Благодать (СИ) - Титов Алексей. Страница 18

Звонок. Шурик открыл дверь и отступил назад, едва не сшибив девушку.

Парнище был огромен, квадратен и хмур. С короткого ежика волос на широкое лицо стекали капли не то пота, не то дождя, и Маша, взяв Шурика под руку, выглядывая из-за его плеча, заворожено уставилась на кривой ручеек, торопливо огибающий свернутую набок переносицу. Левая бровь, рассеченная шрамом, вздернулась вверх.

— Маша? — он резко повел плечом, словно забрасывал за спину съехавшее с плеча невидимое ружье. Спортивная куртка протестующее хрястнула.

— А кто ж ещё?

— Кирилл Петрович велел ключи передать. — Горилла сунула ладонь размером с разделочную доску в карман пестрых тренировочных штанов, и Маша едва не обмочилась, почти видя, как вот сейчас, сейчас он вытащит вместо ключей здоровенный ствол. А что? – мало у кого к Кирюше претензии? Идиотка. Стал бы он уточнять, Маша – не Маша. Дал бы по лбу кулачищем – у тебя бы и башка в трусы провалилась. Да от одного его вида сердечники, наверное, замертво падают. Он выудил кожаный чехольчик с вышитой золотом «К».

— Раскололся папашка? — Маша попыталась улыбнуться.

— «Мерин» внизу, — ухмыльнулся бугай, и Шурик со вцепившейся в его предплечье Машей отшатнулись при виде оскала добродушия.

— Может, чаю? — проблеял Шурик. Маша ущипнула – он и не заметил.

Бугай ушел. Шурик несколько раз проверил, закрыта ли дверь. Он очень надеялся, что когда придет в спальню, Маша уже будет спать.

Она и впрямь спала. Такая маленькая на огромной постели, но раскинувшаяся так, что прилечь рядом в позе более-менее пригодной для сна казалось нереальным. Он попробовал ее подвинуть – она отбивалась и стонала. Психопатка чертова. Еще придушит спросонья. Не крякнет хоть? Ладно, пошел в гостиную. Надеюсь, сама за руль сядет – хоть в тачке выспаться.

Глава IV

Чтобы успеть подготовиться, Катя прибыла на работу спозаранку, что-то около половины шестого, сонная и раздраженная, злая на саму себя. Она широко зевала, не утруждаясь прикрывать рот ладошкой – кого стесняться-то? – и пыталась внутренне собраться. Пока лифт тащился наверх, едва не уснула, и из дремы, уже перевалившей порог, отделяющий ото сна, ее вырвал скрежет раздвигающихся дверей и толчок, будто лифт уперся во что-то сверху.

Баба Даша ожесточенно терла тряпкой чернильное пятно на светлом линолеуме коридорчика офиса радиостанции. Уборщица стояла на четвереньках и устало материлась себе под нос, и с каждым движением сжимающей тряпку руки её зад сотрясался, а свисавший между ног хлястик синего халата мотался из стороны в сторону, словно хвост хлещущей слепней коровы. Баба Даша услышала клацанье каблучков, еще когда девушка только подходила к двери и вытаскивала из сумочки ключи, но обернулась лишь на выразительное покашливание. По лицу уборщицы начала растекаться улыбка распознавания, и Катя сказала с поспешностью, отчего слова выкатились таким комом:

— Привет-баб-Даш-не-пропустите? — Ой, надеюсь, она это «баб-Даш» не заметила.

— Привет. Проходи, Катенька, — уборщица тяжко вздохнула, швырнула тряпку в пластиковое ведро и, упершись в пол обеими руками - так, что Катя подумала, что это выглядит, будто баба Даша отжиматься собралась, - переместилась немного в сторону, и улыбка на ее лице сменилась выражением безмолвного страдания.

— Могли бы и вечером это сделать, — сказала Катя, перешагивая ведро и оскользнувшись на влажном пятне, — путаетесь теперь под ногами. Тимон тут?

— Куда он денется, придурок ваш, — угрюмо ответила баба Даша. Она вытащила из ведра тряпку, повертела в руке, расплескивая воду вокруг и словно прикидывая, с какой стороны сподручнее, схватилась другой рукой за свисающий конец и крутнула так, что ткань затрещала. Должно быть, представила, что это Тимонова шея: война между уборщицей и парнем длилась уже с полгода – он говорил, что не нарочно опрокинул стакан с колой в новую сумку бабы Даши, та не верила и безрезультатно требовала компенсации.

