Благодать (СИ) - Титов Алексей. Страница 8

Он вышел из машины, неся в одной руке брелок с ключами, в другой – большой пакет с логотипом неведомых сигарет «rottmanns».

— Привет, — сказала она вяло, и чмокнула в щеку. Приняла пакет и, охнув, согнулась под тяжестью. — Пиваса набрал. Что, продолжаешь?

— А то! — Вадим ухмыльнулся и облапил, сграбастал ее в охапку, как сноп. Сноп звякнул бутылками в пакете.

— Пусти, — сдавленно сказала она, пытаясь вырваться. Выронила пакет — там хрустнуло и зашипело.

— Ты чего? — опешил он. — Пиво раскокала.

— А чего навалился сразу? Не терпится? Приперло? Время поджимает? — казалось, она вот-вот зарыдает. Что с ней опять такое? Она наклонилась, подняла пакет за одну ручку, глянула внутрь. — Радуйся – одна только разбилась. Придурок.

— Ладно. Проехали, — сказал он, с трудом сдерживая злость. — Давай пожрём, что ли. Ну, яичницу, там, с колбасой.

— Да уж придётся. Тебе бы только жрать и трахать меня. Не любить - трахать.

— Что с тобой творится? — спросил он заученно, и пресловутое дежа-вю охватило его: было, было, всё это было, и повторяется вновь.

— А то не понимаешь! — она всхлипнула, в уголках ее серо-зеленых глаз появились слезы, набрякли и, словно прорвалась плотина, заструились к подбородку. Хоть тушь не потечет, заметил он безэмоционально. Люба предпочитала обходиться без косметики, да вся эта химия сейчас была бы совершенно некстати – зрелище женщины плачущей само по себе неприятно, с разводами же вокруг глаз и вовсе отвращение вызывает.

Глядя, как она плачет - включая в это время газ, открывая холодильник и елозя по плите сковородой, - он думал, что их отношения замкнулись в петлю, и он мог предугадать, что последует дальше. Собственно, это не предугадывание даже было, а просто совершение действий, заданных программой застоявшихся чувств. Он стянул с себя водолазку.

Люба стояла у плиты, всхлипывая, и кончиком ножа двигала по сковороде топящийся кусок масла. Вадим, затаив дыхание, на цыпочках подошел к ней, и проворно стянул розовый халатик – тот повис на сгибах локтей. Бросив нож в сковороду, она обеими руками рванула халат вверх, и вцепилась в запахнутый ворот так, что Вадим явственно услышал, как хрустнули суставы ее пальцев.

— Да ладно ломаться! — брызжа слюной, взбеленился он. Это было не по правилам, не соответствовало программе. Он едва удержался от того, чтобы ее ударить.

Люба мотнула головой, светло-русые волосы хлестнули его по щеке. Он рыкнул и, схватив Любу за плечо и разворачивая лицом к себе, уловил розовый промельк. В следующее мгновение по щеке оглушительно бабахнуло, в голове раздался грохот, как в бочке, по которой шарахнули кирпичом.

— Сука, — сказал он. Во рту мгновенно пересохло. Попытался сглотнуть – закашлялся.

— Кобель! — завизжала она. И расхохоталась, запрокинув голову и не сопротивляясь дерганым, нетерпеливым движениям его рук.

— Порядок. — Он хватал ртом воздух, дергая головой, будто дозы спасительного кислорода находились в одному ему видимых капсулах, хаотично пляшущих во враждебной атмосфере. Он то отступал на шаг, то отклонялся в сторону, то шарахался в другую, будто на ринге находился, а не перед красивой девушкой в кружевных черных трусиках. Ну, с этим-то мы разберемся, думал он, матерясь сквозь зубы и трясущимися пальцами расстегивая «болты» джинсов. Справившись с ними, едва не упал, запутавшись в штанине одной ногой и скача на другой, как хромой кенгуру.

— Мебель переломаешь, — сказала она тем низким, чуть задыхающимся тоном, что сводил его с ума. Нащупав на плите кругляш, выключила.

— Новую купим. Потом. Помогла бы лучше, — он рухнул на табуретку и, схватившись за штанину, с силой потянул вниз, скривившись от боли.

— Ну уж нет. Я – пас.

— Готова? — спросил Вадим, глянув на свою ободранную ногу, потом – на Любу.

— В спальне не удобнее будет? – дразнила она его. — Стесняюсь при кастрюлях. Они ж для меня – что дети малые.

