Избранники Смерти - Зарубина Дарья. Страница 42

— В Черне хорошие постоялые дворы. Пережди там, а я подумаю, как быть. Хочу весточку сыну отправить, да и тебя порасспросить еще. Только не под крышею Чернского душегуба. Место сыщи неприметное…

Глава 45

Но как тут сыщешь, если не знаешь, куда бежать, где отыскивать. Исчезла. И духу след простыл. Уж почти отчаялся Проходимка, да только глянул на него радужными глазами сквозь бельма мальчишка-песенник — и пошел за ним пес. Всяко лучше с людьми зимовать. Потом, как оттает дорога, можно будет вернуться туда, где последний раз хозяйку видел — авось, удастся что почуять.

Проходимец медленно проковылял до порога, потянулся от души, с зевком и стоном. Хорошо подлечил его маг в лесу — ни один шрам не болел. И запах от мага этого остался на шкуре какой-то знакомый, да такой летучий, что и не ухватить даже собачьим носом, потому как вместе с ним еще один знакомый запах Прошка уловил — запах смерти, плоти мертвой заговоренной. Не любил Проходимец мертвечину, а несло ею от шкуры, словно вчера из лесу.

Проха спустился во двор и, дождавшись, пока девка понесет ведра с колодца в дом, сунулся ей под ноги, поддел спиной ведро, так что вода щедро плеснулась на землю, на песью спину и широкую голову. Проха фыркнул радостно, отряхнулся, окатив девку брызгами. Ушел смертный запах. И тотчас все другие запахи ожили, накинулись на пса. Потянуло теплыми пирогами с курятиной из кухни. Из-за забора пахнуло костром и жаренным на углях мясом. Пахло оттаявшей землей и травой, что отчаянно, почуяв скорый уже конец зимы, пробивалась в щели у дома, там, где шло тепло из кухонной двери.

Проха потянул носом, но пошел не к дому, а, наоборот, к воротам, пролез, худющий, под створку и потрусил, пробуя затекшие от лежания ноги, вдоль по улице в ту сторону, где шумел базар. Туда пошел бородатый возчик, что привез Проху с новыми хозяевами в свое жилище.

Плохо понимал Прошка в судьбе да участи, а только почуял нутром песьим, что вяз в снегу, вяз, да вновь на верную тропу вышел. Явился к нему в лесу белый пес, привел колдуна-лекаря да бородача-возчика. Того самого, чью шкуру хозяйка Агнешка перед пропажею надевала. Только был в лесном городе возчик с ней груб и неприветлив и псу спуску не давал, а тут словно подменили: и гладит, и кормит, и в дом к себе пустил, и, как не слышит никто, все вопрошает: «Верно, пришла пора жизнь-то переменить, а, паскудник? А ну как и правда она? Под черным платком разве разгадаешь? Ну, как придет за тобой твоя хозяйка, и сторгуемся…»

«У кого торг на уме, тому в дому тесно», — подумал про себя с неодобрением Проха. Вон, понесло бородача на базар, охота толкаться. Человеку на базаре что за раздолье. Иное дело пес — и там ухватит, и тут подберет, а человек и стащит чего, так батогами так получит, что без скрипу спины не разогнет. Только и товару с собой у бородатого не было, и деньжата под одежей звенели невеликие.

И тут озарило Проху: верно, где люди, там и вести. Двуногим — одни, четвероногим — другие. Не удастся ли чего… разнюхать, если ноги не подведут.

Шел по улице к базарной площади возчик Славко, бывший манус Борислав Мировидович. Трусил за ним, прижимаясь к стенам и палисадам, пес Проходимка, а за псом, волоча за рукав, чтоб поторапливался, вел слепой Дорофейка старого сказителя.

Оглянулся Прошка. Жалко стало ему мальчонку, да только дело первей жалости, хозяйку надобно сыскать, а то нечем пока Прохе отчет держать перед белоснежным псом с глазами, полными радуги. А такому как не уступить, не ответить?

Гончак припустил по улице со всей мочи, слыша, как причитает, просит догнать его слепой певец Дорофейка.

Проха кинулся в толпу, вился ужом под ногами баб, мужиков и лошадей. Сорвал с низкой вязанки бублик и на ходу слопал, давясь. Отсиделся под прилавком, пока прокричится бабка-торговка, скорбя по бублику, а потом рванул в сторону Землицыного храма, туда, где шел самый бойкий торг. Может, и торга по весне было не так много, но кричали там громче всего.

