Он пожал плечами.

— Твой святой может быть таким же.

— И все же я хотел бы увидеть. Прошу, отец, — хоть у Саши были серые глаза, у него были брови и длинные ресницы матери. Они опустились, изящные на его тонком лице.

Петр задумался. Дороги были опасными, но протоптанный путь на север от Москвы был лучше. Он не хотел растить робкого сына.

— Возьми с собой пятерых. И два десятка свеч, этого должно хватить.

Лицо юноши просияло. Рот Петра напрягся. Марина была упрямой, но он видел ее такой, когда ее душа озаряла лицо огнем.

— Благодарю, отец, — сказал юноша. Он выбежал за дверь быстро, как ласка. Петр услышал, как он во дворе созывает людей и кличет свою лошадь.

— Марина, — тихо сказал Петр, — спасибо за своих сыновей.

* * *

Троице — Сергиевская лавра была построена в глуши. Хотя ноги пилигримов вытоптали путь в снежном лесу, деревья все еще прижимались по бокам, скрывая башню с колоколом простой деревянной церкви. Саша вспомнил свою деревню. Неровный частокол окружал монастырь из маленьких деревянных зданий. В воздухе пахло дымом и пекущимся хлебом.

Олег ехал с ним, управлял остальными.

— Мы не сможем все войти, — сказал Саша, остановив лошадь.

Олег кивнул. Все спешились, звякая стременами.

— Ты и ты, — сказал Олег, — следите за дорогой.

Выбранные мужчины устроились у тропы, ослабили ремни на лошадях и приступили к поискам хвороста. Другие прошли между столбами узких незапертых врат. Большие деревья бросали тени на маленькую церковь.

Худой мужчина вышел на порог, стряхивая муку с ладоней. Он был не очень высоким, не очень старым. Его широкий нос был между большими водянистыми глазами, зеленовато — карими, как лесной пруд. Он был в грубом одеянии монаха в пятнах муки.

Саша знал его. Монах мог быть в лохмотьях нищего или наряде епископа, а Саша все равно узнал бы его. Юноша рухнул на колени в снегу.

Монах остановился.

— Что привело тебя сюда, сын мой?

Саша едва заставил себя поднять голову.

— Я пришел за благословением, батюшка, — выдавил он.

Монах вскинул брови.

— Не нужно меня так звать, я не посвящен в сан. Все мы — дети Бога.

— Мы принесли свечи для алтаря, — пролепетал Саша, все еще на коленях.

Тонкая натруженная рука обхватила локоть Саши и подняла его на ноги. Они были почти одного роста, но юноша был шире в плечах, еще не повзрослел, так что был нескладным.

— Здесь мы преклоняемся только перед Богом, — сказал монах. Он разглядывал лицо Саши. — Я делаю хлеб для службы этой ночью, — резко добавил он. — Идем, поможешь мне.

Саша кивнул без слов и махнул своим людям идти.

Кухня была грубой, жаркой от печи. Мука, вода и соль ждали, когда их замешают, раскатают и испекут в пепле. Они работали в тишине, но тишина была легкой. В этом месте было спокойно. Вопросы монаха были мягкими, и юноша едва их замечал. Ему было неловко заниматься непривычным заданием, он месил тесто и рассказывал об отце, о смерти матери, о путешествии в Москву.