— Да нам и тут нормально бывало, — сказал он, вставая и приглашающим жестом указывая на стол. — Щас крошки вот сгребу…

— Ты жениться на мне думаешь?

— Бля, началось.

Желание отпало начисто. Он опять уселся на табурет, чувствуя себя глупо и не зная, куда девать руки. Дежа-вю. Не пора ли, как говорит ловелас Жора, сменить модель?

Он ехал на работу, прокручивая в памяти кадры свидания. Себя виновным не считал, и если и испытывал некоторую неловкость, то только от недоговоренности: так простила она его или нет. Хотя, собственно, за что? Вот чего им всем окольцеваться-то хочется? Птицы. Куры. По большей части.

Он остановился в крайнем правом ряду, пятым, вроде, от светофора, и включил радио.

Здравствуй, дорогой. Не послушать ли нам нечто романтическое, навроде… А вот это будет сюрпризом. Надеюсь, тебе это поможет настроиться. Ну, ты меня понимаешь, — полыхнули динамики страстью, и Вадим судорожно сглотнул. Этой Лизе следовало бы вести сугубо ночные программы, подумал он. И не удивился, обнаружив, что джинсы вдруг стали тесными, а сиденье захотелось отодвинуть немного назад. Лиза говорила не с бесстыжей откровенностью порноактрис, но таким тоном, с такими модуляциями, что только глухой не возбудился бы. В её исполнении и руководство пользования соковыжималкой звучало бы как призыв нимфоманки.

Светофор явно барахлил. Ему никак не удавалось разродиться красным, и продолжающаяся агония промельков желтого начинала раздражать. Вадим отвернулся – вид электрического регулировщика вгонял в тоскливую бессильную ярость. Развернуться не было никакой возможности – приперли со всех сторон, даже дверь не приоткроешь: справа толстенный ободранный ствол старого тополя мешает, слева какая-то бурая «копейка» притулилась, сзади же и впереди нервно сигналят и мигают фарами другие тачки, словно перенявшие у психованных хозяев способность чувствовать.

Откинув кресло на щелчок назад, он вытряхнул из пачки сигарету и прикурил. Глубоко затянувшись, швырнул пачку с зажигалкой в пустующее сиденье рядом. На котором сейчас могла бы сидеть Люба…

Бешено крутанув ручку, опустил стекло и, сипло кашлянув, сплюнул. Плевок распластался по замызганному борту «копейки» и потек вниз, оставляя блестящий след слизня, под которым краска казалась новой. Водила «копейки» орал что-то, аж глаза закатил. Вадим ухмыльнулся, и в это мгновение водитель поруганного транспортного средства посмотрел на него осмысленно. И отвернулся так резко, будто невидимую оплеуху отхватил. Вадим упорно сверлил взглядом затылок мужичонки – тот казался вполне подходящим объектом для выплескивания злости. Он даже занес руку с тем, чтобы постучать в стекло «копейки», когда оплеванная тачка вдруг поехала вправо. До него не сразу дошло, что соседняя машина двинулась вперед, а он торчит из окна своей «десятки», и его поливают матом и глушат ревом клаксонов и глоток остальные пробкостояльцы. Он резво тронулся с места – зубы неприятно лязгнули, с полочки над бардачком свалилась папка с документами. Вадим скосил на неё взгляд на мгновение.

В стекло ударилась обезумевшая от рева птица, и Вадим инстинктивно рванул руль вправо. Грохотнув защитой движка, машина выскочила на тротуар, и он ударил по педали тормоза, спиной упершись в тяжко скрипнувшую спинку сиденья. «Десятка» ткнулась бампером в пивной ларек, легонько так, и в голове промелькнули кадры какого-то фильма: упавший самолет, на последних сантиметрах своего сокрушительного скольжения сквозь игровые заведения ткнувшийся носом в игральный автомат. Из автомата в фильме посыпались монеты, из ларька в реальности – хозяин (продавец?), с пузом, позволяющим предположить пристрастие к напитку, которым торгует.

Бедро защекотал вибросигнал. Очень вовремя. Пялясь на мужика, который направлялся в его сторону – пузо колыхалось, как у того водяного из мультика, - Вадим, изогнувшись, вытащил телефон. Ну, кому там ещё хреново?

Привет, это я. Не желаешь проветриться? В деревню съездить? Серьёзно. Надобность возникла. Не морЯ, конечно, зато экзотика. Звякни по тому же номеру. Маша.