Избранники Смерти - Зарубина Дарья. Страница 59

Владислав рухнул на пол. Пополз туда, где стоял Конрад, но тот уж подскочил, нагнулся, запутался в сумке, вытаскивая бесполезную книгу.

— Ханна, — выдохнул Владислав.

— Что? — Конрад нагнулся к самым губам, но Владислав уж не чувствовал ни губ, ни языка.

Владислав потянулся рукой к руке верного товарища и слуги, Конрад схватил и сжал протянутую руку. И в следующий миг рука эта истаяла, растворилась клочком тумана, оставив в руке Коньо лишь колечко из рыжеватых волос.

Закричала женщина. Закричала…

Глава 65

…так мучительно, так страшно, что мороз прошел по спине. Голова ее запрокинулась, и тощее, бледное, будто светящееся в полутьме горло дернулось, испустив еще один протяжный стон.

Агнешка не могла двинуться.

Сил хватило лишь на то, чтобы стащить одно из одеял с кровати Эльжбеты, то, что мертвая княгиня не придавила своим телом, и закутать младенца. Мирогнев сперва тихо скулил, но, видно, настыл и только беззвучно открывал рот. Агнешка отыскала среди склянок ту, где оставалась пара капель настоя крестоцвета, и разделила его между собой и ребенком.

Ставень на окне еще днем заперли накрепко, свечи какие прогорели, какие обледенели, и растопить колдовской лед без толку было и пытаться.

Словно кружевом, одетая инеем, Эльжбета выглядела уснувшей. Смерть вернула княгине былую красоту, заострила оплывшие черты, выбелила кожу. В лунном луче, проникавшем сквозь щель между ставнями, Эльжбета казалась окутана нездешним сиянием.

По-иному распорядилась Безносая с ведьмой Надзеей. Черная ведунья так и лежала, нелепо прислонившись к стене. Мертвый рот скалился в последней хищной улыбке, обметанное инеем лицо походило на голый, выбеленный временем череп. Открытые глаза вперили остановившийся взгляд во тьму, но порой Агнешке казалось, что проклятая ведьма украдкой переводит взгляд на младенца.

Где-то далеко на площади зашумели. Верно, князь опять раздавал денежки, да только на этот раз до лекарки не достало, не появилась за щекой теплая монетка. Агнешке остро захотелось оказаться там, на площади у храма, погреть руки у большого костра среди гомонящих горожан.

В этот момент и раздался стон. Тихий, мучительный и страшный. Агнешка прижала к себе завернутого в одеяло, словно в толстый кокон, мальчика и попыталась сдвинуться к двери, но бесчувственные от холода ноги лежали колодами.

Опираясь на правую руку, левой придерживая малыша, Агнешка поползла к двери. При каждом движении ноги отзывались болью.

В углу, где лежала мертвая ведунья, раздался какой-то шорох. Ведьма запрокинула к потолку белое лицо и вновь застонала. С тихим снежным шорохом заскребли по полу ее короткие синие ногти.

Агнешка вскрикнула, подтягиваясь на руке в сторону двери. Ведьма повернула лицо на звук, ее широко открытые глаза светились тусклым голубым светом, словно небо отразилось в темной воде.

— Владыкха грх-оз-с-сный, — прохрипела она, медленно поднимаясь, встала на колени, странно наклонив голову и задрав кверху правое плечо, словно кто-то незримый сломал ее, как березовую ветку, и бросил так, не решив, что с нею делать. — Цахрь прхе-двеч-щ-щный…

Агнешка с трудом поднялась на четвереньки, заставила ноги сдвинуться и вновь вскрикнула от боли.

— Прхи-ми ж-шертвху с-слугхи ферной, — прошипела ведьма, медленно двигаясь, с трудом ставя колени, в сторону Агнешки. Ее худая рука вытянулась вперед. В лунном свете казалось, что рука эта, голубовато светящаяся в лунном луче, тянется и словно бы растет, становясь неестественно длинной и тонкой. Растопыренные пальцы напоминали громадного белого паука, приготовившегося к нападению на слабо трепыхающуюся в сетях жертву.

Агнешка упала со стоном, снова подтянулась на руке. Почувствовала плечом створку двери. Она навалилась на дверь спиной, но та не поддалась. Может, примерзла, а может, князь запечатал своей силой, чтоб никто не мог потревожить покойницу и забрать у полуживой повитухи мальчика.