Прошка так раззадорился, протискиваясь между зеваками, что сам не понял, как выкатился из толпы на открытое место, ударился в высокие сапоги какому-то господину. И тотчас запах, знакомый смертный дух ударил в ноздри Прошке. Пес поднял глаза.

«Иларий!» — захотелось залаять или завыть во все песье горло, но Прошка попятился, да снова не к месту хвост сунул. Его пихнули ногой, и резкий бабий голос проговорил над ним:

— Да чтоб тебя, окаянный, небов сын, песья харя. Ведь не видать.

— Али ты не видала, как вору руку рубят?! Всякий раз таскаешься глядеть, — пробасил в ответ усталый мужской голос.

— А хоть бы и видала, так зима долгая, скучища, а тут едва базар — и сразу вора поймали. Уж во всей округе все знают, что будет. Опаску имеют. Никто не ворует, и глядеть-то не на что. А тут и глянуть рада бы, а из-за стены не видать, — рассердилась баба.

— Так обойди, — ответил ей спутник раздраженно. — Потом все одно руку на стену прибьют для острастки, вот и наглядишься.

Препираясь со спутником, баба загородила Прохе путь широким подолом. Перебила смертный запах духом лежалой овчины, меда и печатного пряника.

Прошка закрутился и едва не попал под ноги палачу, высокому сухопарому мертворожденному в красном длинном кафтане. Тот толкнул пса сапогом и, резко и точно размахнувшись, опустил костяной топорик на руку визжавшего от страха вора. Того тотчас подхватили, ворожея с княжескими гербами на подоле и рукавах заговорила плакавший кровью обрубок так, что кожа на нем тотчас сошлась, зарубцевалась, поскуливающего вора увели кормить на юродскую кухню у паперти возле Землицына храма.

Проша, изо всей силы втягивая носом воздух, совался отчаянно всем под ноги, лишь бы не упустить страшный запах, что шел от синеглазого мануса.

«Так вот кто спас меня! — думал Прошка, от волнения тихо рыча. — Вот кто из лап Цветноглазой вытащил. Ила-арий!»

За громкий лай получил Проха снова сапогом да еще раз — камнем от мальчишки — торговца пирогами. Походя Проходимец кусанул поганца за тонкую грязную щиколотку, торчащую над большими рваными лапотками, и помчался дальше — туда, откуда доносился слабый дух погибели.

Да, видно, не в ту сторону пошел по следу, в обратную. Не нагнал молодого мага в черном плаще с лисами на гербах, вышел к высокому терему, к затворенной двери черного крыльца. Видно, отсюда пришел маг на площадь. Даже запах страшный еще остался, хоть и едва уловимый.

Проха втянул раз или два носом воздух и в отчаянии шлепнулся на влажную землю, до каменной твердости вытоптанную девками, что ходили через заднюю дверь на реку за водой для умывания да за стиркой.

Вот и сейчас отворилась дверь, и выскользнула на двор тоненькая фигурка в черном. Громыхнуло пустое ведро.

Проха вскочил с визгом и лаем и завертелся, запрыгал, отчаянно молотя хвостом воздух.

Хозяйка сперва прянула в сторону, а потом прижала гончака к себе, обняла, поцеловала в самую морду. И не удержался Проха, облизал ей и руки, и лицо, жадно ловя языком слезы, как в тот день, когда из Землицыных ладоней вытащил.

— Помолчи, Прошка, — проговорила она ласково. — Как исхудал. Злая, видно, у тебя зима была, пока я тут у Владислава Чернского отъедалась, отлеживалась. Прости меня, Проша.

«Хозя-айка!» — прыгало солнечным зайцем в груди у пса.

— Ты с ним пришел? С Иларием? — спросила Агнешка испуганно.

«Хозя-айка! Ила-арий! — вопило все в душе у Прохи. — Все тут, все рядом. Пусть в чужой земле, а встретились. Стоило бока волку подставить, чтоб так все повернулось. А то, верно, блуждал бы еще, искал, а тут… Хозяйка! Иларий!»

— Ты не выдавай меня ему, — попросила она тихо. — Иди, иди, Проша, а то ведь он искать тебя будет.

Девушка слабо оттолкнула пса, но не удержалась, припала к его шее, заплакала.

— Эй, Ханна! Ханна! Постой! Погоди!

Агнешка вскинулась и, загородив рукавом лицо, юркнула обратно в двери, бросив ведро. Щелкнула с той стороны задвижка.