— О, а я ему пепси как раз принесла, — вырвалось у Кати злорадное, и она, услышав, как скрежетнули зубы бабы Даши, телепортировалась к двери эфирной. За ней приглушенно ржал Тимон – опять хренотень из тырнета смотрит. Оранжевый плафон «onair» не горел, так что можно было заходить.

— Привет, — сказала она, расправляя снятый плащ на «плечиках» и цепляя оные на вешалку. Пакет с бутербродами и газировкой поставила на стол, прямо рядом с пультом. Тимон не обратил внимания ни на это, ни на то, что Катя вообще вошла – слезящиеся глаза перебегали с одного монитора на другой, огромные наушники делали его похожим на здорово мутировавшего чебурашку. Пальцы чебурашки барабанили по клавиатуре. Катя помахала рукой перед его лицом, и оно сначала немного вытянулось в недоумении – наверное, решил, что просто в глазах рябит, и только через пару секунд повернулось к ней. Подняв палец в жесте «одну минутку!», свернул окно на одном мониторе, выделил несколько треков из списка в окне второго, пробежал пальцами по клавиатуре, стянул наушники – волосы вокруг ушей были мокрыми.

— Здорово, Лизок, — Тимон потянулся за своей электронной соской.

— На фига тебе это? Совсем бы уж бросил.

— Слушай, мать, а ты Серому это говоришь? Он-то обычные курит.

— Толку-то. Вот ты и поговори. Сплошные, мол, плюсы

— Ага. При его скупердяйстве-то. Удушится. В натуральном смысле. — Тимон пустил струйку пара. — Там тебе конвертище такой пухлый принесли. За тебя расписаться пришлось. Этот хрен из почты полчаса мозг сушил: не положено, не положено. А сам, небось, на тебя посмотреть хотел. Так что, хоть Фильку и пришлось попросить вмешаться, всё ж таки спас-то я парнишку от морального потрясения.

— За медалью – к Шойгу, — сказала Катя. — Давай, выметайся.

— Ты чего, обиделась? Да, кстати, займи пару штук. — Тимон замялся, испытывая неудобство.

— Да, мелкий мужик у нас на радио, — решила отыграться Катя. Хотя, решила она, Тимон-то прав: она столько раз видела в чужих глазах разочарование при первой встрече. — Держи, — она вытащила из бумажника пару купюр, свернутых между визитками на крайний случай. — Где конверт-то?

— В столе. Сейчас я…

Он потянул ящик на себя, и Катя скисла – хлама там добавилось, и разгребать эту помойку придется опять ей. Тимон запустил в ящик обе руки – на пол посыпались скомканные салфетки, сигаретная пачка, несколько оберток от шоколадных батончиков. К большому пухлому конверту прилип розовый расплющенный шарик жвачки. Тимон отодрал его и швырнул обратно в ящик. Катя вспомнила, с каким выражением на лице баба Даша выжимала тряпку.

Конверт был странный. Никаких типографских надписей, только несколько криво наклеенных марок и черт-те как расположенных данных что получателя, что отправителя, так что попало оно по назначению не иначе, как только благодаря тому, что радио «Шанс» было на слуху. Ну, и личной заинтересованности почтальона поглядеть на ту самую Лизу. Судя по количеству штемпелей и прямоугольных штампов адрес не значится и адресат выбыл, письмо добиралось долго. Так что хвала настырным поклонникам, решила Катя, поддевая ногтем клапан конверта. Внутри, она чувствовала на ощупь, было что-то вроде тетрадки или блокнота.

Ростов-на-Дону, ул. Портовая, …, Маше, отправить,

пр. Стачки, Шанс, КГБ, Лизе.

Буквы были нарисованы через трафарет, разрывы в буквах заштрихованы сначала так же старательно, как они сами, потом все торопливее и небрежнее, запятые и вовсе представляли собой такие лихие закорюки, что казалось, автор художества вошел во вкус – иначе почему этих запятых так много? Трафарет-не трафарет, а сортировочная машина уж точно задымилась, подумала Катя. Электронным мозгом не понять. И представила вид женщины-сортировщицы, пришедшей на помощь машине. Выражение лица у сортировщицы было, как у бабы Даши.

Это «Шанс»? – да. КГБы – твоя передача? – да. Может, писака просто не курсе, что именно с «ы», а может, просто поленился – ишь как старался, полручки изрисовал. Ты – Лиза? – ну, вроде как. Профессия у меня такая – Лиза. Так распечатай – и все дела. Ой…