Страшная ворожея ползла на коленях, ломая платьем иголочки колдовского льда, бубнила, булькая и шипя, о жертве, которую приготовила для своего жуткого господина.

— Помогите! — закричала Агнешка, забыв обо всем, кроме отчаянного желания жить, но горло, скованное холодом, превратило крик в сиплое карканье.

Ведьма потянулась длинной тощей рукой к мальчику. Мирогнев тихо пищал, выпростав из одеяла левую руку, судорожно сжатую в кулачок.

«Вот истинный наследник Черны, — мелькнула в голове Агнешки крамольная мысль, — еще дня не живет, а уж видно, что воин».

Агнешка молотила рукой в обледенелую створку, сипя: «Помогите». Ведьма вцепилась бледными пальцами в край одеяла, склонилась над младенцем, хищно ощерившись. Зубы ее, мелкие, желтоватые, кривые, стремительно удлинялись.

И тут Мирогнев махнул свободной рукой и ударил ведьму по зубам. Даже не ударил — коснулся маленьким кулачком жуткой желтой пасти. Но и этого довольно оказалось. Старуха повалилась на бок и затихла.

Кто-то отчаянно дергал на себя замерзшую дверь. Агнешка навалилась на дверь со своей стороны, тратя последние силы…

Глава 66

…но створка не поддалась. Она в отчаянии толкнула еще раз. Руки ходили ходуном, колени подгибались, в висках, оглушая, стучала кровь. Казалось, праздничные факелы все еще опаляют ей щеки.

Прижимая к себе внука, Агата крикнула девку, потребовала, чтобы та отворила дверь и приготовила постель. Лицо Мирослава розовело на широкой кровати, словно поздняя клюква на занесенном снегом болоте. Мальчик спал. Агата обессиленно села на край постели, трясясь всем телом, закрыла лицо руками, но слезы не шли на глаза, застряли комом в горле.

В один день не стало у Черны княгини и князя. Обрушилось княжение на младенца нескольких часов от роду и его бабку, которой и подсказать некому. Полгода прожила в княжеском тереме, а все осталась здешнему люду чужой. Да ведь и не стремилась обжиться, думала, освоится Элька и отпустит мать к Якубу в родной удел. А вот оно как вышло… Нет Эльжбеты…

Агата заплакала, вспомнив снег под порогом опочивальни, где запер князь тело Эленьки. Даже поцеловать не позволил, пока еще теплилась в ней жизнь. А теперь лежит за дверью заиндевевшей мертвая Эльжбета, и войти к ней три дня никто не осмелится, чтобы похоронить. Хоть и нет больше Владислава, а страх, внушенный Чернцем его слугам, все жив. А ну как найдет путь с того света князь-кровопийца, вернется, оживет да спросит с тех, кто его ослушался?

Одна Агата знала: не вернется. Всей силы высшего мага не хватит, чтоб отвести страшное небово проклятье. Заплатила за него Надзея жизнью своей и Ханны. Лежат, верно, обе в опочивальне в ногах у Эленьки…

Как ни крути, во всем отчасти виновата была сама Агата. Нет, не она науськала Эльку собственную силу на дитя направить, но ведь доверила дочку старой дуре няньке, не она зачаровала страшным заклятьем золотой Землицын знак, но знала о заклятье и смолчала, не остановила князя.

Верно, сама не верила, что не станет князя Владислава. О себе думала, о дочери, о сыне. Забыла, что княгиня, смотрела под ноги, как обычная дура деревенская. На теперь, радуйся, все, что хотела ты, сделалось. Да только Эльки нет, чтобы стать регентом при младенце Мирославе, и Надзеи нет с силой ее неведомой, страшной, но великой. А главное — внук ее теперь Чернский князь, а значит, хоть он и высший маг, нет у Черны больше защиты. Пусть бабка — золотница не из слабых, да только затравят псы сворой и самую сильную лису. Убьют, заберут младенца-князя, достанется Черна тому, кто первый руку протянет.

Уж верно во все концы вести полетели: «Убит князь Влад». Верно, скоро все соседи будут знать, все окрестные князья, все Срединные земли. Все знать будут, что на престоле самого богатого удела младенец да его бабка-золотница. Да не только Черна — и Бялое, и Якуб остались без защиты. Нет теперь над ними черной Владовой тени. Кто хочешь бери бессильного князя голыми руками.